Последний бой Монсона

Когда-нибудь спина доконает Джеффа Монсона. Она то немеет, то ноет, то ее скручивает — ни на секунду не забудешь. Боль никогда не оставляет Монсона, двукратного победителя ADCC Wrestling Wolrd Championship и чемпиона мира по бразильскому джиу-джитсу — ни во время 12-часового перелета из США в Москву (уже которого по счету?), ни в гостинице «Славянка» на Суворовской площади, где Джефф живет уже почти год. Золотые буквы «Служба размещения» над ресепшеном, справа полка с журналами, среди которых книга об истории ГУЛАГа, стоит долго посидеть — ну вот, снова ноет.

Старые травмы, они такие — когда начинаешь заниматься борьбой еще в школе, не угадаешь, какая травма аукается тебе в 45, пока ты вместе с членами военно-патриотического движения «Белый кречет» стоишь посреди спортзала в городе Кириши, Ленобласть, и в рамках бесплатного семинара показываешь свои любимые приемы. Спина Джеффа Монсона ныла весь день 27 мая, пока он участвовал в Дне города Кириши. Старые травмы, они такие — бывают не только у тела и надолго не отпускают. Идешь ли ты вместе с жителями Киришей и членами КПРФ по главной улице города, катаешься ли с молодыми патриотами на военном уазике, позируешь ли со своими фанатами — никуда не деться. О, да, а число российских фанатов у Джеффа Монсона выросло так, что он себе и представить не мог. Всего за год убежденный анархист стал одним из главных кумиров патриотически настроенных россиян, поддерживающих Донбасс и недолюбливающих собирательный образ Запада. Он, конечно же, не первый иностранец, завязавший роман с Россией. Был еще Жерар Депардье, с помпой получивший в 2013 году российское гражданство, но его квартира в Грозном давно пустует, Бельгия ему милей, а вот Джефф Монсон настроен куда серьезнее.

Он фотографируется с депутатом-коммунистом Валерием Рашкиным, смотрит парад 9 мая с трибуны на Красной площади, носит георгиевскую ленту и выходит на демонстрационные бои под песню «Вставай, Донбасс». Пока спину скрючивает, Монсона снимают в телешоу про танцы и готовят к запуску его собственную передачу на Russia Today. Но что он здесь забыл? Россия — это просто тот берег, к которому его прибило течением? Или то место, где 100-килограммовый боец по прозвищу Снеговик пытается снова собрать себя по частям?

Утренний «Сапсан» затормозил у пахнущей после влажной уборки пылью платформы Ленинградского вокзала. 14-й вагон, из которого должны появиться Монсон и его менеджер, опустел, а спортсмена все не видать. Наконец Джефф появляется: майка с Бушем и подписью International terrorist, спортивные шорты, шлепанцы, потрепанная, как и его лицо после поездки, бейсболка. В руках — по спортивной сумке с георгиевскими лентами на лямках, и квадратные настенные часы с символикой КПРФ. Менеджер Джеффа Маршалл Коминс идет следом, едва справляясь с двумя красными зонтами-тростями с партийной символикой. Еще несколько месяцев тесных отношений Монсона и коммунистов, и зонтов с часами хватит, чтобы построить полноценную римскую черепаху, ощетинившуюся часовыми стрелками против мирового капитализма.

КПРФ появилась в жизни Монсона благодаря Маршаллу Коминсу, который работает с ним с конца 2015 года. «Джефф сам ко мне обратился, решив, что спортивный менеджер — это слишком узко. Ему хотелось чего-то большего, больше общественной активности. Он понимает, что может дать России больше. Ну, и Джефф — коммунист, поэтому логично, что он так быстро нашел общий язык с КПРФ», — объясняет Коминс, пока Монсон пытается преодолеть путь от вагона до выхода с платформы. Получается плохо, хоть коммунистические часы он выдал мне — тащить две сумки с больной спиной все равно сложно. Но главное, что каждый шаг борца сопровождается просьбой о совместном селфи — к Монсону спешат мужчины в поло с поднятым воротничком и модных очках, немолодые усачи с борсетками, подростки. Я быстро сбился со счета, но пока мы дошли от вагона до дверей такси, Монсону успели пожать руку и сфотографироваться с десяток раз. Монсона знают и таксисты, которые лихо возят нас целый день по городу — всем хочется быстрее добраться до пункта назначения, чтобы попросить об автографе и совместной фотографии.

