Ретро-ремонт
Ave, César!
Сезар Ритц (1850–1918) родился в крохотной швейцарской деревушке Нидервальд, в семье крестьянина. Как говорится в сказках, у отца было двенадцать детей – и один шалопай. Шалопая звали Сезар (Цезарь). Был он парнишкой нерадивым, так и не сумевшим одолеть школьные премудрости. И в деревенской гостинице, куда отец пристроил непутевого отпрыска, Сезар не прижился – его выгнали за небрежное отношение к делу. Поворотным пунктом на жизненном пути семнадцатилетнего Сезара стала Всемирная выставка в Париже, куда он отправился, выпросив у отца деньжат на дорогу.
И – о чудо! – в Столице Столиц на Ритца снизошла... гостиничная благодать! В лентяе-недоросле вдруг пробудился ловкий и сметливый Фигаро. В недоучке открылись острый ум, кипучая энергия, трудолюбие – и огромное честолюбие. Нанявшись во второразрядный отельчик «Фиделитэ», Ритц исполняет там обязанности мальчика на побегушках: служит посыльным, моет полы, чистит ботинки, подносит багаж постояльцам. И все безукоризненно, с полной отдачей, весело, с удовольствием – не как прежде, за школьной партой.
Начинается «путь наверх». Из скромной гостиницы бойкий и смышленый малый перебирается в заведения все выше классом. Вот он метрдотель в модном ресторане «Вуазен», где собирается цвет парижской артистической богемы. В числе клиентов там престарелая Жорж Санд, а еще Марсель Пруст, Теофиль Готье, Эдмон де Гонкур – со всеми ними Сезар Ритц запанибрата!
Вскоре девятнадцатилетнего красавца заметил и отличил Огюст Эскофье, маг поваренного искусства, автор сотен рецептов – в том числе божественных суфле. Сезар и Огюст нашли друг друга. С тех пор их двойная звезда разгоралась все ярче.
В те годы среди британской знати начала распространяться мода на перемену мест. Джентльмены, колесившие по миру с саквояжами из дорогой, хорошо пахнущей кожи, привили, в свою очередь, вкус к путешествиям нуворишам из Техаса и Дакоты. На суперлайнерах стальные магнаты и мыльные короли пересекали Атлантику, дабы приобщиться к изыску cтарой Европы.
К этому времени Ритц открыл для себя непреложную истину: «Богатым становишься лишь подле богатых и знатных. Настоящие деньги можно сделать лишь в мире роскоши».
Другая истина, открывшаяся ему: «Гостиница Цезаря, как и жена Цезаря (другого), должна быть выше подозрений. Иначе говоря, быть девственно чистой». И в своих гостиницах неукоснительно требовал от персонала безукоризненной чистоты. Видеть все и закрывать глаза на все, слышать все и забывать услышанное, знать больше других и помалкивать – это стало золотым правилом для его работников, от метрдотеля до портье. Афоризм, который Ритц, по некоторым сведениям, вбросил в мировой сервис, – «Клиент всегда прав».
Чтобы привлечь сливки общества, Ритц вводит несколько «революционных» новшеств. Он стал услаждать клиентов не только винами и яствами, но и звуками. В его ресторане в Баден-Бадене впервые в мире зазвучал оркестр. И под звуки «Голубого Дуная» шампанское лилось рекой! (Добавим, что эта мода так и не привилась во Франции – разве что в русских ресторанах...)
Сезар Ритц лелеял заветную мечту: создать суперэлитарную гостиницу. Эту мечту он осуществил. 1 июня 1898 года в Париже на Вандомской площади открывается его новый отель – эталон роскоши и комфорта. Пышный особняк XVIII века – творение великого Мансара – новый владелец поручил перестроить архитектору Шарлю Мюи.
