Ильдар Абузяров: Полет Героиныча

Рождественская  сказка

1
Ржавый, Серый и Горелый были символами моего детства, легендами нашего района с серыми панельками и облупившимися хрущевками, с грязно-коричневыми гаражами и блеклыми школами, двора с поржавевшей решеткой на воротах и выгоревшей, вытоптанной поляной вместо поля хоккейной коробки, с полуразрушенной и сожженной трансформаторной будкой.
Все детство меня окружал этот серо-ржаво-обгорелый райончик. И все детство эта троица терлась где-то возле. Сколько себя помню, они держались вместе и шлялись вместе. Если Ржавый выходил покурить, то Горелый плелся за ним, а где-то рядом ковылял и Серый. Мы этих ребят так и называли: «трехглавый Змей-Героиныч». То ли от слова «герой», то ли от слова «героин». Потому что, когда эти ребята накачивались по опаленные уши, были абсолютно безбашенными и летящими. Во дворе так и говорили: «А Змей-Героиныч чудить сегодня будет?»
Ржавого и Горелого еще дразнили то однояйцевыми, то двуяйцевыми близнецами-змеенышами. Они были похожи как две капли воды и воспринимались всеми как единое целое. Только волосами чуть отличались. У первого была копна рыже-ржавого цвета, а у другого – скорее красная, как раскаленное на газу шило, которым родители протыкали дополнительные дырки в ремнях для своих вытянувшихся тощих сыновей.
Чтобы не называть их Головобогатыми, решили прозвать «Ржавый» и «Горелый». А вот Серега Дунечкин на фоне их рыже-огненных шевелюр выглядел блекло со своим выгоревшим пепельным бобриком. Да еще имя такое. Если честно, мне было непонятно, почему Серый крутился возле Ржавого и Горелого, что он с ними делал?
Может, ему тоже нравилась Кикимора? Эта тройка постоянно терлась возле Кикиморы, лохматой отвязной девчонки.
В тот злополучный день эта вонючка с соплями по всему лицу зависала с нами.
– Фу, блевота болотная, – высунул я брезгливо язык. Но ребятам было не привыкать.
– А если в дождевике? – подначивал меня Горелый.
– А че, в дождевике можно, – не прочь был замутить Серый. – Давайте я отведу ее в сторонку и уломаю.
– Покрути ей там соски, чтобы сразу согласилась! – дал дельный совет Ржавый.
Серый под каким-то предлогом отвел Кикимору на кухню и, прикрыв стеклянную дверь, стал намекать, что она ему очень нравится. Затем он стал намекать, что она нравится не только ему одному. Затем стал намекать на секс впятером. При этом Серый сначала показывал один палец, затем пять пальцев, затем засунул палец за щеку, а потом сквозь стеклянную дверь мы услышали, как он прямо с пальцем за щекой начал канючить слово «пожалуйста». Выглядело это все ужасно комично.
– Все, больше не мог, – вернулся он спустя полчаса, – она какая-то тупая. Делает вид, будто не понимает, что я говорю.
– Иди-иди, поуговаривай ее еще, – и не то чтобы я был брезглив, просто от одного вида и запаха Кикиморы меня мутило, – все нам дышать легче.
– Да, братан, ты на правильном пути. Еще немного осталось, – показал зубы с ржавчиной Ржавый. – Ты только палец наслюнявь получше.
– Да, потренируйся с пальцем, – расплылся в улыбке Горелый. – А мы пока Геру хмурого уболтаем присоединиться к групповушке.

2
Мифическому Змей-Горынычу нужно было несколько ведер воды, чтобы обрести былую силу. Горелому, Ржавому и Серому достаточно было ложки, чтобы вспорхнуть над реальностью и начать испускать из своих ртов искрометные огненные шутки. Горелый чиркнул зажигалкой под закопченной ложкой. Так героин плавится и легче растворяется в оловянной воде. Всосав шприцем раствор, Ржавый первым сыграл на вене хмурого. А потом первым и отключился.
– Семечки бабке не по зубам, – заметил Горелый. На него хмурый подействовал совсем по-другому. Зрачки расширились, вылезая из орбит, и Горелый стал нарезать круги сначала по комнате, потом центробежная сила выкинула его в подъезд, на закрученную в спираль лестницу. Она бы, наверное, выкинула его и на улицу. Но на Горелом были только трусы, а за пределами подъезда – минус двадцать.
