Куратор выставки «Советский дизайн» Кристина Краснянская: Сегодня в России нет запроса на аутентичные вещи

Экспозиция заняла четыре зала МУАРа, каждый из которых посвящен одной из великих эпох советского дизайна — конструктивизму, «советскому» ар-деко, сталинскому ампиру и модернизму. Самое удивительное в конструктивистском зале — «иконы» нового времени, столь похожие на изображения ликов святых: агитлак, олицетворение нового курса вчерашних иконописцев поселка Палех. Сталин со взглядом Христа точно с иконы Спаса Нерукотворного, складки ткани — но не на хитонах, а на галифе советских солдат, фигуры, припадающие на одно колено и тянущие к небу руки — не сцены из жития святых, а «Учения танковых войск РККА», 1937 год. Эти шкатулки в основном делались не для народа — они были наградными и «подносными». В частности, один из лаковых экспонатов — шкатулка с радио и письменным прибором — подарок главному инженеру Нижнесвирской ГЭС, живописный портрет которого украшает этот удивительный предмет.

Еще одна «икона» — монументальное фаянсовое панно Исидора Фрих-Хара, легендарного руководителя фаянсового завода в Конаково. На нескольких плитах, составляющих панно, — раскрашенный в наивном стиле рельеф с фигурами красноармейцев. «В тридцатые годы Фрих-Хар представил это панно на тендере по украшению фриза Дома политкаторжан в Ленинграде, — рассказывает куратор выставки Кристина Краснянская. — Однако тендер он не выиграл, поскольку комиссия увидела в композиции аллюзию на икону Всех Святых. Мастер тем не менее выбрал правильный образ, потому что он был близок и понятен его современникам».

Агитлак и агитфарфор не канули в Лету благодаря известным светской Москве коллекционерам, но что такое агитмебель, не знает даже Google. Восхитительный образец ее входит в экспозицию выставки «Советский дизайн» — это гарнитур для дома-коммуны «Хлеба коммунизма», вырезанный по дизайну художника и скульптора Игоря Крестовского. Предметы мебели выглядят монументальными, но не громоздкими, ножки стульев и стола напоминают опоры верстака, вместо абстрактных резных завитков — серпы, молоты и звезды. В центре стола — радиотарелка, подключавшаяся к радиотрансляционной сети; на нее можно было установить граммофон.

Король зала советского ар-деко — мирискусник Николай Лансере, выходец из семьи Лансере-Бенуа, который спроектировал множество интерьерных объектов для Смольного института и Мраморного дворца Музея Ленина. Кристина Краснянская рассказала о мастерской художника: «В 1913 году Лансере был репрессирован и попал в “шарашкину контору” — конструкторское бюро, где содержались под надзором неугодные художники и дизайнеры, продолжавшие производить госзаказы». В зале ар-деко можно увидеть его широченные табуреты, кресла и гигантский стол для заседаний, на нижней стороне столешницы которого до сих пор виден ярлык «Смольный».

В зале неоампира — помпезная мебель, достойная дворцовых покоев, макет павильона-амфитеатра, спроектированного Борисом Иофаном для Всемирной выставки 1939 года в Нью-Йорке и гигантская радиола — подарок председателю Президиума Верховного Совета СССР Калинину. Ее пятнистая отделка, выполненная из древесины тополя, издалека напоминает оникс, излюбленный материал арабских шейхов. «В шестидесятые, когда людей начали расселять по хрущевкам, сталинский ампир был обруган, и предметы мебели, сделанные в этом стиле, активно уничтожались. У дизайнеров появились совсем иные задачи: создать компактную современную мебель, соответствующую габаритам крошечных квартир. Гарнитуры из зала “Модернизм” отчетливо помнят те, кто застал 60–70-е годы. В шестидесятых эти лаконичные предметы создавались в экспериментальном цеху Строгановской академии под руководством Юрия Случевского. В последнее время из-за повальной моды на 50–60-е годы стоимость такой мебели выросла на антикварном рынке в два раза, и знаменитые кресла стали стремительно раскупаться», — рассказала Кристина Краснянская.

После экскурсии «Сноб» поговорил с куратором выставки об истоках советского дизайна, а также о том, почему исчез большой русский стиль.

СДоходили ли до наших художников творческие веяния из-за рубежа, или же все увиденное на выставке — воплощение исключительно собственных оригинальных идей?

