Антон Сазонов:  12 актеров для Питера Гринуэя

Образы 12 всадников русского авангарда воплотили 12 актеров — 11 наших соотечественников и один голландец, игравший в последнем на сегодня кинофильме Гринуэя «Гольциус и Пеликанья компания». Мы задали каждому одинаковые вопросы: что считаете главным своим достижением на данный момент, как работалось с Гринуэем и что думаете про русский авангард. И вот какие ответы мы получили.

Анна Шепелева — Лиля Брик

Достижение? Коммуникабельность с миром. Вообще, задайте мне этот вопрос на смертном одре, на который я пока не собираюсь.

Брик, наверное, единственная женщина того времени, у которой был такой сильный внутренний стержень. Потому что нужно самой очень сильно верить в то, что ты красотка, женщина достойная уважения и внимания, чтобы еще других в этом убедить. По сути, Брик ничего не создала, что можно потрогать, почитать — ничего, кроме общества вокруг себя. Зато она очень много кому помогла с барского плеча, поскольку дружила с властью. Быть никем и остаться в истории — для этого нужен особенный талант.

На пробах всем актерам давались небольшие монологи всех двенадцати героев. Мне предложили роль Поповой, а также разрешили выбрать второго персонажа, монолог которого показался наиболее интересным. Я выбрала Мейерхольда. Но, оказавшись на пробах, мне сразу сказали, что я, конечно же, Лиля Брик.

Смотрела на YouTube документальные фильмы о ней, искала и изучала фотографии того времени. На площадке мы сразу все договорились, что не надо пытаться играть тех людей, поскольку точный портрет создать все равно невозможно. Точный портрет создавался лишь с визуальной стороны. По части грима и реквизита Гринуэем и его командой была проделана огромная работа, павильон, в котором мы работали, был завешан костюмами до потолка. Мне запомнились бесконечные ряды туфель на полу, принадлежащие моей героине. Еще для каждого актера заранее был изготовлен к приезду парик.

Работа с командой Гринуэя оказалась устроена так, как мы все привыкли думать про Голливуд, то есть такой машинерией, которая просто не может дать сбой. Такое возможно только при серьезной подготовительной работе, которую проделали все задействованные участники проекта.

Олег Филипчик — Казимир Малевич

Вся история моего участия в проекте стала событием совершенно мистическим.

Начнем с того, что, когда в Москве стартовал поиск актеров, мою кандидатуру рассматривали, но на пробы меня не пригласили. Авторам показалось, что я не подхожу, но сами авангардисты, жившие в начале XX века, были другого мнения...

Я совершенно не был расстроен этим обстоятельством, так как накануне практически случайно попал на очень интересные экскурсии Ирины Корневой в Третьяковской галерее и укрепился в мнении, что авангард — течение мне неблизкое, непонятное, чуждое и даже враждебное. Что скрывать, многим в России это искусство непонятно и неблизко.

Больше всего, конечно же, потрясал образец высшего цинизма и надувательства, всемирная мистификация: «Черный квадрат» Малевича, которого при жизни многие современники считали шарлатаном и аферистом. Мне было трудно с этим не согласиться. Правда, при детальном изучении полотна оказалось, что все не так просто. Сначала я почувствовал мертвенный холод, потом буквально бесовскую разрушительную энергию. Стало ясно: Малевич создал образ пустоты, образ смерти, образ обнуления, в прямом и переносном смысле «антиикону».

Впервые «Черный квадрат» публика увидела примерно в 1915 году как часть декорации для одного модернистского спектакля, где Малевич был художником. Кульминацией пьесы должен был стать рассвет, утреннее солнце поднималось над сценой. Малевич изобразил солнце в виде черного квадрата. Конечно, это мощнейший образ и весьма сильная аллегория. Такой прием даже сегодня, спустя 100 лет, не может не удивлять.

Позже я заметил на полотне трещины на слое черной краски, сквозь которые проступает что-то светлое и позитивное. И вдруг мне открылось, что квадрат жив, сквозь тьму пробивается свет, сквозь смерть пробивается жизнь! (Кстати, именно этот свет трещин, как выяснилось позже, стал для Питера и Саскии смыслом и центральным образом всей инсталляции.) Пришлось взглянуть на творчество Малевича по-другому.

Дальше началась мистика.

Через несколько дней на «шапке» очередного блока сериала «Паутина» раздался звонок моего агента:

— Олег, вопрос на засыпку, «шенген» у тебя есть?

— Есть, — говорю.

— Следующая неделя очень занята?

— Нет, — говорю, — у меня отпуск, «Паутину» только недавно отбили...

— А ты можешь через четыре часа приехать в Шереметьево с вещами и документами и полететь в Амстердам, сниматься у Питера Гринуэя в роли Татлина? Один актер не успел сделать шенгенскую визу, и надо спасать проект.

— .....! Смогу, — ответил я.

Ну вот, думаю, все-таки догнали меня авангардисты во главе с Малевичем!..

Прилетаем в Амстер, идем гулять по городу, всюду плакаты с надписью «Выставка Казимира Малевича». Приезжаем в центр, на здании огромный транспарант: «”Черный квадрат” в Амстердаме». Вот, думаю, прицепился ко мне этот Малевич, всюду меня преследует. Конечно, многие улыбнутся, в Амстердаме и не такое с приезжими бывает! Но, признаюсь, работы было так много и мы все существовали в таком ритме, что всем было не до продукции местных кофешопов.

Позже нас собирают и говорят, что в связи с заменой актера и моим приездом требуется полная пертурбация, всех меняют ролями, мне достается... угадайте кто? Конечно, Малевич!

В завершение всего происходит нечто совсем необъяснимое: достаю через 15 минут после этого известия из кармана айфон и вижу кучу посланий от друзей из Москвы, не пойму, в чем дело, открываю «Инстаграм» и вижу, что каким-то мистическим образом мой телефон сделал снимок в кармане, где, как вы понимаете, полная чернота, и отправил получившийся черный квадрат в сеть. Мне из Москвы пишут: это что? В Амстере уже ночь? О, нет! Мы поняли! Это «Черный квадрат» Малевича!!!

Когда, рассматривая портрет Малевича, я понял, что он очень похож на моего отца в молодости, стало очевидно, слишком уж много в этой истории совпадений, сам Малевич хочет, чтобы я его сыграл, даже Питер и Саския не могут этому помешать — надо смириться.

«О’кей, Казимир, — мысленно сказал я Малевичу, — я сыграю тебя, но ты должен мне подсказать, как это сделать, или вселяйся в мое тело на время съемки, и я буду рассказывать от твоего имени».

Так, собственно говоря, и получилось, я чувствовал его постоянное присутствие и помощь.

Максим Виноградов — Владимир Татлин

Очень сложно быть точным в ответах на эти вопросы. У меня был экстренный ввод в этот проект, не было времени на подготовку и работу над Владимиром Татлиным. Как я понял потом, не нужно было достигать точного сходства. Основной задачей было почувствовать и поймать правильное отношение к человеку, к его словам и стоящим за этим поступками. Работа в рамках этого проекта поразила своей организованностью и позитивом отношения к делу.

Прилетел в Амстердам и сразу попал на репетицию. Встретили как дорогого и давно знакомого человека. Европейцы — открытые люди, и это очень приятно. Сразу стали заниматься общими сценами, много пробовали, все технические службы работали на максимум, хотя это была репетиция. Затем пошли в кабинет и начали читать текст... еще раз... Потом Саския сказала, что все, достаточно: «Нашу работу не надо рассматривать как точный психологический разбор персонажа. Он — мужик!» Я сказал «понял», хотя ничего не понял толком: школа не оставляла в покое! А на следующий день снимали. Все точно, по минутам расписано, и Саския, и Питер знают все наперед, до мелочей: реквизит, костюм и свет, все-все... Для них важна была и эмоциональная природа актера, которую они сразу чувствовали и подчеркивали выигрышные стороны персонажа. Ощущения от снятого остались своеобразные и странные, но очень позитивные. А все интересные истории таит в себе город Амстердам!

Алиса Дмитриева — Вера Ермолаева

Если говорить о достижениях в жизни, то я вообще не знаю — кроме того, что летаю 10 раз в месяц, притом что дико боюсь летать, и в один год встала сразу на две доски: сноуборд и серф. Если про достижения в профессии, кроме того, что пять лет ходила вокруг «Практики» и в итоге все-таки попала на пробы и меня взяли, больше не знаю. Еще в одном фильме вниз ногами с седьмого этажа без страховки часа два висела. Если достижения в Амстердаме во время съемок, то тогда вообще провал, ну, если только не считать, что я в одиночку выкурила джойнт самой сильной травки и за ночь выучила весь текст, а именно всю эту сказку про лиса. Еще в молоке тонула, ну, это не достижение, это весело было. А вообще главное достижение в моей жизни — это наша с ребятами коммуна.

Над образом моим художник по костюмам и художник по гриму работали. Я, когда себя в зеркале увидела, вообще не узнала. Ладно я, Саския тоже не ожидала такого поворота. А вообще прочитала весь материал, который есть про Ермолаеву, посмотрела все ее работы, начала вникать в кубизм-футуризм. Что нашла по музеям, по библиотекам, по бабушкиным сундукам, все читала, смотрела и запоминала. Важный пункт — биография, конечно: она же в детстве с лошади упала, получила паралич ног и потом только с костылями ходила. Так что я сразу себе выбрала палочку, чтобы поймать походку (хотя мы почти не ходим в инсталляции). Когда прилетели в Амстердам и начали репетировать, я поняла, что Вера в этой истории не совсем реальный персонаж, скорее, некий иррациональный образ, и ее сказка через все диалоги персонажей проходит, как сквозная линия. Она, наверное, единственная, кто понимает, к чему все в итоге приведет. Ермолаева за свою жизнь была три раза осуждена, два раза отпустили, на третий расстреляли. После падения с лошади она постоянно находилась между смертью и жизнью и все равно, не сдаваясь, двигалась вперед! Она сильнейшая женщина, была ректором народного худучилища после Марка Шагала, она же пригласила преподавать Малевича. Они вместе утверждали новое искусство, и тут я снова про коммуну выскажусь, потому что это очень во мне откликается: создать группу людей и продвигать свои идеи, идти, если нужно, против власти, ничего не бояться. В этом есть смысл. И тут я впишу их лозунги: члены общества хотели быть не «вечными носителями могильной мудрости праотцев, прадедушек и т. п. родни и предков», но «творцами самой жизни», «носителями и выразителями нового искусства как сегодняшнего сознания современного человека, быть изобретателями мирового события, быть глашатаями искусства как себедовлеющего мира».

Олег Дуленин — Всеволод Мейерхольд

Горжусь я тем, что отец, пусть и одиночка (мы с моей гениальной мамой воспитываем особенного ребенка). Ему и только ему я посвятил свою роль Отца в новейшем спектакле «Солнечные мальчики», талантливо поставленном режиссером Таней Стрельбицкой по пьесе Пьера Паоло Пазолини Affabulazione в рамках проекта «Открытая сцена»...