В первый раз Россия встретила Джеффа Монсона не так гостеприимно. «В тот год случилось вообще все плохое, что могло случиться», — говорит он, пока мы сидим в ресторане уже родной ему «Славянки». Тогда, в 2011 году, еще и речи не шло о том, чтобы завязывать со спортом. Монсон выступал в UFC — компании Ultimate Fighting Championship, крупнейшем в мире промоутере и организаторе боев по смешанным правилам. У Джеффа все шло неплохо: за поединок еще не платили баснословные деньги, но несколько десятков тысяч долларов за бой — вполне ничего. Он гордо носил свое прозвище Снеговик, полученное во время выступлений в Абу-Даби в 1999 году, когда боец расправился с четырьмя соперниками, одним за другим, и, словно снежный ком, с каждым раундом становился все сильнее и страшнее. В октябре 2011-го Джефф своими татуированными ручищами придушил на турнире Sprawl’n’Brawl 8: Return of the Cyborg британца Пола Тейлора, а тут еще и поступило предложение века — переходить из UFC в M-1 Global и драться с Последним Императором, легендарным Федором Емельяненко. 20 ноября 2011 года «Олимпийский» гудел, в зале сидел главный фанат Емельяненко Владимир Путин, явка была стопроцентной, все было отлично. Три раунда, 15 минут — и Монсон покидает ринг со сломанной ногой, кровь из разорванной губы заливает вытатуированный на животе череп с подписью No Masters, с трибун несется свист. О его адресате тогда долго спорили: кто-то счел, что свистели Путину, который пошел на ринг поздравлять Емельяненко, его пресс-секретарь Дмитрий Песков уверял, что свистели Монсону. Какая разница? Для Джеффа это был полнейший провал. «То есть плохо было вообще все: моя мама вдруг заболела раком, ей стало еще тяжелее. Бой, который я хотел выиграть, закончился сломанной ногой. Я стоял в раздевалке полностью раздавленный», — даже сейчас, когда Монсон говорит об этом, он едва сдерживает слезы, и это не преувеличение.

Тишину в раздевалке «Олимпийского» нарушил телефонный звонок. На проводе был главный зритель боя, Владимир Путин. «Он поблагодарил меня за демонстрацию настоящего русского характера и пожелал приезжать еще. Сказал, что мне всегда будут рады», — вспоминает Монсон. На следующее утро позвонили в его гостиничный номер в Hilton Leningradskaya: на входе ждал посетитель. Спустившись, Монсон обнаружил маленького старичка со свертком. «Он услышал, как я говорил в интервью про маму, и решил принести мне икону в подарок. Простой старик, узнал, где я живу, и решил меня поддержать. Я правда такого не видел нигде», — и Монсон уже не стесняется смахивать слезы. Но возвращаться в Россию он не хотел, а следом за московским провалом ждал еще один: UFC, который он покинул, чтобы его измутузил Емельяненко, стал куда более востребованным и за бой стали платить почти по миллиону долларов, но Монсона там уже никто не ждал.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Сейчас, когда мы видели Джеффа Монсона в танцевальных шоу на «Первом» и в обнимку с депутатами КПРФ, трудно представить, что известный боец раньше был маргиналом и в лучшем случае иконой только для российских антифашистов. В 2011 году, когда он приезжал драться с Емельяненко, они успели даже затащить его на свой самодельный семинар по боевым искусствам. Организовывал его Алексей Сутуга, он же Сократ, он же — политзаключенный по версии правозащитной организации «Мемориал», с 2014 года отбывающий трехлетний срок за якобы нападение на двух националистов. «Это было круто: приехал Монсон, показывал приемы, потом на семинар резко приехали эшники. Долго вызнавали, кто, чего и зачем, но никого не задержали. Джефф тогда повеселился», — вспоминает участник того семинара. В 2013 году Монсон записал видеообращение в поддержку другого антифашиста и «болотного узника» Алексея Гаскарова. «Этот человек сражается за вашу свободу, которая кажется вам такой дешевой, пока вы ее не лишитесь», — говорил он.

