Второй круг Михалкова. «Сибирский цирюльник» как точка отсчета для новой России

«Сибирский цирюльник» увидел свет в 1998 году, когда Россия пребывала в бедности и разрухе и не имела пути развития. Институт фондирования культуры был мертв, а на месте кинотеатров воздвигались автостоянки и торговые центры. И тогда этот фильм стал апогеем величественной, но необоснованной роскоши, какой в России были, скажем, императорские дворцы. Помнится, кинокритик Станислав Ф. Ростоцкий удачно сравнил положение «Цирюльника» в отечественном кино с храмом Христа Спасителя на фоне московского пейзажа. Так и есть. Невиданные на постсоветском пространстве сорок миллионов бюджета, год напряженных съемок, пятитысячная массовка и, наконец, впервые после начала Великой Отечественной войны — отключение освещения кремлевских звезд для съемочных нужд. Полная государственная поддержка — видимо, Ельцин мечтал о той же России, что Михалков. Кино голливудского размаха — по-хорошему спилберговское: роскошно реконструированный исторический фон России эпохи Александра III, экшен, любовь, интриги. Легенда гласит, что режиссер постоянно водил актеров и оператора в Третьяковскую галерею и, как он говорит в интервью, призывал нюхать русский снег. «Сибирский цирюльник» должен был стать не только хитом проката, но чем-то значительно большим — национальным символом, сплачивающим неприкаянный русский народ, запутавшийся в перипетиях своей истории, не знающий, какое прошлое ему выбрать, чтобы отталкиваться от него для построения светлого будущего.

Кадр из фильма «Сибирский цирюльник»

«Сибирского цирюльника» нельзя воспринимать иначе как акт любви к России со всей ее дикостью, иррациональностью, эклектичностью. С кадетскими училищами и институтом благородных девиц, бескорыстными террористами и самоотверженными вельможами, ухарством и недалеким государственным конформизмом. Жесточайшим социальным неравенством, порождающим сюжеты Достоевского, и репрессией, служащей царской прихотью, законами непотизма, против которых никто не властен, дуэлями мальчишек на эспадронах и мужицким кулачным боем на Масленицу. И конечно, с фигурой самодержца — любого. Но в идеале, чтобы сыграть его самому (как Михалков, к слову, и поступил). Сыграть запоем, из которого можно выйти, лишь искупавшись в проруби. Сыграть со звоном бьющегося об пол хрусталя и под «Боже, царя храни».

Сюжет картины — история оказавшейся в России американки, в которую беззаветно влюбляется русский юнкер. Крайне важно, что фильм снят как бы глазами иностранца, что в данном случае означает безрефлексивную зачарованность пространством русского XIX столетия. «Вообще в этой удивительной стране все в крайностях, полуголые мужики на льду реки лупят друг друга до полусмерти, а потом просят друг у друга прощения. На войну с песнями, под венец в слезах, и все всерьез, все до конца», — сообщает главная героиня Джейн голосом Никиты Сергеевича Михалкова, который традиционно озвучивает в своем кино нерусскую речь. «Она знала, что там есть царь, икра, водка, медведи и где-то в Москве некий великий князь», — вторит ей голос за кадром. «В Джулии Ормонд как раз-то и нет ничего такого», — говорит Михалков в одном интервью о своей актрисе. И он абсолютно прав. В ней правда нет ничего такого — ни в ее внешности, ни в экранном мировоззрении. Для Михалкова она — некий плакатный символ западного прагматичного мировосприятия. В России, наоборот, это «такое» есть. Главную мужскую партию фильма играет избыточный Олег Меньшиков. Притом 36-летний (тогда как юнкерам традиционно было приблизительно по 16 лет). По убеждению режиссера, актеры младше не смогли бы воплотить гамму чувств сверстников той эпохи.

Никита Михалков сотворил из XIX века утопию, а из консервативного царя-миротворца — Бога. И внушил эту позицию миллионам: несмотря на разрушенный кинопрокат, фильм увидели. В 2021-м помпезный размах «Цирюльника», конечно, не поражает. Да и к чему лукавить, проступают художественные огрехи, будь то весьма спорный кастинг (особенно дети режиссера), американская линия, замысленная, очевидно, для неслучившегося западного признания, или закадровый голос самого Никиты Сергеевича (особенно забавно, когда он озвучивает главную героиню в постельной сцене: «Поди сюда!»). В «Сибирском цирюльнике» принципиальны не формальные недостатки, а кое-что совершенно иное. Любовь к России и ее мифу, навеянному скорее литературой, чем номинальной правдой, идеалистическая вера в то, что все в том мире восстановимо, и упование на то, что будущее нашей страны будет отталкиваться от ее сказочно-имперского, а не советского прошлого.

«Сибирский цирюльник» сегодня выглядит как агитационная открытка из времени, когда в светлое будущее верили и Михалков, и правительство, и народ, и когда все они в самом деле были убеждены, что заново построят страну, вернув ей эстетику и величие. Тут, кстати, Михалков ничем не отличается от максималистов Эдуарда Лимонова и Александра Дугина с их Национал-большевистской партией. Удивительно, что след этой безумной веры в то, что можно вернуться на сто лет назад и отсчитывать новую историю ровно с того момента, до сих пор ощущается в этом фильме. Никита Михалков физически чувствует причастность к русской истории. И за это ему, пожалуй, можно простить и тогдашние художественные огрехи, и нынешних «бесогонов».

Вам может быть интересно:

Больше текстов о культуре и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь