Константин Агладзе: В России можно сделать научную карьеру. Но зачем?

В любой профессии важны три вещи: карьера, зарплата и удовлетворение от работы. У каждого свои приоритеты, но всем нужно достойно зарабатывать, двигаться по карьерной лестнице и реализовывать свои амбиции. 

В  России лучше всего с карьерной лестницей. Молодым людям сейчас легко построить карьеру в науке — в 30 лет можно стать заведующим лабораторией. Вопрос, имеет ли это ценность.

Если сравнить зарплаты научных сотрудников у нас и в других странах, разница окажется существенной. Ставка молодого специалиста у нас начинается с 7 тысяч рублей. Профессор получает в среднем 30–40 тысяч рублей. Средняя зарплата китайского профессора в два-три раза выше, чем в России. А в США PhD — примерно наш кандидат наук —  получает минимум 40 тысяч долларов в год. В России такие деньги получают немногие. При этом жизнь во многих местах США дешевле, чем в Москве.

Помимо зарплаты есть еще материальные ресурсы на выполнение работы. Программистам и математикам, например, они почти не нужны. Но на биомедицину нужны большие деньги, сопоставимые как минимум с зарплатами. Все расходные материалы для биомедицины покупаются за рубежом, они не производятся в России. Особенно тяжело из-за покупательной способности рубля, которая за последние годы упала в два раза.   

Богатая страна может содержать научных сотрудников даже так, на всякий случай, а страна-троечник не может

Путин в майских указах распорядился, чтобы зарплата научных сотрудников стала в два раза выше средней по региону. Это достигается при помощи очковтирательства. Зарплатная ставка устанавливается высокая, а потом человека переводят на одну пятую этой ставки. Это стандартный ход.

В ведущих технических вузах страны не хватает денег даже на литературу, у нас раз в десять меньше подписок на платные научные статьи, чем в США. Один рядовой эксперимент по тканевой инженерии сердца стоит несколько сотен долларов, и таких экспериментов нужно поставить сотни, чтобы обучить специалистов. А денег нет. Ну прочтет студент учебник — это хорошо, но этого мало. Учебник не даст студенту возможности стать специалистом. Здесь нужен лабораторный опыт. Но как его получить?

Любая область развивается в соответствии с социальным заказом. Кто сейчас в России получает больше всего денег? Военные. Социальный запрос страны соответствует ее экономическому потенциалу. У Китая есть этот запрос на науку, но, простите, у него сильнейшая экономика мира. У России экономический потенциал невысокий. Богатая страна может содержать научных сотрудников даже так, на всякий случай, а страна-троечник не может. Современная наука очень зависит от экономики. Наука, конечно, позволяет поднять экономику, но для этого нужно делать инвестиции.

Денег на проведение серьезных исследований очень немного. Например, сейчас во всем мире очень популярно клеточное репрограммирование, когда из одних клеток делают другие. Это крайне новая, очень интересная и многообещающая вещь, которую у нас в стране умеет делать только одна новосибирская лаборатория. Еще десяток лабораторий заявляют, что умеют, но думаю, что на самом деле это не так.

Что касается моей истории — в 90-е годы я работал в Пущино, в Центре биологических исследований. В то время вся российская наука переживала глубокий кризис. Я думал, что пережду его, периодически работая по приглашению в зарубежных лабораториях, но к 2000 году стало понятно, что он надолго. Тогда я уехал в США — по приглашению. Там было много возможностей реализовывать свой научный потенциал. Я проработал полтора года в одном месте, потом меня пригласили в другую лабораторию, где я пробыл еще три года. А потом меня позвали в Японию организовывать новую лабораторию в университете Киото.

Несмотря на все разговоры о том, что наши специалисты легко себе находят работу по специальности за рубежом, это далеко не так

В 2010 году в России началась программа мегагрантов, по которой выделялись деньги на открытие новых лабораторий, ведущих исследования на переднем крае науки. Я подал заявку и выиграл грант. Ежегодно в течение трех лет я проводил четыре месяца в России, а остальное время — в Японии. В 2013 году я приехал в Россию насовсем, потому что мне хотелось довести до ума российскую лабораторию, а четырех месяцев в год для этого мало. Нужно было выбрать: Россия или Япония. Я выбрал Россию.

Сейчас уже идет шестая волна мегагрантов, она была признана успешной, однако условия изменились. Если в 2010 году давали 5 миллионов долларов на открытие и оснащение лаборатории, то сейчас это всего полтора миллиона — а это не очень много на самом деле.

Что можно изменить? Есть мнение, что нужно что-то сделать в первую очередь, что-то очень важное, нажать на какой-то рычажок — и все изменится. Но такого рычажка нет, это иллюзия. Нужно сделать очень много разных относительно мелких шагов: поднять зарплаты, увеличить финансирование лабораторий, обеспечить студентам доступ к самыми последними статьям и базам данных  —  тогда удастся сделать российскую науку достойной.

Бессмысленно говорить, что все молодые все равно уедут за границу. Несмотря на все разговоры о том, что наши специалисты легко себе находят работу по специальности за рубежом, это далеко не так. Они ни здесь, ни там не реализуются. Хороший специалист может устроиться, но средний выпускник наших вузов, скорее всего, в науку не попадет. В других странах хватает своих ученых, с которыми к тому же намного проще — они знают язык, их не нужно доучивать.