Невероятная судьба жены Чарли Чаплина

– А вы знаете, что в отеле, где мы только что разговаривали, в свое время останавливался Достоевский? И именно там он написал первые страницы «Идиота»? – спрашивает меня Майкл Чаплин. 

Нет, не знала. По набережной гулял сильный ветер, даже крепкие платаны сгибались под его порывами. Истерично кричали чайки, спускался туман. Неминуемо быть дождю. Ветер ожесточенно ворошил седую, как снег, шевелюру Майкла, он напоминал в эти минуты удивленного старого Чаплина. Только не на киноэкране, а в реальной жизни. 

Стало смеркаться, Майкл предложил пройтись. С рю д’Итали, на которой расположен отель 1842 года постройки, через веранду, выходим прямо на берег. К озеру, лебедям, горам и вечернему туману.

– Веве возник как случайный вариант. Папа был тут проездом, но, когда увидел горы, озеро, услышал тишину, понял, что останется здесь навсегда, – сказал Майкл. 

Восемь детей Чаплина после смерти отца разъехались, и лишь Майкл остался. Тут он до последнего был с матерью. 

От Женевы городок Веве отделяют девяносто километров. Чаплин провел здесь последние годы жизни, сюда приходили письма со всего мира с пометкой For Chaplin. Somewhere in Switzerland. Здесь он был похоронен, здесь оставалась его вдова Уна, пережившая мужа на четырнадцать лет.

Майкл кутается в свой длинный красный шарф:

– Вот на этой набережной, где мы сейчас стоим, мама выгуливала отца в любую погоду. Сажала в инвалидное кресло и катала туда и обратно вдоль моря.

Да, вспоминаю фотографии папарацци: молодая женщина, одетая, как пожилая дама, в очках, со стянутыми в пучок волосами, осторожно везет впереди себя пациента. Восьмидесятилетний старец облачен в парадный костюм, шляпку, из кармана выглядывает накрахмаленный платок, в руке трость. Есть и другой вариант фото: голова Чаплина запрокинута назад, рот открыт в остановившемся крике. Жутко. И вот теперь на этой аллее стоим мы с Майклом. Сейчас она безлюдна и плотно завалена осенними листьями. Чуть поодаль, в кустах, прячется статуя Чарли. Человечек в котелке взирает на нелепую гигантскую вилку, воткнутую в мелководье прямо напротив него. Вилка – символ Музея питания, который расположен неподалеку. Вечно голодный нищий Бродяжка и эта вилка совершенно не сочетаются вместе. Майкл смеется моему замечанию, напоминая, что всего в тридцати километрах отсюда находится другой символ довольства и сытости – фабрика шоколада Cailler. Тоже вроде как насмешка над нищим Чарли, разве нет? Ну, хорошо, с папой все ясно. В Веве его помнит каждый камень. А где следы Уны?

Майкл рассказывает историю. В саду родителей стоял дуб, давно погибший. Но Чарли и Уна запрещали его рубить, ведь высоко-высоко в ветках гнездилось сразу несколько семей сов. Тот дуб по сей день там, хотя ни Уны, ни Чарли уже давно нет на свете. Возможно, это и есть памятник Уне?

Королева фей

Ее отец – нобелевский лауреат, драматург Юджин О’Нил. За ней ухаживали Сэлинджер, Орсон Уэллс, Дэвид Боуи. Она дружила с Жаклин Кеннеди, Грэмом Грином и Труменом Капоте. Но ее единственным мужем и любовью всей жизни был Чарли Чаплин. Благодаря редкой красоте она производила фурор, появляясь в обществе. Уна мечтала сделать актерскую карьеру. Она также могла стать писательницей. Но, выйдя замуж, совершенно сознательно поставила крест на всех своих грезах и планах. В провинциальном швейцарском городке она часами катала старенького Чаплина на инвалидном кресле, и если к ней подходили с комплиментами прохожие, опускала голову, отступала на шаг, махала рукой: «Обращайтесь только к нему, я всего лишь жена!» 

…Согласно кельтским легендам, «Уной» звалась королева фей. Ее бабушка Мэри Эллен, страдавшая от неизлечимой болезни, много раз пыталась покончить с собой. Отец Юджин прошел все этапы саморазрушения. В двадцать четыре года у него обнаружили туберкулез, и в больнице он начал писать. В своем творчестве изживал внутренних демонов, в реальности – мучил ими близких. Когда на свет появилась дочка Уна, Юджин по старинной ирландской традиции загадал желание, записал на листке, сложил и спрятал в бутылку, чтобы открыть на ее двадцатилетие. Но сосуд в итоге потерялся, и Уна так никогда не узнала, что пожелал ей отец. После развода родителей Уна и ее брат Шейн остались жить с матерью. Первое время Юджин поддерживал с детьми какие-то отношения в форме переписки, но со временем забыл о них в затяжных путешествиях по Азии и Европе. Говорят, Уна искала фотографии отца в газетах, а когда слышала о нем по радио, начинала плакать навзрыд и звать его. Несмотря на возникшее отчуждение, она все равно упорно продолжала писать отцу, рассказывая в письмах о здоровье домашних животных, учебе в школе, своих постоянных простудах, полном лунном затмении 6 сентября 1931 года, особом аромате роз, высаженных заботливыми руками матери у их дома в Пойнт-Плезант. (Не потому ли в своем швейцарском саду Уна всегда будет разводить розы?) Отец не отвечал. В 1941 году у него обострится болезнь Паркинсона. 

Детство Уны прошло без друзей, среди книг и фильмов. В 1940 году мать перевезла детей в Нью-Йорк, где для всех началась новая жизнь. Уна попала в энергичный круговорот событий. Ею увлекся молодой писатель Сэлинджер. Девушка снимала квартиру на Парк-авеню и блистала в светском обществе. На улице люди оборачивались ей вслед. Стройная, с длинными черными волосами, огромными глазами и улыбкой в пол-лица. Ее постоянно фотографировали для модных журналов, прочили карьеру манекенщицы. Фотографии красавицы в компании известных кавалеров мелькали в колонке светских новостей New York Post. Она даже получила титул «Дебютантка года». Среди близких друзей девушки появляется начинающий литератор Трумен Капоте. Он сопровождает Уну в Stork Club, в El Morocco, на джазовые концерты, танцы, они гуляют порой до трех часов утра. Уна станет прототипом Холли Голайтли, героини его романа «Завтрак у Тиффани». 

Уна снимается для рекламы косметических брендов Helena Rubinstein и Elizabeth Arden, зарабатывает порой до четырехсот долларов в неделю. Рекламирует сумки, одежду, шампуни, крем. Для рекламы мыла Woodbury Facial Soap позирует в купальнике у бассейна с импозантным мужчиной. 

Неожиданно после долгих лет молчания прорезается отец. Богемные похождения дочери приводят Юджина в бешенство. Он жалуется друзьям: «Мне противно ее легковесное поведение. Я бы хотел, чтобы дочь служила медсестрой в Красном Кресте, а не дебоширила в свете. Боже, освободи меня от таких детей!» (из письма Роберту Сиску 24 апреля 1942 года). Адвокату Гарри Вайнбергеру 12 мая того же года: «…поведение Уны кажется глупой показухой. Считаю непростительными столь вульгарное поведение и славу посетительницы модных клубов!»

Пишет он и дочери, унижает и оскорбляет, стыдит и высмеивает: Уна позорит его имя! Отношение отца расстраивает девушку, она пытается оправдаться, признается в желании заняться актерской карьерой, мечтает поступить на драматические курсы при The Neighborhood Playhouse. Отец запрещает. Другу Вайнбергеру расписывает по пунктам причины:

«Я всегда был против ее желания выступать на сцене. Если у людей есть талант, способности, то это хороший путь. Но я уверен, что у Уны нет ни того ни другого.

Талант проявляется задолго до   поступления в театральную школу, во время участия в маленьких постановках. Она никогда ни в чем подобном себя не показывала.

Я уверен, что ее так называемое желание стать актрисой – всего-навсего побег от жизненных трудностей, от необходимости работать и учиться. Поиск легкого пути. Уна лентяйка и бездельница, паразитирующая на моем имени. Стыдно.

Она думает, моя репутация поможет ей быстро выскочить на сцену. Глупость. Надо быть гением, чтобы доказать миру свою независимость от известной фамилии. Уна не гений. Она испорченная бездельница. 

Хотел бы, чтобы дочь осознала, что в трудное военное время думать об актерской карьере – кощунство. Я не дам ни цента ей в помощь, если она ослушается…»

Узнав позицию отца, Уна села в поезд и помчалась к нему на личную встречу в Калифорнию. Уже на вокзале в Контра-Коста бросилась к телефону-автомату сообщить о приезде, но жена отца грубо заявила: тот не желает разговаривать с ней. «Все, что я вижу в тебе, – это будущее второсортной актерки, которая в один прекрасный день, осознав свою бездарность и порочность, уйдет в небытие. Думал, из тебя вырастет достойная личность, но увы, так что прощай».

Макс Рейнхардт приглашает Уну в свою труппу. Она получает предложение выступить на сцене театра Мейплвуд в Нью-Джерси, в музыкальном спектакле «Приятель Джои». Постановка провалилась, но начинающую актрису все же заметили. Она становится протеже Шерил Кроуфорд (которая в 1931 году откроет школу Group Theater вместе с Ли Страсбергом, а в 1947-м – Actor’s Studio с Элиа Казаном). Шерил называла Уну «ирландским эльфом» и всячески расхваливала ее уникальную красоту коллегам. В 1942 году она убедила девушку попытать счастья в Голливуде. «Фабрика звезд» находилась на закате своего золотого века, хотя и выпускала ежегодно семьсот пятьдесят фильмов. СМИ пестрели материалами о кинозвездах Гэри Купере, Джин Харлоу, Спенсере Трейси, Чарльзе Лоутоне, Марлен Дитрих. Уна была очарована роскошным Сансет-бульваром, посещала популярное заведение Chez Schwab, нашла себе агента Мину Уоллас, в свое время открывшую Кларка Гейбла. Мина водит девушку по мероприятиям, на одном из которых в нее влюбляется двадцатишестилетний Орсон Уэллс. Как-то вечером в Earl Carroll’s Restaurant Уэллс предлагает подруге игру, сообщает, что обладает редким умением расшифровывать линии рук и предсказывать будущее. Уна протягивает ему ладонь: «Погадай». Уэллс, явно намекая на личные планы, говорит:

– Вижу огромную любовь и скорую свадьбу.

Уна ищет роли, мечтает: вот она подает реплику Бетт Дейвис, Клодетт Колбер, танцует с Фредом Астером. Режиссер Юджин Френке успешно пробует ее на главную роль в свой будущий фильм The Girl from Leningrad. Он называет Уну второй Вивьен Ли. 30 октября 1942 года Мина Уоллас назначает Уне встречу с Чарли Чаплином. Он тогда готовился к съемкам фильма «Призрак и действительность», искал актрису на главную роль.

Лолита

К моменту их встречи Чаплин уже снял свои главные шедевры «Малыш», «Цирк», «Огни большого города», «Диктатор». Он давно обосновался в Америке и имел прочный статус кинозвезды первой величины. Он пережил разводы, тягу к самоубийству, заработал славу маниакального соблазнителя. Его постоянно окружали женщины. СМИ чернили его имя, дотошно роясь в скандальных связях и судебном процессе, устроенном юной актрисой Джоан Бэрри, пытавшейся доказать, что Чаплин был отцом ее ребенка. В прошлом Чарльза – три брака с малолетками. Только недавно биограф артиста Надия Мэфла выпустила исследовательскую книжку о нравах прежних лет и любовной жизни Чаплина на их фоне. Мэфла впервые открыто заявила о патологических пристрастиях Чаплина, наверняка попавшего бы под арест в «новые времена». Первой его любовью была четырнадцатилетняя Хетти Келли (ему девятнадцать). Первой женой – шестнадцатилетняя Милдред Харрис (ему двадцать девять лет). Если верить другому биографу – Джойс Милтон, отношения тридцатитрехлетнего актера с его второй шестнадцатилетней женой Литой Грей легли в основу романа Набокова «Лолита». С семнадцатилетней Уной Чаплина разделяли тридцать шесть лет.

В те дни Чаплин находился в депрессивном состоянии, разводился с третьей женой Полетт Годдар, но при этом появлялся на публике сразу с двумя юными красавицами – Кэрол Лэндис и Хеди Ламарр. Разуверившийся в любви, одинокий, он разучился улыбаться, пытался забыться в работе, с головой погрузившись в новый проект «Призрак и действительность». Корректировал сценарий, отсматривал натуру и щепетильно выбирал актеров. Когда Мина порекомендовала дочку самого О’Нила, Чаплин спросил:

– А она хоть играть умеет?

– Устройте ей пробы. 

Любовь возникла мгновенно. С первого взгляда Уна поняла, что будет любить этого человека до конца своих дней. Понимание было вне всякой логики. Как данность. Чаплин ощутил похожее. В циничном взрослом мужчине Уна зажгла огонь надежды начать жизнь с белого листа. Они стали встречаться. Не могли наговориться, не могли расстаться даже ненадолго. Он читал ей наизусть своих любимых английских поэтов, играл на пианино и пел часами, в домашнем кинотеатре показывал свои старые фильмы, комментировал сценки, показывал фокусы, разыгрывал экранные гэги. В отношениях с Чаплином Уна обрела не только возлюбленного, но и потерянного отца. Прежде жены-актрисы требовали от него ролей, денег, протекции. Уна не просила ничего, она полностью посвятила себя Чарли. Никто до нее не мог дать ему столь самоотверженной, бескорыстной, безусловной любви, в которой он так нуждался. 

16 июня 1943 года они поженились. Голливуд вовсю смеялся над новоиспеченным молодоженом, называя Чаплина Синей Бородой и Дон Жуаном. 

Переступив порог чаплинского особняка на Саммит-Драйв, Уна тотчас же начала наводить в нем порядок. Убедила мужа выбросить тяжелую старомодную мебель, приобрести светлую и современную. Перекрасила стены в белый цвет, всюду расставила горшки с цветами. Организовала цветущие клумбы под всеми окнами виллы. Категорически вычеркнула из меню неприхотливые блюда старой английской кухни, предложив рецепты из модных поваренных книг. Комнаты наполнились ароматами специй. Она затребовала у персонала бумаги по коммунальным платежам и бытовым расходам, взяла под контроль содержание дома. Саммит-Драйв посвежел и задышал розами, гортензиями и ванилью. Консервативный Чаплин, запрещавший прислуге передвигать мебель и перекладывать вещи, ненавидящий посторонние запахи и никогда не разрешавший ставить цветы в доме, доверился Уне во всем. Он безропотно ел новые блюда, засыпал рядом с пряными розами, вечерами сидел, взяв ее за руки, на террасе, разговаривая допоздна. Супруги редко бывали в свете, предпочитая проводить время вдвоем дома. Иногда они принимали гостей: Эррола Флинна, Хамфри Богарта, Джоан Фонтейн, Артура Рубинштейна, Рахманинова, Горовица, Стравинского. Приглашенные запомнили Уну кроткой и скромной, с неизменной улыбкой. Рождение детей не испортило ее фигуру. Черные волосы, белоснежная кожа, утонченное лицо, огромные глаза, как два маленьких неба. И никакой косметики. Продюсеры говорили: если бы Уне удалось сделать карьеру актрисы, она стала бы королевой экрана. Уна не привлекала всеобщее внимание, не участвовала в общей беседе и ничего не делала громко. Она тихо сидела рядом с мужем, опустив глаза. Сидела и не произносила ни единого слова. Грета Гарбо называла ее «молчаливым олененком». 

Интересно прочитать интервью Чаплина тех лет. 

– Вы счастливы?

– Очень. Если бы только встретил Уну в юности! Скольких бы драм избежал. Я так сильно люблю жену… без нее погиб бы. Она не только моя любовь, моя жена и мать моих детей. Она мое убежище.

– Тогда почему ваши фильмы продолжают грустно заканчиваться? 

– Мои фильмы всегда хорошо заканчиваются. Бродяжка, пережив невзгоды, пожимал плечами, чуть взмахивал ботинком и улыбался – для меня лично это жесты надежды. Даже умирая в «Огнях рампы», мой герой уходит счастливым потому, что знает – у любимой все сложится хорошо. А его время закончилось, он старик. Зритель плачет, но не горькими слезами. Это светлый конец. Конец как надежда на продолжение жизни в новом качестве. 

7 марта 1944 года Уна родила сына Майкла. Первого из… восьми малышей! Последний ребенок появился на свет, когда Чаплину было уже семьдесят три. Годы напролет Уна упорно писала отцу, но тот не открывал письма дочери, складывал их в коробку. О его смерти она узнала из газет, а вдова не предупредила родственников о дате и месте похорон, так что никто из близких не смог с ним проститься. Согласно завещанию, драматург ничего не оставил своим детям. 

В 1952 году Чаплин решает осесть в Швейцарии. Покупает поместье в городке Веве, в Корсье-Сюр-Веве. Тринадцать гектаров земли. Лес, фруктовый сад, солнечное поле. Дом постройки 1840 года смотрит на два столетних кедра и горизонт с заснеженными горами. Майкл говорит об этом славном месте, как о земном рае. Даже номер телефона помнит: 51-03-51. У каждого из домочадцев появилось личное пространство. Комната Уны на втором этаже располагалась по соседству с мужем. Окна выходили в сад. Здесь Уна отдыхала, вела дневник, проверяла счета и расходы. Здесь же она пряталась, когда у старого мужа начинались припадки бешенства. (Чаплин учинил скандал рабочим, делавшим кладку в открытом бассейне: «Уберите эти серые плитки! Бассейн похож на кладбище! Я не  хочу, чтобы мои дети купались на  кладбище!») Его любимый досуг – теннис вскоре стал для домочадцев испытанием. Он болезненно реагировал на свои проигрыши, кричал, устраивал истерики. Уна рекомендовала друзьям подыгрывать Чаплину, то есть проигрывать. Из великого артиста он превратился в обыкновенного дедушку с типичными старческими комплексами.

Чарли постоянно баловал жену дорогими подарками. Любил дарить платья и костюмы Chanel, которые подбирал по своему вкусу. Уна вешала обновки в шкаф и… никогда не надевала. Повода наряжаться не было. Жизнь проходила в служении и бытовых заботах. Но она была счастлива и бесконечно писала об этом друзьям. Многие из них настоятельно рекомендовали ей серьезно заняться литературным трудом. Она пропускала мимо ушей советы и предложения, уводившие ее от забот о муже. Уна описывала прогулки с Чарли по парку, рождение птенцов на знакомых деревьях (они оставляли на кочках орешки для белок, насвистывали в такт птицам), радости удачного урожая на своем огороде. Майкл помнит, как часто видел их сидящими рядом в салоне. Родители смотрели на огонь в камине, держались за руки и молчали. Они постоянно держались за руки – дома, на людях. Часто целовались. У слуги Джино, например, даже появилась привычка дежурно кашлять, заранее сообщая хозяевам  о своем появлении.

Уна не покидала мужа даже во время съемок. Пока Чаплин работал перед камерами, она сидела в стороне и вязала. После каждого дубля он подходил и спрашивал мнение о сыгранном эпизоде. 

«Путешествовать с отцом было настоящим испытанием, – говорит Майкл. – Папа не имел при себе наличных денег, не знал, где у него что лежит, забывал дома паспорт. Он единственный в семье, кто так и не выучил французский, живя в Швейцарии. Мама руководила всем, как дирижер. Существование семейства было невозможным без ее контроля. Она была в курсе всех технических новинок, быстро их осваивала, наполняла дом современными механизмами. Она грамотно инвестировала огромное состояние отца. Додумалась, например, вложить деньги в сигареты и памперсы, самые популярные направления в бизнесе, тем самым удвоив его состояние. Отец жаловался на холод в доме? Она установила дополнительные батареи. Его раздражали многочисленные лестницы между этажами? Уна построила домашний лифт. Не любит телевизор? Она его выбросила. Не выносит шум? Все облачились в специальные мягкие тапочки или снимали их, проходя босиком мимо его кабинета. Ему нравятся особые пирожные, не такие, как все мы любим? В холодильнике будет специальная полка для “пирожных папы”, к которым никто из нас не смел прикасаться».

Каждое утро, поднимаясь на заре раньше слуг, Уна готовила завтрак для себя и мужа: черный кофе, стакан сока, тосты, апельсиновый мармелад, яичницу-болтунью с курятиной или беконом. Относила поднос к нему в спальню, открывала окно, выходящее в лесной парк, садилась рядом. Потом спускалась вниз, следила за расписанием: с семи до двенадцати утра муж читал газеты, затем приступал к работе. Писал новый сценарий, музицировал, редактировал свои мемуары. В зависимости от погоды – у себя в кабинете, библиотеке, на веранде или в саду. Ближе к четырем дня он шел играть в теннис с личным тренером. После – бассейн (воду запрещал подогревать даже в прохладные дни). Когда дети возвращались из школы, семья собиралась в гостиной за обедом, после которого Чаплин опять шел работать в кабинет. Ближе к шести вечера принимал посетителей: частного лондонского портного, музыкального редактора или звукорежиссера, секретаря, журналистов. Иногда они с Уной выходили в город, сидели в кафе L’Auberge de l’Onde, пропускали рюмку Pernod или джина с тоником. Иногда катались по улочкам на Bentley. Поздним вечером Чаплин опять поднимался в кабинет, писал, сочинял музыку. На дом и парк опускались сумерки, зажигались необычные уличные фонари, привезенные из Венеции. Их мягкий свет выхватывал из мрака грузные фигуры белой садовой мебели, напоминавшие причудливых существ, затаившихся в тишине. 

Одно время в доме начали раздаваться таинственные звуки, по комнатам распространялся неприятный запах. Чаплин был уверен – где-то прорвало трубу или сдохла крыса. Вызванные сантехники ничего не нашли. Уна предположила, что в доме призрак. Стала изучать судьбы прошлых владельцев, выстраивать версию. Дети обожали страшилки о некой вдове, загадочно пропавшей где-то в здешних местах и упорно возвращавшейся, чтобы отыскать виновников ее смерти и отомстить. Но вскоре и звуки, и запахи исчезли, все забылось. История нашла свое продолжение много позже. Майкл рассказал мне, что после смерти Уны какое-то время жил и хозяйничал в доме один. Однажды, летом 2000 года, гуляя, обнаружил прямо за теннисным кортом отца старую могилу с двумя трупами – обезглавленной женщины и мужчины с веревкой на шее. Откуда они взялись, так и не выяснилось. 

Пока дом жил своим счастьем, внешний мир вовсю жалел молодую женщину. Журналисты не верили в неравный брак и искали компромат. Но безрезультатно. Никому из них так и не удалось добыть улики, подтверждающие ее измену мужу-старику. Никакие сплетни не ходили за спиной миссис Чаплин. Никакие любовники не прятались в ее платяных шкафах. Майкл вспоминает: «Однажды вечером увидел родителей, танцующих совсем одних импровизированное танго в салоне. Папа изящно вел маму, кружил. Она смеялась, боясь не попасть в такт или потерять туфельку. Он не сводил с нее глаз, а она – с него. Заметив меня, отец “пожаловался”: “Она забрала лучшие годы моей жизни!”»

Сломанная жизнь

«Постарел папа резко, в один день, – вспоминает Майкл. – Еще вчера был таким бодрым и вдруг подряхлел, замолчал, остановился, сник. Случилось это, когда ему исполнилось семьдесят пять лет. Он сдал разом. Для мамы это стало ударом, ведь она была в расцвете сил. Ей было всего сорок. Папа замкнулся в себе, подолгу сидел, ничего не говоря, насупившись, в дальнем углу гостиной. Будто погрузился в мир, куда никому не было доступа. Обидчивым стал. Все прятали от него глаза, старались не акцентировать на нем внимание. Жалели маму, а она всем весело отвечала: “Когда я была молодая, Чарли заботился обо мне. Теперь настал мой час опекать его”. Они провели вместе счастливые двадцать пять лет, и теперь пришел час тяжких испытаний. Когда его окончательно парализовало после серии ударов, мама прогнала сиделок и стала сама ухаживать за ним. И лишь падая от усталости, позволяла ненадолго подменять себя дежурной медсестре. Папино лицо, прежде такое подвижное, с горящими глазами, теперь будто окаменело, застыло в трагической маске. Если мама отлучалась, у него начиналась истерика, он кричал: “Где Уна? Куда делась?” Даже если она выходила из комнаты всего на пару минут, он начинал чувствовать себя в опасности. Мама понимала, что он умирает и цепляется за жизнь через нее. Каждый день она усаживала его в инвалидное кресло, заботливо укутывала ноги теплым пледом, застегивала до последней пуговички пальто и выкатывала гулять. Они часами колесили по этой набережной, по тем улочкам (Майкл махнул в сторону), они сидели тут, на берегу, у озера, смотрели на горы. Дома она кормила его с ложки, как младенца. Дикция отца стала невнятной, только мама понимала, что он говорил».

Дом тоже старел и приходил в упадок. В бассейне, например, уже давно не было воды – на дно Уна бросала еду для бродячих животных. Чаплин умер во сне, в рождественскую ночь 1977 года. Согласно завещанию, все свое состояние он оставил жене.

…Дети выросли и разъехались кто куда со своими семьями, Уна осталась одна. По городу поползли слухи, что вдова начала пить.

«О том, что мама пьет, догадывались многие из нас. Фирменный недуг О’Нилов! Фирменное прибежище! Алкоголь для мамы был чем-то вроде лекарства от страха. Я знаю, что она начала пить давно. Еще при жизни отца, а потом пила все четырнадцать лет, которые провела без него. Ее пристрастие к алкоголю никак не вязалось с образом тонкой, мягкой, духовной женщины! Возможно, выпивка помогала держаться, исполнять роль сиделки подле угасающего любимого. Она ведь понимала, что он уходит, остановить его невозможно, и эта невозможность ее убивала, – говорит Майкл. – Днями напролет она писала дневник. Незадолго до смерти мама отдала его нам: “Вы можете его прочесть, но потом сожгите”. Я не осилил более двух страниц. Слишком откровенно. Мне стало страшно. Думаю, когда умер папа, мама тоже умерла. Мы исполнили ее волю и сожгли все записи». 

Уна пыталась жить. Днями напролет в кабинете мужа она разбирала фотографии, вещи Чарли, книги, просто сидела в его любимом кресле, уставившись в одну точку. Блуждала по парку, кормила белок, делала очередной никчемный ремонт. Поднималась на рассвете, ложилась рано. Мучилась от бессонницы. Ее навещали друзья – Грэм Грин, Майкл Джексон. Иногда вылетала по делам. Подруга и помощница Бетти Тетрик вспоминала, что во время полета Уна всегда нащупывала в сумочке перчатку Чаплина. Она сжимала ее так, будто внутри нее была твердая рука. Так и сидела все путешествие. 

Алкоголь творил чудеса. Успокаивал, мирил с действительностью. Уна понимала, что больше никому не нужна. Профессии у нее никакой не было, да и дел особых тоже. Спрятаться за работу не получалось. Призванием своим она сделала служение мужу. Он умер, и умер мир вокруг. Однажды сын Юджин решил познакомить мать с коллегой по работе, англичанином Дэвидом Боуи. Певец недавно развелся с женой, переживал депрессивный период, искал утешения в «швейцарской глубинке». Купил дом (шале Le Clos des Mesanges располагалось неподалеку от дома Чаплина на холмах), записал в Монтрё диск Lodger. Когда Дэвид пришел к Уне, влюбился, едва переступив порог, хотя она и была старше его на двадцать лет. Они стали любовниками. Друзья Уны обрадовались – ей так был необходим рядом мужчина. Причем не просто мужчина, а блистательный джентльмен, талантливый и яркий. Как Дэвид.

Боуи не покидало ощущение, что  призрак Чаплина следит за каждым их шагом: Уна вздрагивала от шумов, оборачивалась, всматриваясь в полутьму углов, будто пыталась разглядеть там силуэт покойного супруга. Спасаясь от домашнего соглядатая, Дэвид старался чаще бывать на улице или в гостях. Он познакомил Уну с семьей своего друга художника Балтуса, они навещали его в шале на Россиньере. Планируя навсегда обосноваться в Швейцарии, Боуи приобретал недвижимость: дом в Совабелене и шато в Ле-Виньяле 1900 года постройки, принадлежавшее русскому князю. Со временем он начал подозревать, что Уна спивается, требовал начать лечение. Также Дэвид упрашивал ее вернуться к актерской мечте. Он даже нашел ей режиссера Мичи Глисона, и тот после проб утвердил Уну на роль в фильме «Ломаный английский», съемки которого должны были пройти во Франции и Сенегале.

8 января 1982 года Дэвид закатывает грандиозную вечеринку в Нью-Йорке по поводу своего тридцатипятилетия, планируя официально представить приглашенному бомонду Уну как свою невесту. Но она на праздник так и не приехала. То ли в отместку, то ли с тоски, но на той вечеринке Боуи закручивает интрижку с Бьянкой Джаггер. Их отношения быстро набирают силу, он уже не хочет возвращаться в Швейцарию. Дэвид так и не понял: Уна искала не новую любовь, новое счастье, а лишь успокоение, временное забвение от боли и душевных ран. В этом она так походила на Джима Тайрона, героя пьесы своего отца «Луна для пасынков судьбы»!

Расставшись с Боуи, Уна решает покинуть Швейцарию и попытаться жить в Америке. Покупает квартиру в Нью-Йорке, дом в Калифорнии. В пятьдесят шесть лет у нее появляется новый друг, популярный актер Райан О’Нил, уже заявивший о себе в суперхите «История любви» и в фильме Стэнли Кубрика «Барри Линдон». Любовница отца очень не нравилась его пятнадцатилетней дочери Татум. Девчонка заявляла: «Этой тете просто захотелось вернуть назад свою девичью фамилию, опять стать О’Нил, и все!» Близкой подруге Кэрол Уна сообщает, что собирается выйти замуж. Свадьба так и не состоялась, они расстались, но Райан еще долго продолжал звонить Уне, сохраняя с ней душевную связь. 

Уна задерживается в Нью-Йорке, возобновляет дружбу с писателем Труменом Капоте. Они сидят в уличных кафе, зависают в книжных магазинах, ходят в кино. Трумен, как и Уна, давно пьет, к тому же плотно сидит на кокаине. Он упрашивает подругу посетить с ним собрание «Общества анонимных алкоголиков», после которого они дают друг другу клятву завязать. Но вскоре оба ее нарушают. Капоте сажал Уну в красный «мустанг» и увозил кататься по пригородным шоссе. Он вел машину на скорости, пугал людей и не соблюдал правила. Прогулки были опасны, особенно когда подвыпившая Уна сама садилась за руль. Одно время они даже жили вдвоем и выпивали в квартире Капоте на 81, 870 Ю-Эн Плаза, что на углу Первой авеню и 49-й улицы. Они были вместе до самой смерти писателя 25 августа 1984 года.

Много позже Майкл, листая книгу, которую Капоте подарил матери, заметит подчеркнутые ее рукой фразы: «Ушедшее счастье оставляет после себя летучие и неустойчивые воспоминания. Лишь мрачные дни задерживаются и оседают в вас прочно». 

Роман с режиссером Уолтером Бернстайном задерживает Уну в Америке. Уолтер знакомит ее с издателями, рекомендует засесть за мемуары. Подруга Жаклин Кеннеди-Онассис также просит заняться литературным трудом. Но Уна отказывается. Любовь с Бернстайном продлилась три года. Его ненадолго сменил искусствовед из швейцарской галереи. Потом Уна опять осталась одна. Продолжала пить. Скрывать свою алкогольную зависимость становилось все труднее. Появились провалы в памяти, обмороки. Ложиться в клинику она категорически отказывалась. Начала смешивать антидепрессанты с алкоголем. Однажды, скатившись с домашней лестницы, напугала детей, пришедших в гости. Они думали, что мать разбила голову. Но все обошлось. 

Безвылазно сидя в Веве, Уна следила за судьбами знакомых: слышала о смерти бывшей жены Чаплина Полетт Годдар. Последняя жена отца Карлотта также умерла одна, будучи тяжело больной, в окружении стаи котов. Брат Уны Шейн спился и выбросился из окна. Ему было всего пятьдесят четыре. Уна понимала, что вполне может повторить судьбу этих неприкаянных одиночек. Весь свой дорогой гардероб она без сожаления раздала благотворительным организациям, не оставив себе ничего. Когда в ее дом проникли грабители и унесли все драгоценности, она отказывалась открывать следствие. Прислуга видит, как Уна выходит ночами в сад, долго смотрит на луну.

«В жизни случается такое – сумасшедшую историю любви обрывает смерть, и того, кто остался, накрывает полный мрак. Кому-то удается найти выход. Кому-то нет. Мама не нашла, хотя у нее были возможности начать жизнь с другими мужчинами. Впрочем, она никогда не рассматривала для себя такой выход. И знаете почему? Просто не хотела. Не хотела больше никого любить. Это было ее решение. Лишь сейчас, сам став пожилым человеком, я понял ее», – говорит Майкл. 

А вот строки из письма, которое Уна послала подруге в свою последнюю зиму: «Самое страшное время суток – это утро. И не только потому, что его нет рядом. Утром ощущаю себя отяжелевшей от горя. Не получается убедить себя в том, что жизнь продолжается, и я встану, выйду из комнаты, а новый день принесет какое-то открытие. Не получается у меня ничего». Она видела свое предназначение только в любви к мужу, и вне этой любви жизнь казалась бессмысленной. Уна скончалась от рака в шестьдесят шесть лет.

«Она всегда была в тени, – говорит Майкл. – А выйдя на свет, жить не смогла. К счастью, умерла она быстро, не успела узнать свой диагноз и испугаться».

Впрочем, смерть никогда не пугала Уну. Разве она не мечтала поскорее воссоединиться с мужем? Ее похоронили рядом с ним на кладбище Меруз в Корсье-Сюр-Веве.Ɔ.