Арина Холина vs Анна Хилькевич: Секс — не пакетик с героином

«Хорошая и плохая сексуальность»

Холина: Я давно искала, у кого спросить: зачем участвовать в эротической съемке для журнала MAXIM?

Хилькевич: Не только для MAXIM, но и для Playboy. Мне просто хотелось поставить эту галочку. Это значит, что я сексуальна.

Холина: А ты думаешь, что ты не сексуальна?

Хилькевич: Мне тогда было 22 года, хотелось утвердиться. И это было очень сложно: 8 часов съемки, фотограф совершенно неконтактный. Я зажималась, стеснялась, была уверена, что больше никогда не повторю этот опыт. Но через пять лет снялась в Playboy и потом еще раз в MAXIM. Третья съемка точно была последней: теперь я замужем и у меня есть ребенок.

Холина: Объясню, почему я спросила: сама по себе обнаженная фотосессия как явление не вызывает вопросов. Но, мне кажется, сегодня красивые эротические фотографии можно сделать самой и выложить их в инстаграм. В этих фотографиях будет собственное понимание сексуальности. К журналу MAXIM и его главному редактору Александру Маленкову я отношусь очень хорошо. Но ничего не могу поделать с ощущением, что их эротические фотосессии воплощают самые примитивные фантазии дальнобойщиков. Ты, Аня, очень милая, красивая и сексуальная, но в съемках MAXIM абсолютно все выглядят деревянными.

Хилькевич: Но мне нравится.

Холина: Они все подгоняют под одни и те же штампы: одинаковые позы, однотипное белье. Раньше женщина таким образом продавала свою красоту и сексуальность, но сегодня все мы можем делать это самостоятельно, сняв себя сами и выложив в инстаграм или твиттер. Мне абсолютно непонятно, в чем тогда смысл съемки в MAXIM, если там нет никакой художественности.

Хилькевич: Для России это топ.

Холина: Почему ты так думаешь?

Хилькевич: А какие у нас еще нормальные эротические журналы?

Холина: Мне вообще кажется, что эротические журналы вышли из моды.

Хилькевич: Может, и вышли. Но мне хотелось сделать это для себя, чтобы сейчас можно было посмотреть, какая я была.

Холина: Хочешь сказать, сейчас ты уже старая и несексуальная?

Хилькевич: Скоро могу стать и такой!

Холина: Почему ты не обратилась к какому-нибудь хорошему фотографу типа Владимира Клавихо-Телепнева, который умеет артистично снять женское тело? Playboy и MAXIM относятся к женской сексуальности очень потребительски.

Хилькевич: В России это везде, не только в мужских журналах, но и в кино.

Холина: А почему ты не продемонстрируешь собственные представления о сексуальности, сфотографировав себя саму в свой инстаграм?

Хилькевич: Ну нет. Там на меня подписаны дети. Мужские журналы дети не покупают.

Холина: Да ну!!! Они воруют их у родителей.

Хилькевич: О’кей, мальчикам это нужно для сексуального воспитания.

Холина: Девочкам тоже.

Карпова: А в чем разница между «хорошей» и «плохой» сексуальностью? В какой момент заканчивается восхищение и начинается slut shaming — осуждение за «чрезмерную» сексуальность?

Хилькевич: У меня есть личные представления о границах. Я, например, не буду сниматься обнаженной в кино и светить в кадре пятой точкой.

Холина: То есть это не зависит от режиссера?

Хилькевич: Может, если бы Скорсезе предложил мне роль, я бы говорила по-другому. Но сейчас нет режиссеров, у которых я согласилась бы сняться голой, — пусть берут дублера. Моя граница — съемка в мужских эротических журналах.

Холина: Мне кажется, действительно существует «плохая» и «хорошая» сексуальность, но, с точки зрения концепции, в MAXIM сексуальность старомодная и безвкусная. В каком-то смысле порнографическая — а-ля открыть и подрочить.

Хилькевич: Я поняла тебя, MAXIM — не твое. Может, «Снобу» стоит заняться такими съемками? Я бы снялась.

Холина: Да, это хорошая идея. И мне кажется, женская сексуальность намного богаче. Когда я смотрю эротические съемки, мне очень интересно, как сама женщина воспринимает свою сексуальность. MAXIM этого вообще не раскрывает. Когда ты видишь эротическую съемку, это естественно, если она тебя возбуждает, но совсем хорошо, когда есть и эстетическое возбуждение.

Хилькевич: Это просто женское восприятие сексуальности.

Холина: А чем женское отличается от мужского? Я точно так же возбуждаюсь и хочу секса.

Хилькевич: Просто мужчины хотят другой сексуальности.

«Свидетели Иеговы и сторонники запрета абортов — явления одного порядка»

Карпова: А надо поступать так, как хотят мужчины? Это никакого сопротивления не вызывает?

Хилькевич: Раньше я хотела быть феминисткой, но потом поняла, что мое личное счастье выглядит по-другому. Я чувствую себя женщиной именно рядом с мужчиной.

Холина: Я прочла миллион твоих интервью в «Семи днях». Ты женщина, которая много зарабатывает, у тебя есть команда, которая работает с тобой. Ты подробно рассказываешь о своих отношениях с мужем, как готовишь ему ужин, например. Это нормально, если твой муж не тиран и не заставляет тебя его кормить. Если это твой выбор — заниматься карьерой и одновременно вот так ухаживать за мужчиной, это уже феминизм. Феминизм — это не только борьба за политические права, это возможность личного выбора.

Хилькевич: Мне кажется, феминизм как явление уже не актуален. Мы, как и мужчины, можем работать и одинаково зарабатывать.

Холина: Но по всему миру идут дискуссии, имеет ли женщина право делать аборт. Его постоянно то запрещают, то разрешают. Не это ли поле деятельности для феминисток?

Хилькевич: Этот спор никогда не прекратится, он будет вечным.

Холина: Это же странно. Есть свидетели Иеговы, которые отказываются от переливания крови. Для меня сторонники запрета абортов — явление того же порядка. И вот ты говоришь «одинаково зарабатывать», а в прогрессивных Англии и Германии женщины получают зарплаты на 20 процентов ниже, чем мужчины на тех же должностях. Кстати, в одном из интервью ты рассказывала, что после родов сильно поссорилась с мужем: возилась с младенцем и так устала, что не приготовила мужу ужин, а потом вы поссорились. Ты говорила, за первые месяцы после рождения дочери муж похудел. Он не мог заказывать еду в ресторане?

Хилькевич: ...Ну, он любит домашнюю еду.

Холина: А как он ел до тебя?

Хилькевич: Мама кормила. На самом деле мы правда очень домашние, я люблю готовить, поэтому никакой диктатуры в том, что я готовлю мужу ужин, нет.

«У немцев в “сексуальном словаре” полтора слова, но есть порнография»

Карпова: Аня, у тебя год назад родилась дочь. Как ты будешь ее воспитывать? Когда ей можно будет завести бойфренда? Как и когда ты будешь с ней говорить о сексе? Секспросвет нужен? Кто этим должен заниматься?

Хилькевич: Многие мои подруги открыли себя как женщину, обнаружили свою сексуальность после 25 лет. Я думаю, это поздно.

Холина: Ты имеешь в виду, они начали получать удовольствие от секса после 25?

Хилькевич: Речь не только об этом, они вообще были скованными и зажатыми девушками. Но есть подруги, которым, наоборот, надо бы быть поскромнее. Я бы не хотела, чтобы моя дочь в 10 лет знала, как рождаются дети. Это для меня сложный вопрос.

Холина: Сложно говорить на эту тему?

Хилькевич: Нет, просто еще не думала об этом, ей же всего год сейчас. Сложно думать о том, что однажды и у нее дойдет до секса! Я бы хотела, чтобы она знала, что да как, но мальчикам не позволяла переступать границы.

Холина: Это будет зависеть от того, насколько уважительно она будет относиться к самой себе.

Хилькевич: Как в ней это воспитать, я еще не продумала. Надеюсь, она будет думать, что секса не должно быть до свадьбы.

