Первая часть, созданная на заре перестройки в 1984 году, произвела настоящий фурор. Таких мультфильмов советская мультипликация еще не знала — комедийных, многоплановых, с актуальной пародийной социально-политической нотой: капризный попугай, беглец и возвращенец.

Формально ориентированное на детскую аудиторию «Возвращение» пользовалось бешеной популярностью во взрослой среде. Мультфильм растаскали на цитаты. Поистине, «мальчишки и девчонки, а также их родители».

Пресловутая анимация «для взрослых» — рисованные «Фитили», обличающие то пьянство, то тунеядство, — меркла рядом с «Возвращением блудного попугая». Набившая оскомину трудовая мораль проигрывала подтексту, о существовании которого вряд ли догадывались сами создатели — режиссер Валентин Александрович Караваев и сценарист Александр Ефимович Курляндский.

Хотя почему не догадывались? Если бы Караваев и Курляндский ограничились одним выпуском «Возвращения», тогда можно было бы говорить о непреднамеренной удаче и приблудившемся подтексте. Но в течение нескольких лет этими же людьми были созданы еще две части, настолько последовательные и глубокие, что говорить о «случайностях» не приходится.

Курляндский и Караваев наверняка понимали, насколько близок советскому зрителю маленький капризный попугай, насколько он узнаваем. Ведь именно образ, гармонично озвученный Геннадием Хазановым, и драматургия обеспечили успех мультфильма, а не избитая изобразительная техника — мальчик Вовка, хозяин попугая Кеши, как две капли похож на Малыша из «Карлсона».

Новаторством занимался Юрий Норштейн, еще в 1975 году выпустивший философского «Ежика в тумане». Караваев и Курляндский смогли подняться до идеологии.

К 1984 году цензурный аппарат Советского Союза был уже ослаблен, но не настолько, чтобы не заметить, как двусмысленно «Возвращение». Но в том-то и дело, что этот второй смысл устраивал официальную идеологию. Мультфильм остроумно клеймил извечную пятую колонну — диссидентское сообщество и его национальный колорит.

Поэтому и было оставлено явно провокационное название «Возвращение блудного...». Пародийный контекст сразу же начинал работать на «образ».

С первого взгляда на Кешу становилось понятно, что национальность у попугая «библейская»: восточный тип — на то и «попугай», круглые навыкате глаза, семитский нос-клюв. Попугаи, как известно, долгожители. Кеша должен был восприниматься как Агасфер, эдакий Вечный Попугай.

Кешина речь — медийный «органчик», безмозглый склад теле- и радиоцитат — на все случаи жизни. У Кеши доминирует не ум, а нрав. Причем, довольно скверный. Мультфильм всячески показывает, что хозяин Кеши — мальчик Вовка (читай, власть) — души в попугае (еврее) не чает, а Кеша всегда и всем недоволен.

Первое «бегство» попугая пародирует так называемую «внутреннюю эмиграцию». Сюжет развивается следующим образом. Вовка отказывает Кеше в принятии «духовной пищи» — попугай смотрит по телевизору криминальную драму — что-то наподобие «Петровки, 38», с погонями и стрельбой.

Авторы тем самым показывают «уровень» духовных притязаний Кеши. Он смешной, пестрый, инфантильный болтун с завышенной самооценкой.

Мальчик Вовка не смотрит пустой фильм, а прилежно делает уроки. Он просит попугая сделать звук потише — шум телевизора мешает. Эти просьбы попугай воспринимает как ущемление своих прав и свобод. Выключенный телевизор ставит точку в отношениях между Вовкой и Кешей. Попугай бросается с балкона. Эта откровенная симуляция самоубийства должна только подчеркнуть разрыв и испугать Вовку.

Вовка олицетворяет государство и власть, с которыми Кеша больше не может иметь никаких взаимоотношений. Он как бы «умер» для них.

Поначалу шутовское бегство пугает Кешу. Он понимает, что был Вовкиным любимцем. По сути, его поступок — не более чем истеричное актерство. Но домой вернуться уже не получается. Кеша потерялся и не может найти свое окно.

Попугая-диссидента спасает публика, обитатели двора: жирный кот, ворона, воробьи. Кеша «выступает» — воспроизводит весь словесный мусор, засевший в его голове после прослушивания «голосов» — это нелепая, вывернутая наизнанку информация, забавляющая и кота, и ворону.

«Прилетаю я как-то на Таити... Вы не были на Таити?» — так начинает свои речи Кеша. «Таити» должно звучать как «земля обетованная» — историческая родина Кеши, экзотическое местечко.

Жирный кот — сибарит, «мажор», питомец власти, родовой враг всех «птиц», и при этом совершенно безопасный, ввиду своей сытости и лени. Диссидентские посиделки всегда знали такие типажи — детей партийной или научной элиты, холеных и щедрых до времени псевдобунтарей.

Ворона — богема, типичная интеллигентка, бойкая помоечница с неистощимым, как у бывших блокадников, запасом оптимизма. У нее одинаковый ответ на все Кешины пассажи: «Просто прелестно!»

Когда наступают «холода» (политическая оттепель закончилась), кот выносит Кеше свой беспощадный, но справедливый приговор: «Не были мы на Таити, нас и здесь неплохо кормят», — для внутреннего эмигранта наступают трудные времена.

С Кешей остается только воробышек — беспородный интеллигент, последний преданный слушатель. Возможно, попугая и воробья сближает «библейство», ведь «воробей» на Руси — устоявшийся образ еврея.

Продрогшая пара рыщет по балконам в поисках пищи. Кеша в одном из окон замечает Вовку. Блудный с радостью возвращается домой, сразу же забывая о голодном приятеле-воробье.

Пока Кеша диссидентствовал, Вовка завел щенка (будущего пса режима), присутствие которого раньше Кеша не потерпел бы. Теперь же Кеша временно перевоспитан улицей, усмирен. Он даже готов делить место фаворита с лопоухим щенком. Прежнее чванство ушло на второй план, теперь преобладает подобострастие.

Когда Вовка снова просит сделать телевизор потише, Кеша пугается, тут же выполняет просьбу, указывает на щенка: «А я что? Я ничего... Это ему не слышно!»

Кажется, что диссидент приручен и сломлен.

Но еще есть порох в пороховницах. Зреют новый бунт и побег. Эмиграция внешняя.

Во второй части «Возвращения блудного попугая» Кеша «бежит» на Запад.