Серый тут же зачесался и потянулся в подъезд за Горелым. Он спустился несколькими этажами ниже на уровень Горелого и, присев, заглянул ему в глаза. А у Горелого глаза, когда они отражают свет тусклой подъездной лампочки, мерцают, как у утопленников на болоте. Теплые и прозрачные, как янтарная смола на сосновых стволах в лесу. И в них вязнет все живое в округе, не исключая Серого.
– Типа замаскировался? – спросил Серый, выныривая из дыма и вбирая ноздрями приятный запах махорки.
– Тьфу на тебя! – досадливо морщась, сплюнул на бетон Горелый желтой слюной, в которой вяз язык. – Напугал меня, засранец. Вечно ты подкрадываешься со спины.
Горелый сидел на корточках в подъезде и курил смолу в самокрутке, выкуривая из своего дупла разных мух и тараканов.
– Плохо мне что-то, Серый, – выдавил он из себя.
– Так если плохо так, надо чего-то делать! – предложил Серый. – Двигаться надо.
– Куда двигаться? Все движения уже пройдены!
– Так, может, в триппер-маркет еще раз сходим, – предложил Серый. – Ребята как раз говорят, что надо бы презиков купить и хавчика. А то жор проснулся.

3
Да, это правда. Мы как раз хотели тянуть щепки, кому идти в такую метель в гастроном за пивом и сигаретами. Про резину Серый приписал, потому что не терял надежды взять измором строптивую вонючку.
– Подожди, – встал с корточек Горелый, – сейчас только за пистолем схожу.
– Бабушек пошугаем? – обрадовался такому движению Серый.
Ствол, что мы отобрали у одного пьяного мента, мы спрятали у Ржавого, потому что его не было с нами в той переделке. Мы думали, он там будет лежать и ржаветь до поры до времени. Но не тут-то было.
Горелый быстро сбегал в загашник и вернулся уже не в шортах, а в трениках с оттопыренными карманами. Сверху он накинул потрепанную дубленку.
– Пусть думают, что я биг-ган, – зубоскалил Горелый, раскрывая полы дубленки и показывая спрятанный в трениках ствол. – Не простой пацан, а биг-ган.
И они отправились в гастроном. Он был излюбленным местом наших походов, потому что, кроме гастронома, идти было особенно некуда.
На большом пустыре, недалеко от платформы с сараем билетных касс, пару лет назад построили огромный ярко-рыжий гипермаркет «Феникс», из пекарен в подвале которого тянуло домашней пищей, запахом булок и жареных кур.
Гипермаркет – рай процветания в нашем маргинальном крае, саркофаг, где прячется солнце, зиккурат, в котором приносятся в жертву богам все блага человеческие. Жизнь за гамбургер, полцарства за колбасу. Половина из них потом выкидывается на свалку, потому что легче уничтожить, чем раздать беднякам.
Серый и Горелый пришли в гипермаркет в тот момент, когда по залу шаркала, словно мой дед, уборщица с серым лицом, как живое олицетворение конца длинного, утомительного дня. Она смывала слякотные следы пришедших с улицы, вытирала пыль и подтеки на прилавках. Ибо все здесь, в «Фениксе», должно быть на высшем уровне: чистенько, светло и радостно.
– Мальчики, полчаса до закрытия, – предупредила кассирша Зина-самурай.
– Успеем позырить, – огрызнулся Горелый, взглянув на большие часы, висевшие над выстроенными в несколько ровнехоньких рядов тележками.
И они пошли между стеллажей с горами товаров, вертя головой налево-направо в поисках надувных шариков.

4
Накануне Нового года в этот вечерний час в гипере было необычно людно. Домохозяйки-пчелки кружились со своими корзинками, тыкая хоботком в мягкие батоны с маком и кунжутом, перекладывая тонкими пальцами аккуратно, но с некоторой брезгливостью пакеты с молоком, чтобы разглядеть вмятины цифр, раздвигая паутинки и плесень, погружаясь в кротовые норы в сыре, определяя ноготками упругость белой блестящей рыбы, заглядывали в глаза и за жабры, прищуриваясь на сроки годности и ценники. Что-то и им должно перепасть от рождественских щедрот, верили домохозяйки, особенно если срок годности истекает сегодня и на их головы, как золотой дождь, сыплются скидки.