Холина: До третьей.

Хилькевич: Мне кажется, сексуальное воспитание должно быть не только в семье. Но у нас в обществе об этом говорить не принято — это отголоски культуры СССР, когда о сексе говорить было нельзя.

Холина: В Германии, где в школах проходят открытые уроки про секс и использование презервативов, тоже постоянно случаются скандалы: во всех странах есть консервативные и религиозные люди.

Хилькевич: Моя сестра живет во Франции, там люди очень открыто разговаривают на эту тему. Примечательно, что и «сексуальный словарь» у них намного богаче, чем у нас.

Холина: А вот у немцев буквально полтора слова.

Хилькевич: Они компенсируют это порнографией.

Холина: Понятно, что есть вечный конфликт: дети не хотят слушать о сексе от родителей, это вызывает лишь смущение. Родителям тоже сложно: наша культура построена на том, чтобы сексуального напряжения между детьми и родителями вообще не было. Я вижу, как 7–8-летние дети друзей, услышав что-то непонятное, связанное с сексом, подходят с вопросом к родителям, а у мамы и папы такие каменные лица, будто они нашли у ребенка пакетик с героином. В таких ситуациях надо уметь себя взять в руки и объяснить ребенку: то, что ты увидел в фильме, — это секс между взрослыми людьми. Я помню, что, когда сама задавала такие вопросы взрослым в детстве, их смущение передавалось и мне. Все, что было связано с сексом, становилось стыдным — не потому, что я так к этому относилась, а потому, что видела, что другие так к этому относятся. И когда у меня появились первые ухажеры, случился первый секс, я это все прятала, потому что не знала, как об этом говорить.

Самая важная составляющая сексуального просвещения — научить предохраняться. Потому что невежество в этом вопросе может привести к страшным последствиям. Я вспоминаю свои 18 лет, когда испуганно рассказывала подружкам, что во время секса у моего партнера порвался презерватив. И одна из них принесла мне какую-то украденную у мамы таблетку. Черт знает чем это могло закончиться. Естественно, такие ситуации должны решаться совершенно иначе.

«Не лезь в политику, будь хорошей девочкой»

Хилькевич: Представляешь, если я в своем инстаграме сейчас напишу: девочки и мальчики, давайте предохраняться, это важно.

Холина: Что в этом плохого?

Хилькевич: У нас люди не готовы к таким заявлениям. У нас с тобой вообще разная аудитория. Я актриса, мои подписчики интересуются моей личной жизнью. Ты публицист, твоих подписчиков интересуют широкие рассуждения. Недавно я совсем немного затронула тему политики — высказалась про Трампа, — меня окатили грязью как из ведра. Я к такому не готова, не хочу — я вне политики. У меня есть политические взгляды, некоторые поклонники об этом знают, но выражать их публично я больше не буду, так я решила.

Холина: У тебя в комментариях часто под фотографиями с мужем пишут «связалась с хачом» и другие гадости. Это уже более личное, чем политика. Таких комментаторов ты пытаешься вразумить, говорить о ксенофобии?

Хилькевич: Поначалу пыталась с ними бороться. Но потом поняла, что таких людей очень мало.

Холина: Но у тебя большое влияние: 5 миллионов подписчиков в инстаграме. Твои заявления могут звучать очень сильно, их могут услышать очень много людей.

Хилькевич: Я это понимаю и именно поэтому высказываюсь осторожно. Кроме того, лично поддерживаю хорошие инициативы, например, «Хрюши против», «Стоп хам» — мне это очень нравится. Но и мой муж, и мои коллеги говорят мне не лезть в политику, быть хорошей девочкой.

Холина: Почему?

Хилькевич: Если я буду говорить о том, что сильно люблю «Единую Россию», просто потеряю большое количество зрителей и подписчиков. Пусть меня любят не за политические взгляды.

Холина: А если бы муж и коллеги не советовали молчать о политике?

Хилькевич: Я бы вела себя смелее и агрессивнее.

