«Русские песни поют на китайском». Репортаж с российско-китайской границы
Китайцы — молодцы
Так про них говорят русские. По ту сторону границы китайцы за 10 лет построили в чистом поле красивый город — Маньчжурию. Китайцы каждый вечер надевают национальные костюмы и синхронно танцуют в парке. Китайцы не пьют водку. Молодцы китайцы!
В Маньчжурии много современных высоток. Торговля бьет ключом, самый ходовой товар — продукты из России. Китайцы скупают алтайскую муку мешками, краснодарское подсолнечное масло канистрами, а шоколад «Аленка» — коробками.
Китайцы любят красный. К ним в магазин входишь по красной ковровой дорожке. Грязной и рваной, зато красной. Фрукты покупаешь под красным зонтом, а если наденешь красное платье, будут говорить «Куня красивая». Куня значит девушка. Если блондинка — тоже куня красивая, неважно, какое платье.
В Маньчжурию едут туристы со всего Китая. Там они чувствуют себя как за границей, а русские — как дома. Многие китайцы берут себе русские имена, большинство вывесок на двух языках и каждый продавец хоть немного понимает по-русски. В больших маньчжурских ресторанах есть вечерние шоу-программы, где, как правило, танцуют и поют русские. На одной из центральных улиц стоит памятник русским челнокам.
Но самое главное — матрешки. Их культ начинается с десятков сувенирных магазинов, уставленных матрешками китайского производства, и заканчивается парком, где стоит самая большая матрешка в мире. У ее подножия — матрешки, посвященные знаменитостям: Мэрилин Монро, Сталину и даже Иисусу.
В сонном и просторном Забайкальске все по-другому. Большинство вывесок не переведено на китайский, жители говорят только по-русски, ассортимент в магазинах скромный, а из развлечений только ресторан. Гостиниц мало, да они и не нужны — китайцы не задерживаются в поселке дольше, чем на несколько часов.
Почему Забайкальск не Маньчжурия?
У местных чиновников готов ответ.
Доходы от китайского погранперехода остаются в Маньчжурии и идут на развитие города. Все деньги, собранные на русской границе, отправляют в Москву. А это, по меньшей мере, около полумиллиарда рублей ежегодно — огромная для Забайкальска сумма.
— В бюджет поселения поступают всего четыре налога: налог на имущество, земельный налог, подоходный налог и акцизы. Плюс аренда-продажа земли и дотации. С этих денег мы и живем, — рассказывает замглавы Забайкальска по финансовым вопросам Ольга Писарева.
Забайкальский район по размеру как два Люксембурга и еще чуть-чуть. Забайкальск — самый крупный населенный пункт: 13 тысяч жителей. Большинство из тех, кто трудоустроен официально, работают на таможне и железной дороге. Поскольку офисы этих работодателей находятся в других городах, подоходный налог уходит туда же.
Земля тоже не приносит Забайкальску больших денег.
— Она до сих пор не разграничена, считается федеральной собственностью, а мы не можем выделить людям участки даже по программе «Молодая семья», потому что всю нашу землю скупили москвичи.
Московские компании — собственники бескрайних степей, окружающих Забайкальск. С землей они ничего не делают.
— Как я поняла, сейчас москвичи пытаются перепродать землю. Ищут покупателей даже за границей. А мы ничего сделать не можем — земля-то федеральная. У нас одна надежда — на то, что продажу признают незаконной.
С дотациями тоже непросто. Сначала федеральный бюджет отправляет деньги в край. Край распределяет их по районам. Районы — по поселениям. Это занимает много времени, а деньги нужны прямо сейчас.
— Недавно район нас обманул. Мы подписали соглашения, ждали дотацию. Заасфальтировали придомовые территории, купили уголь, а деньги к нам так и не пришли: район решил передать их другому поселению, — рассказывает Писарева. — Бюджет у Забайкальска дефицитный. Мы пытаемся закрывать бреши, но не выходит.
В этом году у поселка 52 миллиона рублей доходов, 56 миллионов расходов и 20 миллионов долгов.
Маниловская деревня
Так я про себя называю Забайкальск. Местные чиновники любят помечтать. Мечта номер один: кирпичный завод. Построили, открыли, закрыли. Почему? Оказалось, в Забайкальске плохой песок с глиной. Из такого кирпичи не делают.
Мечта номер два: деревообрабатывающий завод. Собирались, но не построили. Почему? Да кому в степи нужен деревообрабатывающий завод?
Мечта номер три: завод по производству чайников. Построили, открыли, закрыли. Сейчас в этом здании гостиница. Почему? Так вышло.
— Конечно, нам хотелось бы видеть в Забайкальске такое же развитие, как в Маньчжурии. Но с нашими доходами мы не можем даже починить канализацию, — говорит замглавы Забайкальска Ольга Писарева.
Все инженерные сети поселка изношены на 85 процентов. На ремонт денег нет. Хуже всего с водой. Рядом с Забайкальском нет водоемов, поэтому водопровод пришлось тянуть с Аргуни (53 км). С китайской стороны на берегах этой реки работают несколько фабрик, которые регулярно сбрасывают в воду отходы.
— Мы, конечно, очищаем, но вода все равно грязная, — говорит Писарева. — Иной раз принимаешь ванну и даже своих ног не видишь. Я стараюсь добавлять побольше пены. Так красивее.
Многоквартирных домов немного, а в тех, что есть, зачастую до сих пор нет канализации: на каждые четыре дома по одной выгребной яме. В нее же бросают мусор. Чистить выгребные ямы трудно, поэтому поселковая администрация готова благоустроить дома, но ей нужна финансовая помощь от собственников квартир. А они не могут договориться.
— Очень тяжелый здесь народ! — говорит замглавы Забайкальска по вопросам ЖКХ Екатерина Булатова. — Вот убираем мы выгребную яму. Выходит из подъезда мужик чуть живой — здесь, видимо, все вечно пьяные. Подходит к бордюру, высыпает за бордюр мусор, обколачивает о бордюр ведро и пошел. Мы говорим: «Вы что делаете?». Он: «Пошли на…» — и уходит.
Жители частного сектора должны заключать договор с управляющей компанией, которая будет вывозить мусор. Но за это нужно платить, поэтому забайкальцы предпочитают выбрасывать мусор в ближайшую яму. Или еще проще: из окна на улицу.
— Люди не понимают, что у нас приграничный город, что здесь все должно быть чисто, — сетует Булатова. — В основном-то в Забайкальске все приезжие. Куда не плюнь — нерусские. Армяне, азербайджанцы, осетины, грузины — вот такой контингент. По центральной улице 72 магазина и ларька, и все армянские. И все не хотят за собой убирать.
Мечта номер четыре: мусороперерабатывающий завод.
Наши китайские друзья
Так русские полушутя-полусерьезно говорят о китайцах. Китайцы называют русских «дорогими русскими друзьями».
В 2005 году китаянка Фан Шу Тин в рамках программы по привлечению иностранного капитала взяла в аренду 40 гектаров земли на окраине Забайкальска. По плану через 10 лет на этом месте должен был появиться микрорайон Шэн Ши: несколько пятиэтажных кварталов социального жилья с бизнес-центрами, школой и детским садом. Пока построили только два корпуса первого квартала — стройка встала, когда выяснилось, что в Шэн Ши нельзя подключиться к сетям водопровода, канализации и отопления.
— Технические условия, выданные администрацией еще до начала строительства, невыполнимы. Труб, к которым мы должны были подключиться, просто нет. Мы бьемся уже 10 лет. За это время сменилось три губернатора и изменилось законодательство, — рассказывает Анна, российский партнер Фан Шу Тин. — Сейчас ждем бумажку из федерального министерства. Когда дадут, может дело сдвинется с мертвой точки.
На первых этажах жилых домов должны быть офисы, но пока там только макеты несбывшегося микрорайона и фотографии Фан Шу Тин. Одно из помещений украшают три портрета в рамках: Мао Цзэдун, Си Цзиньпин и Владимир Путин. Из окон открывается вид на Китай.
Мечта номер пять: Шэн Ши. Пока же большинство забайкальцев живут в частных домах. Чуть отойди от центральной улицы — гнется на ветру крапива в человеческий рост. Кругом разбитые проселочные дороги, мусор и почерневшие деревянные заборы. Людей не видно, машин мало, слышно только собачий лай.
По улицам ходят коровы. На железнодорожных путях — коровы. Под проливным дождем — они же. На земле лепешки навоза. В центре меньше, на окраинах больше. Дороги разбитые. После дождя они как море.
Вечером в воскресенье не достать ни книги, ни журнала. На весь поселок один газетный киоск. По выходным он закрыт.
— А я-то как страдаю! — жалуется таксист. — Моих сканвордов не купить. Раньше были фирменные, «Крот». А теперь бабка из киоска заказывает только один экземпляр, и его всегда забирает какая-то девушка.
В ресторане «Золотой лотос» два идеально пустых этажа. Чайник чая — это два пакетика «Принцессы Нури», залитые кипятком. Лапша по-китайски — это заварной «Роллтон», уже холодный, с яично-помидорным соусом. Цены московские.
Основной общепит — бурятские придорожные кафешки на выселках. Там всегда много посетителей, в основном дальнобойщиков. Кормят порой вкусно, порой не очень, но всегда дешево. Туалеты на улице, и от их запаха из глаз текут слезы.
«Мап»
Так называют границу. МАПП — многосторонний автомобильный пункт пропуска. При запросе «МАПП Забайкальск» в гугле вторым вариантом выпадает «МАПП Забайкальск взятка». Говорят, в Забайкальске сажают по одному таможеннику в неделю. Еще говорят, что никто не любит пограничников.
— А случись чего — мы первая помощь на все случаи жизни. Палочка-выручалочка! — жалуется пограничный офицер.
Он приехал вместе с дюжиной своих подчиненных тушить степной пожар. Летом в Забайкалье сухо и жарко: к пожарам и запаху гари привыкли, но тушить все равно надо.
Издалека пожар как дымок от костра, вблизи — столб дыма. Горят 800 гектаров, на них десятки стогов сена. Пожар тушат таможенники, добровольная пожарная дружина и фермер в трусах — всего около 20 человек. Настоящие пожарные на пожар не приехали.
— Сказали, пока огонь не дошел до стоянки скота, их это не волнует. Но когда огонь придет туда, будет уже поздно, — возмущается пограничный офицер. — Сколько тут моих людей, сколько техники, а? И все-то мы плохие.
Кэмел
Это забайкальский челнок. От английского camel — «верблюд». Каждый, кто въезжает в Россию из Китая, может беспошлинно привезти с собой 50 килограммов багажа. Этим пользуются местные торговцы: им дешевле нанять кэмелов, чем ввозить товар по всем правилам. А забайкальцам проще кататься туда-сюда, чем искать работу.
Таможенники обязаны бороться с кэмелами, но доказать, что кто-то везет 50 килограммов вещей не себе, а в магазин на соседней улице, не так-то просто. Поэтому на практике все сводится к тому, что кэмелов заставляют показывать содержимое своей поклажи и рассказывать, кому и что они везут.
Кроме постоянных кэмелов есть кэмелы сезонные — школьники, для которых это хорошая возможность подзаработать на каникулах. Одна из них — одиннадцатиклассница, которая кэмелит второе лето, — согласилась рассказать о своей работе на условиях анонимности.
— За одну поездку платят тысячу рублей. Бывало, мы ездили в Китай по три раза за сутки. Как-то раз простояли на границе двое суток: китайцы почему-то долго не пускали, водители даже бунтовали. На таможне ничего не объясняли. Я тогда все время проспала.
Контрабандисты везут в Китай медвежьи лапы, в Россию — запрещенные таблетки для похудения с психотропными веществами. Самый верный способ застрять на границе — приехать вскоре после их поимки.
Временные кэмелы ездят по временным визам — так называемым туристическим спискам. Постоянные — по годовым. