Свободное падение

Просто мальчик

На третьем курсе института я работал в ежедневной газете про деньги. В капиталистическом мире газеты про деньги оставались единственным, что приносит деньги. Я соврал редактору, что летом мой отец скончался от рака и мне надо платить за кредит.

«Напишешь про валютную ипотеку», – сказал он и взял меня на работу.

У меня был толстенный компьютер, которым можно забить спортсмена. Я писал о девальвации рубля, реформе здравоохранения, IPO и венчурных инвесторах. Вокруг сидели журналисты, которые ели козинаки из вендинговых автоматов и громко говорили по телефону. Тимофей вязким, как мазут, голосом говорил: «Если вы не совладелец, я не могу вам задавать интимные вопросы, хи-хи». Людмила орала в мобильник: «Эта сука отдаст мне все, мама!» Усач приходил вечером и повторял: «Мне кажется, это теория заговора».

Я закрывал глаза и представлял их в костюмах черлидеров.

Через стену от меня сидела Настя Черникова. Наверное, эту перегородку нельзя было назвать стеной, потому что она была ниже комода. Каждый из нас сидел в своей коробке. У кого-то в ней висели семейные фотографии. У Насти стоял стационарный телефон, карманный вентилятор, а на гвоздь был прибит штраф за превышение скорости. Иногда Настя кричала. Она занималась политикой, выборами и знала всех премьер-министров в лицо – она обязана была кричать, чтобы получать информацию. Она кричала: «Даст кто-нибудь номер Следственного комитета или нет?» Еще она кричала, когда в клинике искусственного оплодотворения «Эко» прогремел взрыв.

– Взорвалось оборудование? – спросил редактор.

– Нет, – ответила Настя. – Это теракт.

– У нас есть фотографии?

– Нет, – ответила Настя. – У нас есть видео с камеры в клинике.

– Она работала после взрыва?

– Да, – ответила Настя. – Она снимала, как мужчина с сумкой проходит к выходу. Потом белый свет и задымление. Скорее всего, этот мужчина подорвался.

– Хорошо, – сказал редактор. – Это очень хорошо.

Частная клиника «Эко» занимала пять этажей в башне «Федерация». На пятьдесят пятом этаже сдавали семя. На пятьдесят шестом его вливали в женщин. На остальных этажах, вплоть до шестидесятого, клиенты «Эко» проживали в гостиничных номерах. На шестидесятом этаже находился ресторан «Сиксти».

«Всем людям – по блюду» – так его рекламировали по телевизору. А в самом ресторане говорили так: «Всем людям – по блюду. Трудовым мигрантам – по лицу».

За день до взрыва я связывался с пресс-секретарем «Эко»; мне нужно было узнать, как много мужчин сдают сперму ежедневно, а если выйдет – узнать, сколько из них толстяки, а сколько писаные красавцы, – я писал текст о стране будущего. Выходило, что в среднем ребенок из «Эко» наследует гены смуглого мужчины, служившего в армии и умеющего играть на музыкальном инструменте. «Тестирование показало, что мужчина глуп, но его физические данные в полном порядке, – вот что мне ответили. – В среднем он весит около девяноста килограммов, может поднять пакеты с продуктами на седьмой этаж без одышки и работать менеджером по продажам». Моя статья называлась «Средний класс». И я дал Насте номер секретаря.

Из-за перегородки я слышал: «Как вы ничего не знаете? Я пишу, что вы отказались прокомментировать исчезновение директора клиники».

Статья о донорах спермы вызвала ажиотаж. Психологи, с которыми я общался, говорили, что времени верить в бога, играть в компьютерные аркады, устраивать личную жизнь и рожать детей от одного и того же мужчины почти не осталось. Они говорили: «Людям надо больше работать, чтобы спастись». Но вообще-то они имели в виду, что стоит человеку почувствовать опасность, например, выжить после автокатастрофы или получить в лоб на митинге, он начинает размножаться, чтобы спастись. Как букашка.

«Вы официальный представитель “Эко”! У вас в клинике взорвался смертник! – говорила Настя. У нее дрожал голос, как будто она на пробежке. – У вас девять трупов на полу, а вы ничего не знаете?»

Редакция превратилась в живой организм. Через час все знали о личности смертника. Его звали Ангел. Его мать в интервью нашему корреспонденту попросила вернуть ей хотя бы голову сына для похорон. Она сказала: «Мне не жалко денег. Мой сын, Аллах, храни его душу». Не знаю, как они успели обо всем догадаться и позвонить родственникам. Когда умер мой отец, я разослал всем эсэмэски с приглашением на похороны и уснул.

