Том Хиддлстон. Игра на повышение

Ɔ. Я вас впервые увидела в «Боевом коне» Спилберга. Всегда млела перед парнями в военной форме. Форма формирует мужчину!

О-о-о-кей... (После короткой, но емкой паузы.) Ничего себе! Приятно слышать! Но открою тайну. Знаете, что самое интересное в этих «униформах» из «Боевого коня»? Что их на самом деле не было. В те годы не было профессиональной армии в нашем понимании, на службу шли по благородному призванию – хочу, мол, служить и буду! И никакого стандартного обмундирования! Вы отправлялись к личному портному, давали ему какие-то более или менее четкие или расплывчатые установки: костюм должен быть зеленым, а лучше – цвета хаки, но никаких жестко регламентированных правил – о ткани, например, – не было. Так что наши униформы красиво удались только потому, что были пошиты индивидуально, и в итоге на мне, Бенедикте Камбербэтче и Патрике Кеннеди форма разных оттенков зеленого, коричневого и хаки. И ботинки у нас разные. Вот с ними нам действительно повезло!

Ɔ. Вы учились в Итоне и Кембридже, окончили Королевскую академию драматического искусства. Каково так хорошо подготовленному британскому актеру работать с американскими  коллегами, за плечами которых очень разное  образование?

Мне нравится, очень! Просто обожаю работать с актерами разных культур и школ. Вы как-то упустили, что я и с французскими актерами много работал – для телефильма BBC и NBC «Генрих V»; там все – и король Франции, и принцесса Франции, и армия Франции – все французы (смеется). И у них одни традиции, у американцев – другие, у меня – третьи, и это вообще неважно, потому что в нашем ремесле интеллектуальные упражнения точно лишние. Актер должен работать на интуиции, на инстинкте. Подготовка британского актера, может, даже чересчур формальна, мы по уши погружены в историю, изучаем весь этот легендарный «Шекспировский стиль», который будто в капсулах времени получаем по наследству, через века, из эпохи «Глобуса» с помощью более близких нам преемников традиции – Лоуренса Оливье, Джона Гилгуда, Ральфа Ричардсона. Мы изучаем русский метод Станиславского, теории Брехта и Арто, практики наших современников – Саймона Макберни, например. И что? Я встречаюсь с американскими актерами и замираю от восторга: они все эти имена, может, и не слышали, зато умеют быть такими естественными и подлинными! В британских актерах много техники, в американских – много сердца. Ну, я не хочу сказать, что британцы совсем бессердечные и работают только головой. Но вот показательная история. Как-то мы с одной молодой актрисой играли сцену – это была очень, очень интимная сцена (похоже, Хиддлстон имеет в виду фильм «Глубокое синее море». – Прим. ред.), и режиссер говорит, мол, давайте, притворитесь, что вокруг ничего и никого – ни камеры, ни осветителей, ни гримеров, никого-никого – нет. На нас ноль внимания, просто делайте то, что должны делать, а мы будем за вами шпионить. И потом он же добавил, что с американцами в этом плане работать проще. Их другие люди на площадке не особо заботят, они будто и не играют на публику, просто естественно себя ведут. По мне, так Святой Грааль, за которым все актеры гоняются, это и есть естественное поведение. Кеннет Брана приводил в пример Майкла Кейна, который как-то сказал ему, что перед камерой ты должен просто быть, и лучше всего актеры играют тогда, когда не играют. Для меня это почти откровение: просто открыться камере и позволить магии случиться. Робер Брессон говорил, что камере не интересно то, что вы заранее подготовили, ей интересно ловить красоту случайностей.

Ɔ. Вы прямо излучаете спокойствие. Вас в принципе заботит карьерный рост, соответствует ли Голливуд вашим ожиданиям?

Мне не очень близка ваша формулировка. Но вообще я чувствую себя счастливчиком, правда, мне невероятно повезло – у меня отличная семья, и с работой все в порядке. Лет десять назад я, наверное, еще не нашел свой моджо – или, наоборот, где-то потерял: мотался на пробы в большие фильмы – и везде отбой. До сих пор не понимаю, отчего вдруг однажды что-то изменилось – не снаружи, но внутри меня; будто что-то щелкнуло. Я просто понял, что мы все, проживая жизнь, сами навешиваем стеклянный потолок на ожидания, сами признаем, что на что-то неспособны. Можно сказать, я стал немного больше верить в себя – и очень хорошо, что это случилось в тридцать, а не в двадцать. Не то чтобы я с возрастом поумнел, я вообще не чувствую никакого возраста и уверен, что еще в самом начале пути (смеется). Уйма сил, уйма желаний, уйму всего еще только предстоит совершить. Мое путешествие пока не описано!