Но Серый и Горелый были не такими. Они брели меж стеллажей в поисках маленьких упаковок с резинками, пока не вышли к кассе с толстым охранником. Резинки Зина-самурай держала поближе к сердцу.
– Какие будем брать? – спросил Серый, глядя на изобилие маленьких цветных коробочек. – Подороже или попроще, простые с пупырышками, с ребрышками, с банановым или клубничным вкусом?
– Куда тебе, Серый, со вкусом клубники, – ухмыльнулся Горелый. – Бери серые в тон своему увядшему пистону.
– А ты типа главный специалист? – парировал Серый. – Пробовал, что ли, ребрышки со вкусом клубники? А, дегустатор?
– У тебя уже есть один пупырышек. Зачем тебе еще? – огрызался Горелый. – Чтобы разить наповал резонансом?
– Адаму Еву из ребра сделали, и мы из ребрышков что-нибудь замутим, – парировал Серый. – Но у нас денег только, дай бог, хватит на наши с мотально-прядильного цеха.
– Ладно. Пусть будут наши. А если порвутся?
– Обязательно порвутся, Горелый, если ты на свое шило нацепишь.
– Я своим колюще-режущим предметом горжусь. А ты бери на свой размер S. Видишь, варежка твоим инициалом подписана.

5
Так бы они пререкались и хохмили еще долго. Но пристально-подозрительный взгляд охранника заставил их смутиться и ретироваться. Инстинктивно стремясь уйти от наблюдения, скоро они уже клубились возле крутящихся масляных решеток с курами гриль.
– Может, отщипнем чуток! – предложил Горелый.
– Можно, – облизался, словно лиса, Серый, глядя на аппетитную поджаристую корочку. – Я уже сутки не ел. Да и Ржавый любит курочку.
– Тогда уж и рыбу холодного копчения распотрошим.
Горелый уже было протянул руку, чтобы отломить от рыбы кусок, но тут из-за угла появился жирный охранник.
Солдаты зиккурата сразу обратили внимание на хищный блеск в глазах Серого и Горелого и взяли их под наблюдение. Грузный охранник бросил полку с водкой, к которой, как это и положено, питал особое расположение, и вынырнул у пацанов перед носом.
– Во мудак, – отдернул руку от судака Горелый. – Видел?
– Главное, что ты вовремя приметил.
– И че, он за нами ходить будет, как хвостик, давай ему накостыляем.
– Работа у него такая!
– А че он так зырит, падла? – раздражался все больше Горелый, которому и нужно-то было всего лишь незаметно засунуть в карман презик. – Давай его отмудохаем, а?!
– Здоровый больно, – с опаской озирался Серый.
– Ну и что, – кипятился Горелый. – Что, мы его вдвоем не отметелим?
– Сомневаюсь, – покосился Серый на увальня, – нас всего двое, а у него вон три подбородка.
– Да я его один, если надо, завалю, – заводился Горелый, которого задело и взбесило недоверие Серого.
– Перед бабами будешь выпендриваться, – ответил Серый. – Василине расскажешь эту сказку.

6
Раздраженные и заведенные, они вывернули к излюбленным полкам охранника, к которым подходили не спешащие домой отцы семейства и, взяв бутылку или две прозрачной, удалялись по неотложным делам. Молодежь же, наоборот, долго примеривалась к зеленым толстозадым бутылям с шампанским и к тонкобрюхим стройняшкам с пивом. Молодо-зелено. Охранник, не обращая внимания на других, плелся за Серым и Горелым.
– Нет, – сказал Серый, – нам надо вести себя, как другие, складывать побольше барахла в телегу, и тогда он от нас отстанет.
– Тогда давай хватай мотоблок, – схватил Горелый тележку и направился к батонам колбасы, – сейчас будем стричь и загружать тачку с горкой дровами…
– Возьмем еще сыра копченого, – предложил Серый, – он тоже на дрова похож.
– И сыра с плесенью и дымком, – взглянув на голову Серого, продолжал набирать Горелый головешки.
Они будто играли в игру «Изобилие», потому что Серому и Горелому нравилось подзадоривать друг друга, хватая как можно больше добра, за которое им нечем было расплатиться.