«Что за телефон ты мне дал? – Настя подошла и схватила меня за плечо. – Я пятнадцать минут звонила и писала эсэмэс какому-то школьнику, – она носила черные водолазки, которые закрывали шею; у нее был оттопыренный живот, как будто она беременная на четвертом месяце. – В итоге он мне грустным голосом сказал: “Тетя, что вы от меня хотите? Я не представитель частной клиники мониторинга беременности. Я – просто мальчик”».

Сердце ангела

Текст, который написала Настя, редактор назвал «Сердце Ангела». Как тот фильм с Микки Рурком про магию вуду. Только у нас, по последним подсчетам, было пятнадцать трупов. Всех, кого прикончила взрывная волна, Настя называла «кеглями».

Я должен был найти клиентов, которые выписались из клиники за день до взрыва или собирались въезжать в свой номер в гостинице вечером. Мне нужны были истории про вещие сны, видения, ощущения опасности и всякая такая ерунда. Лучше до того, как к «Федерации» станут нести свечи и цветы, потому что герои попадут на федеральные каналы и будут гостями на разных ток-шоу. И я нашел какую-то девчонку в социальной сети, которую звали Ася. На фотографии она нюхала букет с розами. На вид ей было лет шестнадцать. У нее была низкая челка и вздернутый нос. Я написал: «Ты в порядке?» Ася ответила через минуту.

«Ага» – вот что она написала.

Ася работала администратором в клинике «Эко». Когда все там рвануло, Ася ела бутерброд с ветчиной в подсобке. «Не слишком подробно?» – она описывала все, что с ней происходило. Потом выскочила в зал и увидела месиво. «Боже, вы бы это видели!» Она схватила кого-то за руку и потащила по полу обратно в подсобку, потом снова выскочила и снова схватила. И так, пока ее не увели спасатели. «Жаль мне их, – написала Ася. – Пути господни неисповедимы».

Уже вечером ее лицо напечатали около ста тысяч раз на газетной бумаге.

«Просто Ася» – так редактор назвал материал. В подводке он добавил: «Люди, которых обычно считают отбросами общества – иногда так оно и есть, – могут вести себя как святые, когда под угрозой чья-то жизнь». Асю сфотографировали в отражении «Федерации»: вот она кладет руку на стекло, почти как в фильме «Титаник». На руку падает солнце, а на саму Асю – нет.

Личные соображения

Из очерка «Сердце Ангела» следовало, что смертник вместе с супругой, Хадижей, въехал в гостиничный номер неделю тому назад. Их услуга называлась «экстракорпоральное оплодотворение». Это значит, что из Хадижи вынули яйцеклетку, оплодотворили ее в пробирке, а через пять дней сунули в Хадижу готовый эмбрион. Теперь она должна была только спать, правильно питаться и не биться животом о тележку в супермаркете. О том, куда исчезла Хадижа, никому не было известно. Утром в день взрыва она спустилась в метро и пропала.

Вместе с Ангелом они приехали в Москву из Кизляра. Настя писала: «Ангел жил в лесах и отрастил бороду. Мужчин, которые жили вместе с ним в лесах, он называл братьями. Раз в неделю мать получала от него сообщения. Он беспокоился о ее здоровье и спрашивал, нуждается ли она в чем-нибудь. Мать каждый раз отвечала, что у нее всего в достатке, и просила не забывать молиться за нее Аллаху. Три года назад Ангел владел двумя автомойками в городе. Теперь на их месте базируется фирма “ПомПончик”, которая занимается продажей пончиков в сахарной пудре. Информации о Хадиже нет. По данным инсайдеров из клиники, она совсем не разговаривала, все решения за нее принимал Ангел. У него был приятный тембр, без акцента, как будто бы он озвучивал сериалы».

На фотографиях с места взрыва всюду был Ангел. Он разлетелся по сторонам, как хлопушка. Мать называла его «мое солнце». Она сказала Насте: «Он отошел к Аллаху, моя девочка, с ним теперь все хорошо».

– Почему Ангел ушел в лес? – спросил я у Насти. Она сидела в своей коробке и накалывала на гвоздь штраф за пересечение двойной сплошной.