Ɔ. А писательством вы не увлекаетесь?

До вас дошли слухи? Я написал несколько вещиц, но пока слишком мало – и не слишком ловко, – чтобы признать себя писателем.

Ɔ. Вы работали со Спилбергом – как бы вы его описали и какие его фильмы вам нравятся больше всего?

Вы не удивитесь, если я скажу, что главное в Спилберге – доброта. То есть все ждут такого ответа – но все равно удивительно. Он добрейший человек, и это очень помогает на площадке – наверное, нет ни одной просьбы, которая его группа не выполнила бы с превеликой радостью. Он яркий, тонко чувствующий человек, притом интеллектуал – все лучшие качества в нем есть, к тому же он очень толковый бизнесмен и невероятно подкован технически – очень редко встретишь такое сочетание. Мой любимый фильм Стивена Спилберга? Я бы предал себя, если бы не назвал «Искателей потерянного ковчега», в детстве я ничего так не любил, как этот фильм. Я его посмотрел раз пятьдесят – не вру, не меньше, из-за него и решил стать актером. Уверен, что у каждого в детстве есть такой фильм. У кого-то, не знаю, «Лоуренс Аравийский», у кого-то – «Унесенные ветром» или «Красные башмачки». Я родился в 1981-м, думаю, примерно тогда «Искатели» и вышли, так что я их даже в кино не застал, только на видеокассете, которую затирал до дыр: смотрел каждый день и носился по саду с воплями «Ба-ба-ба-бум-би-дум», помните, наверное... Спилберг с тех пор сделал много исключительных фильмов, и «Индиана Джонс» рядом с некоторыми из них, может, и выглядит бледновато, но для меня он лучший. Да, это самый любимый фильм, и думать нечего.

Ɔ. В пять лет вы планировали стать Индианой Джонсом, в двадцать пять маялись от того, что не можете получить роль, а что вы делали в пятнадцать? О чем мечтали подростком? Никогда не задумывались, что попадете в экранизацию комиксов Marvel? (Хиддлстон сыграл бога Локи в дилогии о Торе и дилогии о мстителях. – Прим. ред.)

Никогда. Я жил в другом мире. Когда я стал всерьез играть, мне жутко повезло с наставниками – учителями английского, настоящими энтузиастами и подвижниками. Я учился за пределами Лондона, и каждый – каждый! – вторник мы садились в поезд до Лондона, чтобы вечером попасть в театр, и я реально заразился этим, подсел, как на наркотик. Помню, как ходил смотреть на Пола Скофилда, Ванессу Редгрейв и Айлин Эткинс в постановке «Йун Габриэль Боркман» по Ибсену – у меня мозг взрывался! Эта вещь меня перепахала, вот тогда я ясно осознал, насколько достойна профессия актера – потому что вы вкладываетесь в опыт, способный объединять людей. Я сидел в театре, вокруг – банкиры, юристы, врачи, писатели, люди вроде меня, пятнадцатилетнего школьника, все очень разные, каждый как-то провел этот день, наверняка не похожий на день его соседа, но вот в назначенный час мы все приехали в театр и погрузились в пьесу о семье, раздираемой болью, и к финалу уже вместе вытирали слезы – и мы были вместе! Уже не отдельными индивидуумами, а братством людей! Вот тогда я по-настоящему понял, как же здорово быть актером, и когда играл сам, старался выходить за рамки того, чтобы просто передавать собственные впечатления от всем известных героев, и стремился – черт, это странно, но надеюсь, что я сейчас прозвучу не очень напыщенно, и рискну – стремился исследовать жизнь. Примеряя ботинки очередного персонажа, ступал на путь духовного поиска, пытался увидеть мир другими глазами, принять чужую правду – и это нереально важно, когда тебе пятнадцать, такая причудливая школа жизни, где каждый сыгранный герой – новое знание, новая искорка. Ну а о супергероях, марвеловских в том числе, я не мечтал – это уже другая история.

Ɔ. Когда вы стали имитировать известных людей, сколько вам было?

Начал в пять – с диктора прогноза погоды. Получается, меня всегда, почти с пеленок, завораживало, как по-разному люди говорят, как говорят американцы – было интересно изображать Дика Ван Дайка в «Мэри Поппинс» или какого-нибудь парнягу из Ист-Энда, хотя тамошние ребята производят не лучшее впечатление, но вживаться в их шкуру – это круто. Вообще, круто выдавать себя за кого-то, на кого совсем не похож.