Второй раз попытать счастья в России Монсон решил в том же 2013 году, но вы об этой попытке вряд ли слышали. Оно и неудивительно: тогда о георгиевских лентах, традиционных ценностях и прочем показном патриотизме речи еще не шло. «Но я вдруг понял, насколько мне нравится Россия. Ее люди, природа. Москва мне поначалу не нравилась: шумная, громкая», — Монсон ждет, пока официант бара при гостинице «Славянка» принесет ему его первое блюдо: гигантский пивной стакан, наполненный молоком. В его татуированной ручище с выбитыми костяшками стакан выглядит скорее как стопка. В 2013-м Джефф и заявил впервые, что хочет отказаться от американского гражданства в пользу российского. Америку, мол, на ринге представлять стыдно — фашистское государство.

— Серьезно? Вы не подумайте, что я как-то специально хочу вас переубеждать, но тут, мягко говоря, тоже не все в порядке со свободами, — говорю Монсону, пока тот в пару глотков расправляется со своим литром молока.

— А я знаю. Но посмотрите, в чем разница, — отвечает Монсон. — В США тебе можно все: говори, что хочешь, делай, что хочешь, веди любой бизнес. Но вот когда дело доходит до денег, тогда-то и наступает хрень. Моя дочка спрашивает: папа, чего ты новую машину не купишь? Я говорю, что мне надо взять кредит, а я не хочу: возьму десять тысяч, а они потребуют пятнадцать. И знаете, что мне ответила дочь? — Монсон выжидает, это явно его коронная история. — «Ну тогда вызови полицию, это же воровство!» Понятно? Даже моя маленькая дочь все про это понимает! — Монсон выглядит торжествующе, у меня в ответ еще с десяток аргументов в жанре «да, но».

— Да, Джефф, но у нас тут тоже капитализм, причем жестче, чем где бы то ни было: если ты близок к государству, то у тебя есть деньги, если нет — возникнут проблемы.

— Да здесь у вас, — отвечает боец, — вообще тоже все не слава богу, но коммунистической душе в США больнее, чем в России.

Коммунистом Джефф Монсон стал еще в колледже, тогда же увлекся и Россией. Это, в общем, расхожая история: лекцию ему читал приглашенный профессор из Индии, рассказывавший о мировом неравенстве, социальном дне и бездонной пропасти между бедными и богатыми. Тогда же Монсон понял, что коммунизм — это наиболее естественный для человека политический строй. «Я стал много читать, в том числе и о России, о ее социалистической модели. Но я прекрасно понимаю, что СССР — это был вообще не коммунизм. Людям не становилось лучше от того, что под видом коммунизма возник культ», — рассуждает боец.

Читая «Капитал» в начале нулевых, когда спорт уже постепенно становился его профессией, Джефф даже представить не мог, что в результате окажется в России. «Моей главной работой была работа психолога, я занимался с трудными подростками, я не думал даже, что буду ездить по миру», — говорит он. Выбираться за пределы тихого городка Олимпия, штат Вашингтон, Монсон и не собирался, но спортивная карьера шла в гору, его приглашали на бои то в Бразилию, то на Филиппины. Там, наблюдая по дороге к своей четырехзвездочной гостинице спящих на картонках и просящих милостыню людей, Монсон окончательно решил, что спорт спортом, а политический активизм важнее. «Я же в тюрьме три месяца отсидел: нарисовал на Капитолии граффити против войны в Ираке. Если б написал “Вперед, США”, то точно отделался бы штрафом и все. Но это же лицемерное государство», — в общем, понятно, почему человек в майке против Буша и критикующий США в итоге стал так популярен среди простых россиян.

События на Донбассе были в этом смысле подарком всем тем, кто любит ссылаться на иностранцев, поддерживающих Россию и выступающих против собирательного образа Запада. В сентябре 2014 года в Саранске на ринг против бойца Дмитрия Титкова Монсон вышел под композицию «Вставай, Донбасс!». Он и сейчас готов повторить. «Всегда и во всем виноваты политики. То, что происходит на Украине, ужасно. И я считаю, что людей на Донбассе, простых людей, нужно поддерживать. Россия тоже ведет себя не лучшим образом, но правда: люди всегда важнее», — рассуждает Монсон. Да, использовать регулярную армию тайком — не очень хорошо, отсылать «на подвал» за инакомыслие — тем более, но важней всего люди, повторяет он. И про Россию Монсон тоже все понимает: «Инфраструктура — дерьмо, дороги — тоже, права и свободы, дикий капитализм — это все здесь есть. Но я никогда не встречал таких людей, как русские, они прекрасны».