А когда ранним осенним утром мне позвонили из актерского агентства и интимно-доверительно сказали, что я прошел предварительный кастинг на роль Мейерхольда в проекте Гринуэя, я, ей-богу, сначала подумал, что мне это снится. Когда же я немного пришел в себя, ощутил просто какой-то неподъемный груз ответственности. От этих двух однозначно константных величин. Голова просто распухла. Однако когда я пересмотрел все картины Мастера и перечитал известный двухтомник статей, писем и речей Всеволода Эмильевича, картина моего мира под условным названием «Мейерхольд как человек века русского авангарда» начала понемногу вырисовываться. Возник некий эскиз. Пока в карандаше. И, что небезынтересно, ну совершенно помимо моей собственной воли. Я честно пытался найти какую-нибудь хронику с Мейерхольдом, но, к неизбывному сожалению, кроме умопомрачительного фильма 1928 года «Белый орел», в котором Всеволод Эмильевич феноменально сыграл царского сановника, ничегошеньки не нашел. Когда же я впервые предстал пред харизматичным взглядом Мастера и его обаятельнейшей и умнейшей Маргариты, то бишь Саскии, — это было на пробах в Москве, — вдруг четко понял, как следует играть Мейерхольда. Мой карандашный эскиз потихонечку стал воплощаться в некую пастель. И снова помимо моей воли. Впрочем, сначала, как снег на больную голову, фатально бухнулась главная новость. Саския встретила меня первой, да так, словно мы были знакомы много-много лет и очень давно не видались, потом взяла свой iPhone и начала фотографировать меня с Мастером, до сего момента скромно сидевшим на диванчике и совершенно спокойно отгородившимся от мира реального виртуальным миром ноута. Между тем ларчик просто открывался… Оказалось, ваш покорный очень похож на молодого Питера, а молодой Питер был ужасно похож на молодого Всеволода. Именно таким вот затейливым образом я и был утвержден на роль русского советского театрального режиссера, актера и педагога Карла Казимира Теодора Майергольда.

Питер Гринуэй однажды заметил, что не ощущает себя режиссером в полной мере, что он, скорее, некий «гибрид», которому просто интересно транслировать идеи картинками, то есть он — image-maker. Эти самые слова фактически стали эпиграфом к моей скромной работе над образом Всеволода Эмильевича. Особенно во время съемок. Когда, наконец, стало окончательно ясно, что никакого портретного сходства не будет, ибо не это главное, а главное, чтобы вдруг (о, это магическое слово «вдруг»!) появился живой и глубоко мыслящий человек, все величие и трагизм судьбы которого сосредоточены в одной малюсенькой черточке между цифрами 1874 и 1940...  А когда мне совершенно случайно (тут, наверняка, и случился тот самый «случай, бог изобретатель…») попал в руки журнал «Вестник архивиста», в одном из номеров которого я вдруг нашел единственно возможный ответ на давно мучивший меня вопрос: почему же В. Э. Мейерхольд, несмотря на свое эпическое разочарование в Красной Революции, тем не менее, вопреки всему, все-таки не эмигрировал из СССР? Автор статьи «Документы РГВА о трагической судьбе В. Э. Мейерхольда» О. Головникова цитирует другого гения — М. А. Чехова, который встречался со Всеволодом Эмильевичем в Берлине в 1930 году: «Я старался передать ему мои чувства, скорее предчувствия, о его страшном конце, если он вернется в Советский Союз. Он слушал молча, спокойно и грустно ответил мне так (точных слов я не помню): с гимназических лет в душе моей я носил Революцию и всегда в крайних, максималистских ее формах. Я знаю, вы правы — мой конец будет таким, как вы говорите. Но в Советский Союз я вернусь. На вопрос мой — зачем? — он ответил: из честности». В этот самый момент моя пастель была окончательно завершена...

А это стихотворение ваш покорный подарил Питеру и Саскии в крайний съемочный день в Luperpedia Foundation в Амстердаме:

***

Входите, Peter! Мы Вас ждем.

Shakespeare предупредил нас о визите

Welsh man внезапном. Заходите,

Мы ждем давно — и в сумерки, и днем,

А посему — прощенья у Вас просим,

Что не смогли арт-хаус мы сберечь,

Но mainstream все же продолжает течь,

Хоть и привык он и ко лжи, и к фальши.                                                                

                                             Осень

В душе продюсеров вдруг наступила,

Откатная война Вселенную затмила,

Но жизнь земная продолжает течь...

Что скажете? Как нам себя сберечь?

Но где Вы? Иль в видении, в беззвучном сне

Явился плащ святой Welsh man во тьме?

Вдруг свет в стене. И клюквы сок. И тень.