– И язык коровий, – заметил Горелый заржавевшим от стальных зубов языком. – И конфитюр со вкусом чая «Эрл Грей».
– Зачем со вкусом чая? – не понял Серый. – Это все равно что чай со вкусом бабушкиного джема.
– Кстати, Серый, не узнаешь: твой родственник – серый граф, – указал Горелый на упаковку чая с лондонским дворцом. – А это его хата!
– Ха-ха, хаза. Вестминстерское аббатство.
У полки с фуа-гра они остановились.
– Горелый, ты знаешь, что такое фуа-гра? – засмотрелся на аккуратные баночки Серый.
– Это печень такая. В ресторанах по полторы штуки за сто грамм.
– А почему она фуа-грой называется? – спросил Серый.
– Потому что это печень гуся.
– А гусь типа, когда летит над нами, произносит гортанные звуки: «фу, град, град»? – раскудахтался Серый, размахивая крыльями и задрав одну ногу.

7
План был очень прост. Подойти к кассе и, пока Зина-самурай будет занята сортировкой товара, стащить шипованную резину. Набрав побольше всего, они направились к выходу, все еще продолжая придурять и играть. По пути им попалась большая тележка, доверху забитая разноцветными рулонами туалетной бумаги, и Серый, недолго думая, прихватил и ее.
– Правильно, Новый год все-таки, – поддержал шутку Горелый, – вместе с цветными презиками привезем и цветную бумагу.
Из десяти касс в гастрономе работала только одна. И длиннющая очередь, словно фитиль, выстроилась к ней.
– Серый, поджигай! – встал в конец очереди Горелый с тележкой.
– Где будем зажигать? – не понял Серый.
– Давай пристраивайся скорей к той красотке, – спешно толкал животом Горелый тележку, завидев матрону лет пятидесяти с розовыми щеками и черными бровями, – пока кто-нибудь другой не опередил.
А пока они въезжали в очередь, жрица Зина совершала заученные ритуальные движения, приняв позу соответствующую. Словно произносила какие-то запредельные для Серого и Горелого цифры.
– А охранник куда-то ушел от дверей, – заметил Горелый и быстрым движением руки снял с полочки упаковку презиков.
Если честно, поначалу приятели хотели тупо отстоять очередь. Но она была длиннющей и двигалась очень медленно, потому что сначала нечем было дать сдачу одному алкашу, а потом мужик с тремя пачками сыра «Президент» взял вроде бы пачку сигарет «Союз», затем попросил ее поменять на West, затем решил остановить выбор на «Парламенте»…
А народ в очереди курил в надежде, что там, в верхушке пирамиды, у раздатка и кассы, наиграются в выборы и подумают об остальных. Но служительница зиккурата Зина по-прежнему не спеша, с чувством собственного достоинства отбивала цифры, посылала богам длинные кассовые чеки, которые складывала в коробку-жертвенник. В конце концов какой-то из сыров «Президент» оказался без штрихкода, и Зина, выбравшись из-за кассы, пошла менять его на аналогичный.
Это все жутко бесило Горелого. Он уже не мог ждать и топтаться на одном месте. Годы‑то идут. К тому же охранник еще не вернулся на свой пост, и дорога на свободу была открыта.
– А ну, посторонись! – сорвавшись с места, вдруг стал подталкивать Горелый впереди стоящую тетку и тележку одновременно.
– Мальчики, вы что, инвалиды какие-то? – попыталась перегородить им дорогу матрона. – Имейте совесть!
– Сейчас мы тебя поимеем! – рывком развернул Горелый полы своей дубленки, быстро сунул руки в карманы вытянувшихся по всем направлениям треников и потряс пистолетом, не вынимая его. Женщина, возмущенная и испуганная непристойным движением пацана, осеклась.
– У нас специальная дисконтная карта в штанах, – заржал Серый, – стальная. Все в нее включено.

8
Когда жирный охранник вышел на шум из своего закутка, Серый и Горелый уже протиснулись мимо кассы к выходу.
– Молодой человек, пройдите, пожалуйста, со мной на минуточку, – попросил он вежливо почему-то только Горелого. Видимо, он через камеру наблюдения увидел, как Горелый умыкнул в карман презики. А слона-тележку баклан уже не приметил.
– Без проблем, – захлопнул полы дубленки Горелый.