Кристина Краснянская: Безусловно, информационный обмен был. Тот же Борис Иофан, «ответственный» за советское ар-деко, вдохновлялся американскими архитекторами, американским ар-деко. Наши дизайнеры выезжали за рубеж и все видели. Но все равно больше всего их вдохновляли идеи русского авангарда десятых годов. В каждой стране есть своя дизайнерская и архитектурная специфика, но тенденции общие. В эпоху ар-деко архитекторы по обе стороны океана вдохновлялись готикой. Тема агитационного дизайна — особая. Агитмебель была не только в СССР. Она в большом количестве производилась в Италии, а мы это подхватили. В эпоху режима Муссолини было много агитдизайна, большинство предметов которого по понятным причинам уничтожено.

Весь советский функционализм и модернизм восходит к Баухаузу. У американского, датского, французского и советского дизайна этого времени сходная эстетика, но при этом свои особенности. Люди, погруженные в тему промдизайна 60-х, отмечали, что, если бросить беглый взгляд на предметы из разных стран, сделанные в один и тот же период, сразу можно понять, из какого они времени. Но если начать вдаваться в подробности и изучить подробнее архитектуру, например, кресел, то можно увидеть принципиальные различия между советскими, французскими и американскими образцами.

СЧто мотивировало репрессированных художников, таких как Николай Лансере, работать в «шарашках»?

У них не было выбора, работать или нет. Они отбывали срок и выполняли работы, к которым были приставлены. Тридцатые годы были страшными, люди боялись собственной тени, однако это не мешало людям творить, отражая в искусстве этот страх. Вспомните Шостаковича, который написал известную симфонию под впечатлением от звуков приближающихся шагов и думая о том, что за ним сейчас придут — а приходили каждый раз за кем-то другим. Страх стал привычкой и неотъемлемой частью жизни даже тех людей, которые не были в заключении. Но, несмотря на это, люди жили, работали, влюблялись и творили. Для человека с творческим талантом есть необходимость себя реализовывать. Думаю, что для заключенного в ГУЛАГе Лансере работа в конструкторском бюро была отдушиной, поскольку он мог реализовать свои идеи.

СПочему именно этот период — с двадцатых по шестидесятые?

Мы неслучайно выбрали такую датировку. Наследия художников-авангардистов, которые экспериментировали с формами в десятых, не существует даже в музеях — исторических вещей не сохранилось. В семидесятые же начался активный торговый обмен со странами соцлагеря, и наш рынок заполнила польская, югославская, восточногерманская и румынская мебель. Делать упор на свое производство стало неактуально.

СУ современного русского промдизайна нет своего почерка. При взгляде на продукцию любой крошечной компании, которая производит дизайнерскую мебель, невольно думаешь: «Это Скандинавия». Почему мы не можем сегодня прыгнуть, как тогда, выше головы или хотя бы соперничать со скандинавскими и японскими дизайнерами? Чтобы кто-то, глядя на наши объекты, мог подумать: «О, это, определенно, Россия»?

Со Скандинавией мы просто очень близки территориально и культурно. Есть такое направление в дизайне — скандинавский модерн. Предметы этой эпохи на законодательном уровне запрещено вывозить за пределы Скандинавии. И это очень похоже на то, что делали наши мастера в Талашкине. Я не говорю о том, что благодаря нашему общему северному духу наш дизайн должен походить на скандинавский — безусловно, он должен иметь свое лицо, свои черты и, конечно, лицо своих авторов.

Вопрос о современном состоянии русского дизайна довольно злободневный. Сегодня деревообрабатывающая промышленность и мебельное производство находятся в упадке, но дело не только в этом. Многое зависит от потребностей общества. Есть ли у нас сегодня запрос на производство интересных и знаковых вещей? Меня больше волнует вопрос не массового мебельного производства — есть же, в конце концов, какая-нибудь «Фабрика 8 марта», а то, почему в стране не появляется больше классных и интересных дизайнеров. Возможно, их время еще не пришло.

Я мечтаю развивать производство реплик нашего дизайнерского наследия — эти вещи так хороши, что жаль их не сохранить и не воспроизвести. Посмотрите: известные итальянские фабрики занимаются репликами хрестоматийных дизайнерских предметов двадцатых годов, немецкая фабрика Knoll делает знаменитые «проволочные» стулья Уоррена Платнера, множество французских фабрик воспроизводят неоклассические предметы, придуманные во Франции. Отталкиваясь от идей XX века, заложенных авангардом и модернизмом, можно делать интересные, аутентичные и знаковые вещи, которые будут характеризовать Россию. Мы своей выставкой не только хотели показать наследие, но и дать зрителям возможность увидеть в этом большой потенциал.