И Commander. И снова — черная стена.

Ушел арт-хаус. Дальше — ти… ши… на...

Антон Шурцов — Сергей Эйзенштейн

В жизни горжусь семьей, сыном, они у меня молодцы!!! В профессии гордиться чем-то страшновато... Рано мне еще! (Смеется.) А если серьезно, радуюсь, что жизнь дает возможность поработать с такими людьми, как Гринуэй и Боддеке, как Роман Каримов, фильм которого («Все и сразу») 5 июня выходит в кинотеатрах, когда делаю что-то очень серьезное и непохожее на многое, чем приходится заниматься ради денег! Радуюсь, когда вижу блеск в глазах режиссеров, радуюсь, когда продюсеры не мешают процессу, а полностью доверяют режиссеру и «не лезут» с советами «как надо»!

Думаю, что Эйзенштейн очень крутой и серьезный дядька! (Смеется.) Личность очень талантливая и глубокая, человек, который очень много сделал в творчестве и в жизни... Для нашего кинематографа это один из самых великих людей, если совсем коротко говорить. А так это целая энциклопедия кинопроизводства!!! Человек, который многим доказал, как надо снимать, на которым многие учились и учатся до сих... Человек-эпоха!!!

Гринуэй и Саския — это прекрасно! Работалось легко и одновременно очень серьезно и продуктивно! Не хочу никого обидеть, особенно «наших», но это совсем иной уровень отношение к работе и к актерам... Было приятно и очень чувствовалось то, что они без нас не могут и мы без них тоже, что мы как единое целое, работаем и создаем что-то общее, и нет там главных или второстепенных, все равны и все делают одно общее дело!!! Хорошее дело!!!

Если подытожить, все в большей степени должно быть честно и серьезно, меньше дилетантства и побольше профессионализма, и тогда все у нас будет хорошо!!! Мир всем, любите и уважайте друг друга!

Всеволод Яшкин — Эль Лисицкий

Я работал два сезона в Театре имени Станиславского, очень удачно сыграл там собачку по имени Борзый в спектакле «Собаки». (Смеется.) Также исполнил более 100 эпизодических ролей в отечественном кинематографе, был в Чеченской республике, снимался в кино про геноцид чеченского народа в 1946-м, сыграл там старшего лейтенанта НКВД, отказавшегося исполнять приказ и застрелившегося! Но мое главное достижение в жизни — моя дочь София.

Про персонажа думаю, что он верил в идею больше, чем в бога.

Работал над образом, изучая время, дневники и мысли, пытался понять, чем эти люди болели, во что верили, о чем думали, с кем спали, кого любили, кого — не очень.

Гринуэй сам такой же авангардист, самоучка, сделавший себя сам, очень эксцентричный и живой художник, провокатор и профессионал. Сложно было его понять до конца из-за языкового барьера. Но работать с ним — значит, многому научиться!

Анастасия Клюева — Любовь Попова

В Поповой мне нравится то, что она очень много работала. Она работала в живописи, в сценографии, в графике, в текстиле, в оформлении книг. Думая о ней, я думаю, почему мы рождаемся там, где мы рождаемся, и тогда, когда мы рождаемся. Собственно авангард и являлся самой ее жизнью. Она испытывала трудности в освоении нового языка и превратилась в профессионала и истинного художника ХХ века. Она — одна из немногих, кто почувствовал и запечатлел время. Мне нравится, как свою жизнь, свое ощущение времени она объективизировала в труды, которые по сей день выставляются на многих площадках мира. Еще думаю, интересно, как она могла сочетать эти несочетаемые вещи — движение и покой, неожиданные образы и такой смелый колорит красок?!

Над образом работала команда, и я в том числе. Образ — это совокупность. А в ситуации с Гринуэем — вдвойне. Нам был выдан текст, который написали Питер и Саския, мы его выучили, репетировали, разговаривали о персонажах, пробовали грим, костюм. Что-то придумывалось в процессе, что-то заранее. Вообще, очень и очень круто работать с Питером, Саскией и их постоянной съемочной группой. Они любят свое дело, искренне любят и все. Это многого стоит.