Они скрылись в подсобном помещении и двинулись по узкому коридору к каморке охранников. Теперь уже Горелый следовал за вальяжным толстяком по пятам и видел перед собой полное, еле помещающееся в проходе тело. Портупея, перетягивая, увеличивала живот и образовывала горб из жира на спине.
«И что, я его не завалю?!» – стал вновь заводиться Горелый. Раззадоривать и раскачивать себя. Обидные слова Серого про выпендреж и Василину, оброненные недавно, еще больше подливали подсолнечного масла «Золотая семечка подсолнуха» на жирную шею охранника.
В другой момент Горелый просто дал бы вальяжно идущему впереди пинка под зад и убежал. Но из этого коридора надо еще выбраться. А дверь за спиной захлопнулась на автоматический замок. А магнитный ключ в руках у охранника. И тогда Горелый, быстро примерившись к голове толстяка, вдруг кинулся тому на спину, пытаясь сцепить руки на его шее в замок.
Горелый прикинул, что кадык у охранника должен быть между вторым и третьим подбородком. Сдавив кадык, словно замок портфеля, можно легко оторвать башку. Но он ошибся и промахнулся. Охранник захрипел и со всей силы ударил было Горелого локтем под дых. Повезло Горелому, что он был жилистым и тощим, а охранник – с толстыми боками, и удар прошел по касательной, зацепив за жир.
Толстяк под напором жилистых, тонких, как удавка, рук Горелого стал хрипеть, задыхаться и в какой-то момент завалился на спину. Горелый обхватил толстяка ногами и продолжал давить. Но теперь уже им обоим тяжело было дышать. У охранника шея была слишком толстой и не поддавалась. Пистолет предательски впивался в пах.
Горелый не вытерпел. Чтобы спастись, он потянулся к пистолету и, прижав его к пояснице-горбу, выстрелил. Выстрел получился приглушенным, потому что ствол утонул в подушке из жира. Выбравшись из-под тяжеленной туши, Горелый вздохнул полной грудью и почувствовал необычайное облегчение.

9
Ни грамма сожаления, а полграмма облегчения. Вытащив магнитный ключ из грудной складки туши, Горелый бросился к выходу. Выскочив в еле успевшие разъехаться двери, он случайно напоролся на тележку животом и сложился в нее. А может, специально запрыгнул туда на радостях, увидев ожидавшего его Серого.
– Гони, Копытин! – свистнул он.
– Эх, залетная! – кричал, разбегаясь, Серый. Горелый сидел в тележке, перевесив ноги через бортик.
Длинный пандус, словно взлетно-посадочная полоса, как раз разбежаться и взлететь. Серый, сделав вираж тележкой по кратчайшей траектории, помчался в сторону домов с такой реактивной скоростью, какую могли позволить накануне почищенные от снега дороги.
– Посторонись, сука! А то пристрелю! – орал в пустоту Горелый, словно принял патлатую вьюгу за лохматого беса.
Смеясь и матерясь, друзья скрылись в зимней искрящейся мгле пятиэтажек и панелек.
– Есть чем платить, но я не хочу победы любой ценой, – запел-захрипел Серый.
Где-то через три квартала, когда прыти и сил поуменьшилось, за ними увязалась машина с сиреной и мигалкой. Услышав ее звуки, Серый и Горелый рванули к первому попавшемуся подъезду. Но дверь была с кодовым замком.
– Нажимай восьмерку, – почему-то попросил Горелый. – Я видел, продавщица так кассу открывала.
Серый нажал на восьмерку и, не дождавшись ответа, нажал еще.
– Кто там? – спросил детский тоненький голос.
– Дед Мороз, – сказал Серый, – подарки принес.
Следуя тому же заветному числу, Серый и Горелый поднялись в квартиру номер восемьдесят восемь, дверь которой была приоткрыта, а в щель выглядывал заинтригованный малыш.
– Взрослые дома? – спросил Горелый, распахивая дверь.
– Нет, – отвечал лупоглазый. – А где Дед Мороз?
– А вот он! – указал Серый на Горелого. – Он просто южный Дед Мороз, и поэтому у него нос немного обгорел.
Они закатили в квартиру тележку с едой, и Серый, захлопнув дверь, запер ее на все замки и на щеколду. В это время Горелый, не снимая обуви, прошел по чистому паркету к окну, отогнул створку жалюзи и увидел внизу пристроившуюся к подъезду милицейскую машину.