– Из личных соображений, – ответила она. Из Насти можно было вытянуть не больше, чем из черной дыры. – Ты писал про ту чокнутую? – спросила она. Раньше меня никогда не спрашивали о моих текстах. Иногда казалось, что я тут на социальном пособии.

– Я? – так я и ответил.

– Про администратора, – сказала Настя.

– Да, я.

– Что с ней?

– Мне кажется, она в депрессии и все такое. Она ведь чуть было не умерла. А у нее ребенок, муж, брат в больнице, она ходит в кружок выходного дня по рукоделию, играет в пинг-понг, – Ася рассказала мне все, пока мы пили чай и ждали фотографа. Ася знала москвичку, которая угробила на пятьдесят седьмом этаже целую баскетбольную команду. Она стучала каблуками по полу так, будто пробивала лед на лужицах. Туц-туц-туц. Ее звали Сильвия. Сына Аси звали Лука. Ее брата – Виталий. Ее муж работал церковным пономарем и тоже сдавал сперму в «Эко». «На благотворительность», – пояснила Ася.

– Это все, что я про нее знаю, – сказал я Насте.

– Иногда на работе приходится работать, – ответила она, взяла меня за руку и повела к выходу. На информационном табло была указана главная новость этих суток. «Жителя Ростовской области вместе с кухней унес смерч».

Анатомия взрыва

Ася сделала вид, что ничего не знает. Она так и сказала: «Я ничего не знаю. Хоть пристрелите».

Мы с Настей стояли в номере на пятьдесят восьмом этаже «Федерации». До нас в нем два дня проводили следственные работы службы безопасности, а потом горничная расстелила новое белье, протерла пыль, прочистила унитаз, заменила три кусочка одноразового мыла и положила две конфеты «Шоколадное наслаждение» на подушки.

План был такой: у нас с Настей проблемы с зачатием ребенка. Мы хотим, чтобы в Настю влили эмбриона, как в Хадижу, потому что дети – это цветы жизни. Настя ненавидела детей. Она говорила: «Люди от рождения до семнадцати лет – это маленькие ублюдки». Я пристыдил ее. Я сказал, что безнравственно ненавидеть столько людей сразу. Я сказал: «Не знаю, зачем мы этим занимаемся, но постарайся выглядеть доброй, хорошо?» Настя ответила: «Заткнись».

Редактор газеты про деньги ждал репортаж о частной клинике, в которой неделю назад подорвался смертник. Он уже придумал название для него. «Анатомия взрыва» – так должен был называться текст. У нас был день, чтобы во всем разобраться. Иначе в Настю пришлось бы действительно вливать всякую дичь.

В номере стояла огромная кровать, больше, чем парусная лодка. А за окном было ничего не разобрать. Тучи прямо били в наши окна. Казалось, мы парим где-то по чудодейственному закону  гравитации.

Ася стояла в дверях. Она сказала: «Анастасия, через три часа вас примет доктор», – говорить это ее обязывала должностная инструкция. Потом Ася прошла в номер и сказала: «Я ничего не знаю, Богом клянусь», – развернулась и ушла.

Как только дверь хлопнула, Настя бросила сумку на пол и упала в кровать. Она начала стягивать с себя черную водолазку, и та медленно сползала с нее, как лайкра. На Насте был бархатный черный лифчик. В дутых штанах ее бедра выглядели, как атомные подводные лодки.

– У нас дома была такая же кровать, – сказал я. – Когда отец возвращался домой пьяным, я прятался под ней. Это очень удобно, – не знаю, зачем я это сказал. Когда я не знаю, о чем вести разговор, я рассказываю о своей семье.

– Он умер, – сказала Настя.

– Я говорил всем, что он умер еще в прошлом году, и мне дали отпуск.

Я не видел отца двенадцать лет, потому что семь лет он просидел в тюрьме за вооруженное нападение. Он избил таксиста, вытащил магнитолу, деньги и убежал. Но это чушь, потому что в эту ночь он украл на металлоломе алюминий и порезал запястье. Когда мама стала прижигать дырку в руке йодом, он избил ее и вылил йод на платье. Потом он смотрел бокс.

Мой отец умер, разбившись на мотоцикле, три месяца назад. Он без шлема влетел в бетонную стену на полном ходу. С забора свисала сирень. А на окнах этого дома были картонные пузатые ангелочки, как на итальянских фресках. Их не сняли с Пасхи. Еще там было написано: «Христос воскресе».

Удушье

Настя вернулась от доктора и сказала: «До чего она была мерзкая тварь».