Ɔ. Марк Абрахам, режиссер фильма «Я видел свет», где вы играете кантри-легенду Хэнка Уильямса, рассказал мне, что предложил вам роль еще до того, как услышал, как вы поете. То, что вы сейчас рассказали о своем понимании актерства, потрясающе, но для этой роли нужны и голос, и особый акцент, без которого никто не поверит в Хэнка Уильямса. И вы справились с этой ролью безупречно – откуда в вас была уверенность, что сможете это сделать?

Спасибо. Ну а с уверенностью все просто: Марк сказал мне на днях, что иногда мужество нужнее, чем мозги. И я все-таки надеюсь, что не зря играю уже – сколько – пятнадцать, двадцать лет, у меня есть кое-какой опыт, у меня хороший слух – на диалекты и акценты, и это, в общем, базис профессии – уметь слушать, подражать и переключаться. Это не самонадеянность, но я знал, что все получится, если потратить достаточно времени на погружение в материал и относиться к этому материалу с уважением: вслушаться в песни Хэнка, в редкие записи с концертов – а именно по ним можно оценить, какой он потрясающий артист, в паузах между песнями это почти стендап. Я догадывался, что легко не будет, но не сомневался, что справлюсь. Даже с гитарой.

Ɔ. Жена Хэнка, по воспоминаниям современников, была весьма деловой и жесткой дамой, симпатичной ее трудно было назвать – слишком много качеств, которые мужчины не ожидают увидеть в женщине. А вам нравятся сильные женщины? И, в продолжение вопроса, есть ли женщина – в прошлом или настоящем, – которая вас вдохновляет и заставляет расти как артиста?

Ого, ничего себе вопрос. Да, мне нравятся сильные женщины, возможно, потому что именно такие меня и растили: и мать, и сестры были сильными, независимо мыслящими и безмерно способными, и для меня они самые близкие люди на свете. Так что если говорить о Хэнке Уильямсе, ему повезло и с женой, и с матерью – не думаю, что его голова была настроена на бизнес, он, как полагается мятежному музыканту, не сильно доверял коммерческой стороне индустрии. Другое дело, что в какой-то момент Хэнк оказался между женой и матерью словно между молотом и наковальней – у каждой были свои интересы, а страдал он. Да, а отвечая на ваш вопрос, если выбирать женщину, более других повлиявшую на меня, то это, конечно, мать.

Ɔ. Расскажете как?

Она всегда тихо, неназойливо, но уверенно настаивала на порядочности. Доброта и порядочность в поведении для нее превыше всего. Чем старше я становлюсь, тем отчетливее понимаю, насколько это редко.

Ɔ. Правда ли, что вы учились в одной школе с Эдди Редмэйном и принцем Уильямом?

Да, правда.

Ɔ. И вы до сих пор дружны с ними, особенно с принцем Уильямом? В Букингемский дворец вас приглашают? И еще, британская школа-интернат – для нас такой очень британский символ, чисто иностранная штука. каково в ней учиться на самом деле?

Ну, я думаю, что у принца Уильяма хватает более важных дел, чем тусоваться со мной. Но несколько лет назад я видел его на премьере «Боевого коня» – мне было приятно, чего там. С Эдди я встречаюсь гораздо чаще, мы дружим уже лет двадцать, со школьной постановки «Поездки в Индию» – у него была главная роль, а я в тот спектакль поначалу не планировался, я играл в регби, спорт с театром не вязался, но все же мне досталась небольшая роль. Я играл правую ногу слона, на котором Эдди выезжал. Так начался мой торный путь к славе. До сих пор ему это припоминаю! А школа-интернат – очень интересный опыт: в раннем возрасте вы покидаете родительский дом и завязываете дружбу на всю жизнь – для меня это главное. Вообще, хорошее было время – смесь «Камчатки» и Хогвартса, только без магии.

Ɔ. Как вы справляетесь с болью и печалями? И как вы с ними работаете, когда это необходимо для роли?

Ну, и как актер, и как человек, чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, что уязвимость может быть мощной силой: признание собственной уязвимости ведет к признанию уязвимости других, без чего невозможно сострадание. Я на днях посмотрел в самолете «Головоломку» – в этом мультфильме очень правильный философский посыл: печаль и радость нераздельны. А если я начинаю чувствовать себя немного подавленным, рецепт простой: надо отправляться на пробежку, надеть наушники, включить iPod и слушать хорошую музыку – и бежать, бежать, неважно, дождь на улице, град, и как там погода злится и гроза грозится. И мои близкие знают, что делать, когда мне кисло. Они говорят: «А ну-ка, надевай кроссовки и выметайся». Через час мне точно будет намного, намного лучше. Вот так.