В отеле царила королевская роскошь: мрамор и драгоценные ковры, картины и статуи, фарфор и хрусталь. При этом он был оснащен по последнему слову тогдашней техники. Подумать только, там были лифты, телефоны на каждом этаже, горячая вода и неслыханный люкс – в каждом из ста пятидесяти девяти номеров своя ванная! Отель назывался коротко и ясно: Ritz.
Фешенебельный «Ритц» открылся блестящим светским раутом. В числе приглашенных был Марсель Пруст.
По направлению к Прусту и Хэму
После ремонта в «Ритце» появилась новинка, которая, кажется, существовала всегда: это чайный салон «Марсель Пруст». Там воспроизводится атмосфера изысканной обители автора «Поисков утраченного времени»: библиотека, камин, безделушки. На золоченых столиках – чайные сервизы и приборы с черенками в виде мадленок – сладкого печенья детства, дававшего Прусту «непреходящее ощущение экстаза», которое впоследствии стали называть «эффектом Пруста». И при взгляде на эти эфемерные реликвии привидится, быть может, витающая в салоне полупрозрачная тень. Тень эта легкая, невзирая на тяжелую доху, делавшую знаменитого писателя «похожим на лапландца, раздувшегося от мехов». Именно так, с насмешкой, высказывалась о Прусте его подруга – княгиня Елена Сутцо (1879–1975) – румынская аристократка и светская львица, которую носил на руках «весь Париж». В ее пышном сьюте в отеле «Ритц» Пруст часто возникал в ночи, уведомив через слугу: «Господин Пруст, который намерен завтра умереть, просит Ваше Сиятельство принять его немедленно, во что бы то ни стало, чтобы обсудить, какое платье на ней будет во время приема у графини N...»
Мужем княгини Сутцо был выдающийся писатель Поль Моран. К его первому сборнику новелл «Нежности кладь» предисловие написал Пруст. В двадцатых годах Поль Моран посетил «загадочный и непонятный» Советский Союз, куда его назначили помощником французского посла. Там произошло его знакомство со «сливками бесклассового общества». В салоне у Бриков и Маяковского, где писателя ублажали блинами с черной икрой, он чокался с чекистами. Морана поразили в России двойные оконные рамы, а Мавзолей он сравнил со «складом для мороженой осетрины». В 1924 году выходит его пасквиль «Я жгу Москву». Там Лиля Брик легко узнаваема в Василисе Абрамовне, Маяковский – в Мордухае Гольдвассере, а Осип Брик просто «некто из их окружения». В годы оккупации Поль Моран был назначен правительством Виши послом в Румынии. После войны генерал де Голль поставил свое вето на избрание Морана в Академию. Дело в том, что со времени основания Французской академии глава государства имеет такое право. Все же спустя несколько лет Поль Моран вернулся во Францию – и в дальнейшем его избрали-таки в Академию, причислив к лику «бессмертных».
«Когда я задумываюсь о жизни в раю, воображение всегда переносит меня в парижский Ritz», – написал Хемингуэй.
Скотт Фицджеральд и Эрнест Хемингуэй встретились в Париже «между двух войн». Хемингуэй все еще был корреспондентом, а слава автора «Великого Гэтсби» уже разгорелась вовсю. Скотт искренне восхищался Хемингуэем. Он искал спонсоров и издателей для его рассказов, познакомил с семьей Мёрфи, миллиардера и мецената. Эта семья вдохновляла Фицджеральда, когда тот писал свою сатирическую новеллу «Алмаз величиной с гостиницу “Ритц”». Там у фермера на земле высится алмазная гора. Но о том, что он самый богатый человек в мире, не должен догадываться никто из посторонних – любопытных фермер убивает одного за другим.
Стоит добавить, что у Колетт есть повесть, оставшаяся недописанной. Она о мальчике, который бежит после войны домой и несет под языком бриллиант, «большой, как “Ритц”». Этот бриллиант называется «Колетт» – по имени некоей шлифовальщицы алмазов из Антверпена.
Что ж, порой писатели видят одинаковые сны.