Павел Попов — Владимир Маяковский

Знаете, я молодой артист, только два года назад выпустившийся из училища. Мне кажется, я еще не в той весовой категории, чтобы оглядываться назад. Я смотрю только вперед, работаю, репетирую в театре и этим счастлив. Притом актерская профессия все-таки не подразумевает остановки на месте и упоение каким-то своим прошлым триумфом. Артист каждой своей новой ролью должен доказывать, что он достоин заниматься этой профессией. А в достижениях пусть разбираются зрители.

Играть Маяковского — огромная актерская удача. И пусть данная работа и не кино, а все-таки некий перформанс, но возможность прикоснуться к теме русского авангарда и попробовать хотя бы на маленькую долю проникнуть в сущность своего героя — всегда увлекательно и манко для артиста. Естественно, что в рамках данной работы нельзя говорить о каком-то глубоком прочтении образа Маяковского, перед нами стояли совсем другие задачи.

Я читал биографию Маяковского, изучал его взаимоотношения с другими поэтами и, конечно же, историю любви с Лилей Брик. Пытался найти сохранившиеся возможные аудиофайлы. С одной стороны, когда играешь реального человека, у тебя есть огромное количество материалов о его жизни, и ты можешь достаточно ярко представить его. Но в то же самое время ты скован, потому что при воплощении на экране или в театре реальных людей, которых знает, помнит и любит не одно поколение, ты рискуешь вступить в конфликт по поводу трактовки героя. Твое видение или же, допустим, видение режиссера, а чаще всего это некий симбиоз, который находят и артист, и режиссер, далеко не всегда сойдется с видением других людей.

Попасть к режиссеру такого уровня, как Питер, действительно, очень и ответственно, и приятно. Так как это некий эксперимент, то я сразу был настроен пробовать разные варианты и не бояться того, что я, может быть, с первого раза не понимаю.

Александр Пацевич — Павел Филонов

Горжусь некоторыми работами в театре.

Что я о Филонове думаю? Это он уже вместе с «коллегами» подумал за меня.

Удивительные люди — смелые, талантливые.

Над образом работал просто — хлеб, вода, альбом с репродукциями персонажа (смеется). Выучил текст, почитал биографию, посмотрел картины, поискал что-то в себе, взвесил все за и против, соединил в одно — исполнил. Главное — это участие в проекте, который, в первую очередь, интересен тем, кто его придумал и делает. А Гринуэй и Саския были одержимы этой работой.

Хендрик Аертс — Василий Кандинский

Я горжусь многими вещами, которых еще никогда не делал. Каждый раз, снова и снова, начинаешь с чистого листа, поэтому невозможно сказать, что гордишься чем-то одним, уже сделанным.

Кандинский — увлекательный и интригующий персонаж. Умный и чистый. Когда надо было учить текст, я был в Марракеше. Пришлось потрудиться: французский — не мой родной язык. Но это дело времени, остальное же — мои фантазии о природе художника.

С Саскией и Питером я работаю далеко не первый раз, но они постоянно удивляют. Они настоящие подвижники, искренне верят в то, что делают, и делают это с большим мужеством и воображением. Они всегда мыслят масштабно и смело выходят из зоны комфорта.

Григорий Багров — Александр Родченко

Вместо ответов последнего участника проекта приводим фрагмент нашей короткой переписки.

«Я не уверен, что могу без разрешения давать какую-либо информацию. Вы обратитесь к организаторам этого проекта. (…) Простите, я не смогу вам помочь. Для меня не привычна такая форма общения. Я не знаю, как будет использоваться данная мной информация. Я не понимаю смысла ваших вопросов, в каком объеме должен быть ответ, какая степень искренности, какая аудитория? Может, это дети. Может, жители западных областей Украины? Можно же ответить: Да. Нет. Никак. Нормально. Простите еще раз. Это не мое».