Ɔ. Много историй вокруг знаменитостей сопряжено с наркотиками и алкоголем – не говоря уж о женщинах. Можем поговорить об этом? В интернете про вас всякое пишут – каково быть в этом мире светских сплетен и сниматься в марвеловских комиксах?

Я стараюсь обо всех этих разговорах просто не думать – есть на чем сосредоточиться помимо комментариев насчет алкоголя и женщин. Это унизительно, в конце концов. Мне как-то больше по душе, когда люди говорят: «Я видел ваш спектакль “Кориолан”» или «“Полночь в Париже” – мой любимый фильм, а Фрэнсис Скотт Фицджеральд – мой любимый писатель, спасибо вам».

А на Marvel тоже не зацикливайтесь. Я выбираю то, что мне интересно; честно сказать, вообще не думал, какой успех будет у «Тора» и как он поможет мне в будущем. Я руководствуюсь инстинктом, а не бизнес-планом.

Ɔ. Я бы еще спросила об Итоне – прежде он славился как кузница политических кадров, но кроме вас оттуда вышли еще Доминик Уэст с Дэмиэном  Льюисом. Что-то меняется?

Понятия не имею, правда. Выбирая актерство, я чувствовал себя довольно необычно – это точно не то, чем будет заниматься каждый. Просто так вышло – я пошел в эту школу, подружился с Эдди Редмэйном, – но повода поумничать о прошлом и настоящем Итона тут нет.

Ɔ. И вы не близки с другими актерами – выпускниками Итона?

Не особенно. Я немного знаю Дэмиэна – через его жену Хелен. Мы пересекались с Домиником – потому что он снимался в сериале «Любовники» с моей подругой Рут Уилсон. И все, даже не о чем говорить.

Ɔ. Сегодня, когда вы вошли, я поразилась тому, как вы элегантны.

Спасибо.

Ɔ. В роль Хэнка Уильямса или в роль вымышленного персонажа из эстетской фантастики «Высотка» вы вложили собственную элегантность?

Надеюсь, что да. Я не часто задумывался, насколько меняет тебя одежда, – до того, как взялся за Хэнка Уильямса и примерил костюмы от Nudie, все эти дизайнерские однобортные пиджаки с аппликациями, широкие брюки, сапоги и ковбойские шляпы. С доктором Лэйнгом из «Высотки» было проще, он чуть больше я. А вот на Хэнке Уильямсе каждое утро начиналось с трансформации. У меня голубые глаза, и чтобы сымитировать знаменитый черный взгляд Хэнка, пришлось носить темно-коричневые контактные линзы. И если глаза – это зеркало души, то я изменил и свою душу. А заодно волосы перекрасил. И вот когда вся мозаика сложилась – линзы, волосы, пиджаки Nudie, гитара на плече, – я реально почувствовал себя другим человеком. Часть сцен мы снимали в Луизиане, в городском зале Shreveport – я стоял на месте Хэнка Уильямса и Элвиса Пресли и пел Lovesick Blues, и меня бросало то в жар, то в холод.

Ɔ. Как вам было на съемках «Багрового пика» у Гильермо дель Торо?

Великолепно. И дель Торо – великолепный, о чем вы и без меня знаете. Страстный, глубокий человек с уникальным видением. А еще он удивительно деликатный и мудрый, чем совершенно нас с Джессикой Честейн и Мией Васиковской покорил.

Ɔ. В «Багровом пике» вы говорите, что поверженные люди наиболее опасны, потому что знают,  что могут выжить. Ваше отношение к этому утверждению?

Это Джессика говорит, да. Для «Багрового пика» очень уместное замечание. И в целом верное: если вы пережили однажды нанесенный вред, то знаете, что найдете силы вновь пройти через это. Все, что нас не убивает, делает сильнее. И, наверное, опаснее – сильных сложнее контролировать.

Ɔ. Вам самим приходилось зализывать раны? Для того чтобы быть актером, нужна постоянная  смелость.

И много! Вы все время натыкаетесь на дорожные знаки, рекомендующие повернуть назад. Это жестокий бизнес, и нужно немалое мужество, чтобы двигаться вперед. Но и удовольствие от интеллектуальной и психологической экспертизы, которую я устраиваю персонажам, от этого почти антропологического исследования не сравнить ни с чем. Эта профессия вредит здоровью – но и исцеляет.Ɔ.