...Существует байка: в 1944 году во время высадки союзников в Нормандии Хемингуэй – военный корреспондент – ворвался в Париж вместе с отрядом партизан и отправился освобождать погреба «Ритца». Немцев в отеле, правда, уже не было. И управляющий «Ритца» сделал невозможное – спас знаменитые винные подвалы сперва от оккупантов, а затем (частично) от победителей.
Бар «Хемингуэй» в обновленном «Ритце» днем закрыт. Сквозь плотно задернутые портьеры даже в щелочку автору не удалось увидеть реликвии: пишущую машинку, фотографии, а еще винт от личного самолета Хемингуэя, гордость бармена Питера Фильда, признанного лучшим барменом современности. Фильд священнодействует за стойкой с семи вечера, приготовляя коктейль «Кровавая Мэри», плод соавторства Хемингуэя и Фицджеральда. Вот рецепт «Кровавой Мэри» от Хемингуэя:
«Возьмите хороших размеров кувшин (готовить меньше не имеет смысла). Смешайте пинту хорошей русской водки с равным количеством охлажденного томатного сока. Добавьте полную столовую ложку вустерского соуса и глоток свежевыжатого лимонного сока. Затем добавьте небольшое количество соли, кайенского и черного перца. Перемешайте и попробуйте результат. Если слишком крепкий – добавьте томатного сока, если слабый – добавьте водки, если хотите опохмелиться – добавьте вустерского соуса. “Кровавая Мэри” – это чистый холст в ожидании самовыражения художника».
Ночь в постели Марии‑Антуанетты
«“Ритц” – мой дом», – повторяла великая Шанель. В его престижных стенах она прожила тридцать четыре года. Отель помещался в двух шагах от дома моды Шанель на той же Вандомской площади. В «Ритц» Шанель перевезла собственную мебель. Здесь же она в годы оккупации жила со своим любовником, гитлеровским офицером и шпионом Шпатцем. После освобождения благодаря вмешательству Уинстона Черчилля Шанель не тронули французские власти. В «Ритце» она мирно скончалась в 1971 году. Ее именем в обновленном отеле назван салон красоты.
В 1979 году «Ритц» перекупил египетский миллиардер Мохаммед аль-Файед. В этом отеле, некогда любимом виндзорской династией, в августе 1997 года провели свой последний вечер сын владельца Доди аль-Файед и принцесса Диана.
Как и было задумано, в обновленном отеле «Ритц» все те же палевые пеньюары в ванных комнатах, где к услугам постояльца вся технология третьего тысячелетия, – и при этом на тумбочке остается кнопка былых времен для вызова горничной. В «королевском сьюте» (двадцать тысяч евро за ночь) в опочивальне высится кровать, скопированная с ложа Марии-Антуанетты в Версале.
Голубой бассейн в подвальном этаже отстроен с гаремной роскошью. Там же обустроен парикмахерский VIP-салон Давида Маллетта, лучшего парижского куафера, автора стрижки «рваный маллетт»: короткая гривка спереди и по бокам, а сзади волосы длинные. Прическа эта популярна среди поп-звезд во всем мире, и в России тоже: так стрижется, в частности, Дима Билан.
В эксклюзивном ресторане «Эспадон» гурманов по-прежнему услаждают «французской кухни лучший цвет» и редчайшие вина. Шеф-повар Николя Саль истово поддерживает традиции достославного Эскофье.
В переводе «эспадон» значит «рыба-меч». И в меню ресторана имеется фирменная закуска «Приманка».
В отеле «Ритц» все обновилось... и не изменилось ничего – такова была воля новых хозяев. Но так ли уж ничего? Мне лично, увы, новый «Ритц» со всей его роскошью неуловимо напомнил станцию метро «Комсомольская» в Москве. Класс вроде бы тот же, а вот аура – не совсем. Ибо в «Ритце», цитадели гламура, ретро осталось, но исчез чопорный шарм.Ɔ.