Казалось бы, капкан, из которого уже не выбраться.
– Ничего, прорвемся, – сказал Серый, – поторчат немного и свалят. Они же не пацаны малые, чтобы всю ночь у подъезда куролесить.

10
– Ну что, грамм по двести? – уже откупоривал Серый бутылку беленькой, которую достал из белого шкафа.
Они расположились прямо на полу. Из забитого холодильника помимо выпивки достали еще закуску, которую не смогли позволить себе в гипермаркете: от голубого сыра до красной икры. Все в цвет гирляндам.
Сосновый паркет елочкой переходил в центре большой залы в огромную, до самого потолка, живую ель. Она вся была увешана блестящими новенькими игрушками, обвита гирляндами и с шикарной багровой звездой-прыщом на макушке.
Горелый и Серый легли прямо под пахучей елкой, разложили еду. Малец ползал между ними, прислушиваясь к разговору взрослых. Сашок, так его звали, все еще с недоверием смотрел на Деда Мороза.
– Ничего себе хата, – пожевав немного, Горелый пошел гулять по квартире, – вот это да! А я все детство провел в такой маленькой, заставленной комнатке вместе с родителями и брательником. Она была разделена шкафом на две половины.
– Да, Сашок-горшок неплохо устроился, – отметил Серый. – Один ползает в такой квартире. Не квартира, а целый аэродром.
– А ты знаешь, я в детстве никогда не ел красной икры. Только кабачковую. А однажды я поедал кабачковую икру, восседая на горшке, но разбил банку и наложил не по-детски. И эта кабачковая икра смешалась с какашками, и матушка долго не могла понять, где что.
– Да я помню. Я к тебе когда заходил, у тебя там такой срач был! А у меня родичи, – погрустнев, сказал Серый, – никогда не покупали елки. Мамка одна работала. Слишком дорого это было для нее.
– Оно и видно, – ухмыльнулся Горелый, – поэтому у тебя ни одно желание не сбылось. Ни в институт не поступил, ни профессии, ни кола и ни двора. Это все потому, что ты под елкой не загадывал желаний…
– У тебя, что ли, сбылось? – криво растянул рот Серый, чуть не поперхнувшись оливкой.
– Зато у мальца вон все в шоколаде, – запихивая очередную конфетку в рот, прошамкал Горелый.
– Кем папа-то работает? – Серый повернулся к пацану.
– Конструктором, – ответил малыш, – и инженером.
– Инженером-инструктором? Оно и видно, – Серый и Горелый впервые видели объединенные в студию кухню и большую комнату. Барная стойка разделяла пространство на зоны. Стена была одновременно шкафом, в котором умещались книги и посуда.
– А когда папка вернется? – спросил осторожно Горелый.
– А он в Москву уехал, – с наивной откровенностью ответил малыш.
– А ты че, один остался?
– Нет. С сестрой!
– А сестра где?
– К подружке пошла английский делать!
– Постой, постой, а твою сестру случаем не Василина зовут? – догадался Серый.

11
Тут надо внести некоторые пояснения. Потому что с папой этого малыша, Алексеем Леонидовичем Аэроплановым, буквально накануне наступающего Нового года произошло настоящее чудо. Изменения, которые могут произойти лишь в городке, символами которого были настоящие ржавый серп и горелый молот.
Дело в том, что после выборов администрация президента была очень недовольна предыдущим губернатором и хотела поставить своего человека. Но произошла ошибка в документах. Системный сбой – и губернатором стал полный тезка главного чиновника-претендента, всеми уважаемый инженер-конструктор авиазавода – товарищ Аэропланов.
И сегодня он в срочном порядке двинулся в Москву для переговоров с администрацией. Там ему должны были объяснить ситуацию, с тем чтобы он взял самоотвод. Жена его лежала в больнице, и маленький сын остался дома со старшей сестрой, которая решила ненадолго забежать к подружке.
Вот такая диспозиция. Но уж если мальчик Саша не знал, что его папа по ошибке стал новоиспеченным губером, то двое забежавших в квартиру подонков и подавно. Да и не интересовал больше Серого и Горелого Сашин папа. Все их мысли были сосредоточены на обсуждении секс-символа нашего двора, высокомерной красавицы Василины, к которой пытались подкатить многие, но так и не нашли подхода к возвышенной душе.