Ее не было в номере около часа. Я пытался смотреть ток-шоу по федеральному каналу, пытался мастурбировать, пытался заснуть, пытался находить людей неподалеку в мобильном приложении. В итоге зашторил окна и переслушивал попсовую песенку каких-то датчан, она называлась «Солдаты любви».

Настя сказала, что с ее маткой все в порядке. Так и сказала. «Моя матка в крутейшем состоянии. Из меня может выйти целая баскетбольная команда».

Потом она развернула шоколадную плитку и продолжила: «Эта гостиница, как сказала мне доктор, это большой дом, где множество народу живут, спят, вместе катаются в лифте, но никто из них не знает друг друга. – Настя жевала шоколад и ковыряла пальцем в зубах. – Она сказала, что таково большинство семей во внешнем мире. Мне кажется, тут нечего искать». Потом она просто сидела и качала головой в такт «Солдатам любви».

А через час заперлась в ванной комнате. Я слышал, как плещется вода и бьется об эмалированную поверхность ванны. Я громко сказал: «А что если он не собирался взрываться? Что если он насмотрелся фильмов и думал, что ему вертолет пригонят?» – вода стихла, и Настя вышла из ванны абсолютно голая. «Хотя мы не знаем этого человека, – я смотрел ей в лицо, – может, он герой». Она подошла к шкафу и достала свою сумку. Затем она вытащила пакет с бельем и высыпала все на пол. Пахло лаком для ногтей и таблетками. Она сказала:

– Тебе нужно просто порвать пальцем пакет и все.

– Чего?

– Порвать пальцем и все, – сказала она и стала надевать его на голову. В детстве я делал себе шляпы из целлофановых пакетов, а иногда плащи.

Я смотрел на нее и думал, что она спятила. Она натягивала пакет на голову, а та никак в него не помещалась. Я написал пост в твиттере: «Угадайте, кто надел пакет на голову, кому при этом тридцать лет и у кого два высших образования?» Пока я писал это, пакет стал надуваться и сдуваться, как аппарат искусственной вентиляции легких. Настя только брыкала руками, но не подымала их, они болтались, как резиновые. Потом она упала на кровать, но все равно не поднимала руки. Она качалась на кровати, как будто в нее вселился демон.

– Идиотка, – сказал я и порвал пакет у нее на голове. Настя была вся красная.

– Ради чего ты готов умереть? – вот первое, что она спросила. Она голая без всякого стыда валялась в кровати, будто приступ удушья для нее – это как чихнуть.

– Я не готов умереть, Настя, – ответил я.

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

– А зачем ты живешь, если тебе не за что умирать? – она помолчала. – У тебя задержка в реакции или тебе нужно подумать перед ответом?

– Ты спрашиваешь меня о странных вещах, – сказал я. – Я не готов умереть, потому что это больно. Я не готов умереть, потому что не оплатил свой кредит.

– Больно? Ха-ха-ха. Я как будто разговариваю со школьником. Ты думаешь, Ангелу было больно, когда он лопнул, как мыльный пузырь?

– Я ничего не думаю, Настя.

– А ты, ты как думаешь, почему они взрываются? – Настя вскочила с кровати и стала рыться в шкафу. Она достала красное пальто и черное платье. Оно плотно прилегало к ее бледной коже, как будто она вся была в нефти. – В метро, в аэропорту? В башнях?

Я знал, как выглядит пояс, который носят смертники. Это обыкновенный пояс для инструментов, как у сантехников. Только в кармашках лежат гайки, осколки и пули. Если привести пояс в действие, человек превратится в воронку. Его разорвет на куски, как петарду. Пули пройдут сквозь его тело и вынырнут оттуда, как рыбки выпрыгивают из реки. Там, где я родился, такие люди каждые выходные взрывали овощной рынок.

– Знаешь, что было написано в посмертном письме? – спросила Настя. – Что он ни в чем не  раскаивается.

– Да, есть такие люди, – ответил я.

– Только подумать, – сказала Настя. – Он и не знал, что у него на совести будет пятнадцать человек.

Кавказские борзые

Репортаж о последнем дне жизни Ангела у нас не получался.