Кажется, все предпочитают слышать лишь часть из того, что говорит Монсон, только хорошее — про Россию и только плохое — про Запад. Камера номер один, камера номер два, свет, звук, три, два, один, снимаем. Монсон стоит посреди ринга, но на нем не бойцовские трусы, а темный классический костюм поверх майки. Он мрачно смотрит в камеру, в левом углу экрана появляется фото его «оппонента». Дмитрий Энтео, основатель движения «Божья Воля», ненавидит ЛГБТ, выступает против абортов — все эти факты высвечиваются напротив фото бородатого православного активиста. Вот и он сам. На фоне Монсона располневший Энтео все равно смотрится щуплым и мелким. Снеговик поворачивается к нему: «Что ж, добро пожаловать на мою передачу». Примерно так выглядит тизер собственной передачи Монсона, которая в августе начнет выходить на телеканале Russia Today — ну как они могли пройти мимо? «Энтео мне показался странным, — вспоминает Монсон. — Ты можешь что угодно говорить про Иисуса, как угодно оправдывать свои поступки, но давай-ка так: он никогда и никого не призывал кого-либо бить. У Энтео реально какие-то дикие проблемы с геями, с искусством. Так просто нельзя, христианство — это не ненависть. Я ему так и говорил». Спрашиваю у Монсона как ему, критикующему американские лживые СМИ, сотрудничество с RT? Отлично, говорит, хоть канал и занимается пропагандой. «Слушайте, ну про Америку они говорят объективные вещи», — добавляет Монсон.

Проектом с Russia Today особенно доволен Маршалл Коминс. Чтобы Снеговика стали везде звать и узнавать на улицах не только как того парня, которого побил Емельяненко, потребовался не спортивный, а медиаспециалист, и Коминс в этом смысле знает о создании репутации все. Раньше, рассказывает Маршалл, пока Монсон уходит в номер переодеваться, у него была небольшая газета в Польше, но вообще он долгое время специализировался на работе с африканскими бизнесменами и политиками, помогая им избавляться от мрачного информационного шлейфа, тянущегося за ними. Теперь вот работает в России, но тоже по Африке. Вместе со вторым пиарщиком Монсона Дмитрием Ермолаевым он владеет агентством инвестиций в Африку. «В частности, мы сотрудничаем с африканскими странами на предмет снятия санкций. Я считаю, что сейчас тот самый момент, когда Россия могла бы возобновить утраченные в советское время деловые связи с африканской стороной, мы могли бы быть друг другу полезны», — говорит он. Эти же тезисы Коминс повторяет и в другом статусе — руководителя отдела по связям с общественностью и инвесторами ЗАО «Нефтеперерабатывающий завод Кириши-2»; Дмитрий Ермолаев — второй руководитель этого отдела. Сам завод находится в Киришах, куда недавно ездил Монсон, и принадлежит отцу Ермолаева, Андрею Ермолаеву — бывшему партнеру Геннадия Тимченко по компаниям «КИНЕКС» и Urals Moscow. Если открыть официальный сайт инновационного НПЗ, то в разделе «Пресс-центр» можно найти с десяток статей за авторством Коминса и Ермолаева о необходимости делового сближения с Африкой.

Именно поэтому, закончив общаться в «Славянке», мы с Монсоном и его менеджером едем в посольство Зимбабве. «Проведаем старого друга, Джефф его тоже очень любит», — обьясняет Коминс, когда мы грузимся в такси под восторженные взгляды очередного водителя. В конце поездки очередная просьба о селфи и автографе, а пока машина петляет по субботним полупустым улицам. Спина не дает Монсону сидеть спокойно, он ерзает на заднем сиденье, сползая на пол, вертится, из-под задирающихся шорт виднеются профили Ленина, Маркса и Энгельса на массивном бедре.

Резиденция посла Зимбабве неподалеку от Мытной улицы с флагами различных африканских государств на балконах больше похожа на обычный многоквартирный дом, где у всех жильцов разом начался какой-то национальный праздник. На проходной снова радость узнавания: Монсон забыл паспорт, но охранники говорят, что пропустят его и так, они же знают, кто он. Иногда начинает казаться, что ходишь по улице не со спортсменом, а натурально с Филиппом Киркоровым.