«Модель “мужчина-добытчик и женщина — хранитель очага” не вызывает протестов»

Карпова: Главный редактор snob.ru Егор Мостовщиков очень просил задать вам два вопроса: зачем нужна женщина и зачем нужен мужчина?

Хилькевич: Мужчина нужен, чтобы быть с женщиной, а женщина — чтобы быть с мужчиной. Я, как женщина, несу любовь и заботу, благодаря которым мужчина в состоянии обеспечивать семью. Мы Инь и Ян.

Карпова: «Мужчина-добытчик» и «женщина — хранитель очага»?

Хилькевич: Да. Так меня воспитывала мама. И хотя в семье я сама тоже работаю, зарабатываю больше мужа, все равно я себе отвожу роль хранительницы очага — я слабый пол.

Карпова: Это никогда не вызывало чувство протеста?

Хилькевич: Вовсе нет, наоборот, сейчас я в гармонии с собой.

Холина: В детстве, когда общество было патриархальнее, меня сильно задевало, что меня обижали или говорили что-то неприятное просто потому, что я женщина. Я всю жизнь ждала, когда смогу получить водительские права. И когда какой-нибудь водитель считал, что женщина за рулем — это мартышка с гранатой, у меня это вызывало припадок ярости. Это не было осмысленным феминизмом, я просто импульсивно кричала на таких людей. Это лишь один маленький пример, но подобных явлений было много.

Сегодня по отношению к женщинам появилась вежливость. Раньше модель «добытчик — хранительница очага» была общей и обязательной для всех. Сегодня это чаще добровольный выбор. Аня хочет готовить своему мужу — она это делает. Я готовить не хочу и могу выбрать себе бойфренда, с которым это не станет проблемой.

Карпова: Так для чего нужны мужчины и женщины?

Холина: Есть две теории: религиозная и демографическая. Они во многом пересекаются. В своем большинстве, за исключением 5–7 процентов, люди выбирают гетеросексуальные связи и так или иначе стремятся к деторождению. Если говорить о более романтических порывах, то лично мне для собственной радости, компании, в быту мужчина не нужен. Мне всегда было комфортнее быть одной. Хотя сейчас жизнь распорядилась по-другому, и я встретила мужчину, без которого не могу жить и с которым сложно разлучаться даже на два часа. 

Блиц-опрос

Карпова: Красота или комфорт?

Хилькевич: Красота. Я могу потерпеть, если неудобно, но красиво.

Холина: Но пришла ты в кроссовках.

Хилькевич: В красивых белых кроссовках! Когда они потеряют свой вид, даже если через пару месяцев, я их выброшу.

Холина: Я красоту и комфорт не противопоставляю. Я не люблю каблуки и ношу удобную обувь, но это не значит, что она не может быть красивой и стильной.

Карпова: Моногамия или полигамия?

Хилькевич: Сначала полигамия, потом моногамия. Считаю нормальным, когда человек набирается опыта и у него много партнеров. Но потом он выбирает одного и остается ему верным. Я сама — моногам с багажом.

Холина: Все зависит от отношений: если мужчина и женщина договорились об экспериментах — прекрасно. Я гибкая, и все зависит от человека, в отношениях с которым я нахожусь. Сейчас у меня абсолютно моногамные отношения, чего я сама от себя не ожидала — мне просто неинтересен никто, кроме моего мужчины.

Карпова: Нужен ли женский омбудсмен?

Хилькевич: Мы сами справимся.

Холина: Сегодня в России мужское парламентское большинство, а женщины не только в меньшинстве, но и занимаются зачастую каким-то мракобесием, например, поддерживая закон о декриминализации домашнего насилия. Разумно было бы не назначать женского омбудсмена, а поправить ситуацию в Думе, чтобы там было больше настоящих сильных женщин-политиков.

Хилькевич: Это звучит хорошо. Но добавлю, что мы сами часто бываем виноваты, потому что есть женщины, умные и достойные, а есть бабы, которые и правда как мартышка с гранатой.

Карпова: А с мужчинами не так? Если человек — идиот, важно, какого он пола?

Хилькевич: Среди мужчин тоже есть бабы и мартышки с гранатой.