Пока Настя сидела на полу в своем черном платье, прижав колени к груди, и смотрела в окно, я размышлял, что стоит мне отсюда выйти и я брошу свою работу, брошу Настю и попробую начать бизнес по производству кунжута. В ток-шоу по телевизору только что передали, будто цикады напали на урожаи кунжута в Казахстане, Узбекистане и Китае. Это значит, скоро булочки в «Макдоналдсе» нечем будет посыпать. Я так и сказал Насте:

– Я ненавижу тебя и ненавижу эту гостиницу. Когда мы отсюда выберемся, я займусь кунжутом. Я чувствую, что начинаю сходить с ума. Слишком много информации.

– Что бы ты сейчас выбрал: СУ-24 или ростбиф? – спросила Настя и не повернулась ко мне.

– СУ-24, – машинально ответил я. – А его потом можно будет продать?

– Вряд ли, – сказала Настя. – Как ты будешь продавать на «Авито» истребитель?

Спустя два часа я ждал ее в ресторане «Сиксти». Кругом были пьяные мужики в костюмах и с запонками. Средний счет – три тысячи рублей. Мы договорились съесть мясо с кровью, прежде чем звонить редактору.

«Красивый тут вид, верно? – передо мной стоял темнокожий официант. Он придерживал одной рукой кувшин с водой, как придерживают ребенка. Другой он наклонял кувшин и лил воду в мой стакан. Вода наполняла его и лилась на поднос. Там она мгновенно замерзала. Потом от нее шел дым. – Ну как вам? – спросил он. – Не привыкну сам. Чтобы вода стала шоу. Ха-ха. Этот ресторан называется “Шестьдесят”. А я работал тут, когда он назывался “Облака”. Тогда тут все подавали с зефиром. Белым зефиром, как белое облако. А еще он назывался “Бонжур”. Ха-ха-ха. И мы говорили всем: “Сильвупле”. Только как его ни назови, проводка все равно коротит, мать ее».

Настя была в двух этажах подо мной. Она готовилась выпускать репортаж, который назвала «Кавказские борзые». Я понятия не имел, откуда она взяла фактуру. Все, что мы узнали здесь, это то, что администратор Ася после взрыва перетащила в подвал около десяти трупов. Об этом Насте рассказал доктор. Он сказал: «Ася? Она совсем поехала с катушек. Вы знаете, она ведь таскала в подсобку останки людей. Вы знаете, когда ее задержали спасатели, у нее в руках была голова человека. Бедная Ася».

«В этом году с одной из них бросились две девочки, держась за руки, – сказал темнокожий и указал пальцем на башни. – Я своими глазами это видел. Они летели, как бабочки».

За окном горели желтые точки, как будто на землю рассыпали звезды. Я сидел у панорамного окна и слышал, как ветер облизывает башню. Это был звук, похожий на тот, что остается в ушах, когда полностью окунаешь себя в море.

Отец хватал меня за руку и волок за собой далеко в океан. Я держал его за липкую шею, поэтому я не тонул. Он был смуглый; на его плече была синяя татуировка с ликом Девы Марии и Сталина. Я в безопасности. Я держу его за руку, и он тащит меня по волнам, как одеяло. Я смотрю на солнце и больше ничего не вижу. «Это море синее или небо? – говорит он. – Море или небо?»

Вода заливается мне в уши. Я не слышу его, я слышу только, как шумит ветер. Я открываю рот, и меня как мочалку заполняет вода.

Буль.

Ускорение свободного падения

«Это все проводка, – сказал темнокожий. – Всегда одно и то же. Когда-нибудь нас всех тут поджарит, как куриные крылышки, ха-ха-ха», – сказал он.

Я смотрел наверх, на башню, от которой идет пар. Наверное, это туман, думал я, наверное, перепады температуры. Потом в тумане начало искрить. Это было похоже на фейерверк. Это было похоже на всемирный взрыв. Это было похоже на черную дыру из справочников по астрономии. Потом вниз посыпались стекла. Это было красиво. Это было очень красиво.

«Такого я еще не видел, – сказал темнокожий. – Такое здесь в первый раз. Это теракт?» – спросил он.

И тогда в темноте мы разобрали фигуру. Мы видели ее секунд семь. Бордовое пальто вздымалось над ней, как парус. Мы видели, как вдоль громады башни на землю летит человек. Быстрее, чем это показывают в кинофильмах.

«Господи, сохрани его душу», – сказал темнокожий.

Я точно узнал ее. Она летела к земле с ускорением свободного падения девять и восемь метра в секунду. В свободном полете ее скорость достигла двухсот километров в час. Чудодейственная сила притяжения тянула ее к земле.

Если бы она не падала, наверное, она бы летела.Ɔ.