В квартире посла Зимбабве Майка Николаса Санго аскетичная обстановка. В прихожей на полу установлены флаги России и Зимбабве, на стене висит портрет президента Роберта Мугабе — довольно комплиментарный; Мугабе родился в 1924 году, а портрет сделан явно больше 30 лет назад. Майк Николас Санго одет в цветастую национальную рубаху, белые брюки и теннисные кеды. Расположившись на белом диване вместе с Монсоном, он рассказывает, как санкции влияют на Зимбабве, фоном в телевизоре идет репортаж Би-би-си о сирийских беженцах.

Монсон подробно расспрашивает Майка Николаса Санго о возможном снятии санкций с Зимбабве (только в результате смещения Мугабе, то есть никогда), рассказывает, что считает чемпиона ММА Коннора Макгрегора слишком переоцененным бойцом («Да он просто несет всякое дерьмо и хороший пиарщик»); и рассказывает, как долетел. Я сижу в кресле по соседству и думаю, что едва ли этот день мог продолжиться более странно. «Как с боями? Еще планируешь?» — интересуется посол. Монсон вздыхает и говорит, что едва ли: возраст и травмы дают о себе знать, на восстановление может уйти неделя. Даже последний бой в Екатеринбурге с Иваном Штырковым до сих пор дает о себе знать. Россиянин вскоре после гонга повалил американца на пол метким ударом в челюсть, а закончил поединок болевым. На все ушло не больше 30 секунд, а синяк под глазом Монсона только заживает. Он говорит, что не рассчитывал, что бой будет на сто процентов контактным и всерьез — якобы перед поединком обсуждалось, что он будет демонстрационным и развлекательным, не больше.

От посла Зимбабве Монсон уходит довольным. «Этот парень столько всего знает. Надеюсь, все же доеду в Африку в скором времени, мы с Маршаллом это планируем», — говорит он. На обратной дороге приходится несколько раз останавливаться — все та же спина. Увидев перила у входа в один из подъездов, Джефф ковыляет к ним и, пытаясь размять поясницу, облокачивается на них, отчего становится похож на большого старого медведя. Какие уж тут бои.

Но если не ринг, то что? Монсон говорит, что хочет расплатиться с Россией и россиянами за их гостеприимство. Сначала в Москве, а потом и в регионах он хочет открыть бесплатные спортзалы для проблемных детей. «Я понимаю, что здесь и так огромное количество проблем, но можно же делать хотя бы небольшие дела, чтобы хоть как-то улучшить ситуацию», — такую фразу легко мог бы произнести кто-нибудь из героев «Большого города» и «Афиши» времен Сергея Капкова, но сейчас ее говорит огромный татуированный коммунист. Почему не в США, где тоже есть обездоленные дети? Да потому что там это станет просто бизнесом, а помощи малоимущим — никакой.

Помощи в организации спортзалов Монсон ждет от КПРФ. Иллюзий насчет партии у Монсона нет: «Я знаю прекрасно, почему они так плотно со мной общаются, фотографируются. Скоро выборы, я же не идиот». О том, что КПРФ довольно далека и от классических представлений о коммунизме, Монсон тоже в курсе, но пусть будет такой контракт: пиар-мощности Снеговика в обмен на административное содействие партийцев в организации бесплатных спортзалов.

Он правда всего этого хочет? Его идеализм настолько велик, что ему нравится мотаться между Москвой и Олимпией, встречаться с депутатами, которые вряд ли вспомнят о его существовании после выборов? Не жалеет ли он о том, что спортивная карьера кончилась? Нравится ли ему берег, к которому его прибило, на котором от былой жизни ничего не осталось? Ведь и семейной жизни тоже больше нет: со второй женой Монсон воспитывает детей, живет под одной крышей, но их отношения закончились. Нужно перестать об этом думать и просто ответить младшей дочери на смс: «Я люблю тебя еще больше». Депардье есть куда уезжать из грозненской квартиры, Монсону, в общем, уже нет. Остается только заново найти себя — здесь, в России. Спортзалы для детей? Неплохо, если получится. Но что он знает наверняка, так это то, что в конце концов он переедет в Сибирь. Да, именно туда. «Те города напоминают мне Олимпию: тоже очень тихие, все всех знают, там спокойно», — резиновые вьетнамки Монсона шлепают по разогретой московской плитке в сторону кафе. Ужин, тренировка на ночь, потом домой, в «Славянку». И не думать ни о чем, кроме того, что через несколько часов массажист, наконец, разомнет ему эту чертову спину.

Автор — корреспондент ИД «Коммерсант»