Они смаковали слова о ней, будто размазывали по батону губ икру.
Они размазывали по батону икру и смаковали слова о ней.
Они смаковали слова о ней, будто икру на губах.
И тут раздался шорох ключей в замочной скважине. Взяв пистолет, Горелый подошел к двери, взглянул в глазок и увидел объект наших сексуальных мечтаний, Василину. Она ходила в престижную тридцать девятую английскую гимназию. Все тамошние гимназистки одевались в клетчатые полиэстеровые юбочки, зеленые пиджачки и белые хлопковые блузки. И Василина была так же одета сейчас.
– Давай, Вася, заходи, – распахнув дверь, Горелый резко втянул девушку в квартиру.
Он быстро закрыл дверь и бесшумно задвинул задвижку.
Подталкиваемая им девушка влетела в комнату и упала на ковер. Юбка задралась на несколько клеток.
– Давай, Вася, располагайся, – встретил ее распластавшуюся Серый ухмылкой.
– Что вы здесь делаете? – спросила Вася.
– Это Йоккопукало, седой граф, – серьезно указал Горелый на Серого, – пришел тебя поздравить, Вася. По заказу твоего отца.
– А это Снегурочка, золотая коса, – огрызнулся Серый, махнув на Горелого.
– Я сейчас позвоню папе и все узнаю! – суровым тоном заметила Василина.
– Не надо звонить, – сказал Горелый, показывая краешек пистолета, снова спрятанного было в карман треников. – Я баклана трехподбородкового завалил, а с тобой хрупкой, Вася, я одним пальцем справлюсь.
– Давай не ерепенься, вставай на стул и рассказывай стих, – поспешил Серый показать, кто тут главный, пока снегурочка не разошлась со своими сказками.
– Какой еще стих? – глаза Василины наполнились мутной влагой.
– Какой к школе зубрили с подругой.
– Мы не зубрили ничего.
– Что у тебя под мышкой?
– У меня Диккенс. «Оливер Твист».
– Вот давай вставай на табуретку и рассказывай своего Твистера-мистера.
Серый и Горелый хотели, чтобы Вася непременно встала на табуретку, потому что так были видны ее дрожащие коленки и аппетитные ляжки. Пацаны снова улеглись на пол под мигающие гирлянды.
Василина залезла на стул и начала рассказывать о том, как мальчишка-сирота сбежал из работного дома и как очутился в шайке разбойника Фейгина, как ловкий еврей ­научил его воровать, как злодей Сайкс хотел его убить. И чем дальше рассказывала девушка, тем более завороженно слушали Серый и Горелый историю про Оливера ­Твиста, словно про себя самих. Они открыли рты и затаили дыхание, потому что ­прежде им никто не рассказывал о Диккенсе и никто не читал его книг.

12
Это все я себе представляю. Потому что я знаю этих пацанов с пеленок как облупленных. Я так и вижу их лежащими под елкой и слуша­ющими сказки от пай-девочки.
А я в тот момент вместе с Ржавым и другими парнями ожидал возвращения Серого и Горелого. Ожидал, надеясь, что они принесут что-нибудь пожевать.
– Ну вот и посылай Серого за хлебом, – подытожила заскучавшая Кикимора.
– Да нет, – покачал головой Ржавый, – чую беду, брательник мой любит зайти в бутик примерить новые шмотки и в них прямо смотаться. Чую, его замели на этом.
– Ничего себе, беда, – сказал Слон, – да его, похоже, не первый раз там уже привлекают. И в подсобку отводят. Вот он и пристрастился.
И тут – на тебе! – новости. Прошло всего несколько часов, а по ящику уже говорят, что в нашем «Фениксе» двое завалили охранника из-за презика и что они укрылись в квартире только что избранного губернатора и взяли в заложники его сына и дочь. И показывают фото Серого и Горелого как особо опасных преступников-рецидивистов.
Опаньки! – мы аж со стульев подскочили. Это же наш Змей-Героиныч без одной башки замутил! Не сказка, а песня. Всю страну перед Новым годом на цырлы поставил. Я говорю, что знаю этих пацанов с детства. А уж если они что-то затеяли и загнались, то будут стоять до конца.
А брат Горелого Ржавый аж весь задрожал как осиновый лист.
– Я должен с ними, я должен к ним, – заметался он по комнате. – Я должен их увидеть. Я должен с ними поговорить.
Я пытался его удержать.
– И че ты туда попрешься? – отговаривал я. – Че ты там будешь делать? Че ты им скажешь?
– Че-нибудь придумаю, – уже натягивал свитер на свою рыжую башку Ржавый.
– Им уже светит пожизненный, – тут уж меня пот прошиб не на шутку. – Лет на пятнадцать они сядут, это я тебе точно говорю. С ними хочешь?
Но Ржавый меня не слышал. У близнецов все так. Когда они рубятся, то могут наговорить друг другу гадостей. Но стоит кому-то со стороны задеть или оскорбить их, то смерть обидчикам!
– Пропадет он без меня на зоне, – обернулся на пороге и пронзительно посмотрел на нас Ржавый, – я его знаю. А вдвоем нам как-то сподручнее.
Это были последние слова Ржавого, что я слышал. Дальше я уже видел его только по телевизору. Он вроде бы пошел к ментам и обещал уболтать брательника и корефана сдаться. Убедил, что они с братом единое целое. Что они как одно существо.
Его отправили на переговоры с Горелым и Серым и даже пригнали для переговоров строительный кран-люльку. А потом, когда его подняли на подъемнике к восьмому этажу, он, немного потрындев, через открытую фрамугу сам прыгнул внутрь.

13
По телевизору показали, как Горелый и Серый втащили Ржавого в окно квартиры и как потом Героиныч, довольный, выглядывал из окна своими выгоревшими растрепанными шевелюрами. То одна голова, то вторая, то третья высовывались из-за жалюзи в приоткрытое окно и выдвигали все новые и новые требования. Когда переговоры не шли, из квартиры лилась скрипичная музыка. Это, знать, пиликала секс-символ нашего двора Василина.
Они, конечно, требовали вертолет, и миллион долларов, и коридор. Но еще кто-то из их триумвирата допер и потребовал отремонтировать и трубы в домах, и детскую площадку, и залить гудроном крыши, и поменять балконы в хрущевках. А это уже было политическое требование, которое располагало к ним весь город. Это был прекрасный политический ход, переводящий события из акта бандитизма в акт сказочного сопротивления.
Возможно, это придумал Ржавый. А значит, он не зря в последний момент вписался в хату к губернатору. Хотя, возможно, требование отремонтировать двор и детскую площадку было слухом-чаяньем пенсионерок. А наводнившие наши дворы строители и дорожники в рыжих жилетах и касках могли быть бойцами СОБРа.
Они клали асфальт прямо на снег. От черного порошка поднимался пар, и приятный запах свежего асфальта, клубясь, бил в нос. И это в преддверии Нового года было чудом.
Правда, долго Ржавый, Серый и Горелый не продержались. Спустя несколько дней случился штурм. Дом оцепили, а добры молодцы в касках, Иванушки в масках и бронежилетах под прикрытием снайперов провели спецоперацию. Дым и грохот от шумовых гранат и дымовых шашек стоял такой, будто спецназ в касках и со щитами боролся с реальным Змей-Горынычем.
Что же дальше? А дальше дом, в котором произошел штурм, срочно отремонтировали. Покрасили. Вставили новые окна и балконные пластиковые рамы. А вот покоцанную елку с побитыми гирляндами из квартиры новоиспеченного губернатора выкинули. Мы ею украсили наш двор. А на сам Новый год впервые вместе со всеми пацанами собрались вокруг этой елки и, взявшись за руки, закружились в хороводе и поминали, и славили того, кого с нами уже не было: Горелого, Ржавого и Серого. Были здесь почти все наши пацаны: Вялый, Дракон (он же Гудрон), Слон, Мерин, Ящер, Четкий. Мы катались с ледяной горки, сев на корточки и сцепившись паровозиком, и очень гордились, что все мы принадлежали к одному району, к одной группировке, к одной банде, которую после чудачеств Змей-Героиныча стали еще больше уважать и бояться в городе.
В этом хороводе-паровозике я и узнал, что в свете случившегося назначенного по ошибке губернатором главного инженера-конструктора завода Аэропланова побоялись снимать с должности. Так благодаря счастливой случайности и спецоперации Героиныча пацан из нашего района прихватил трон.С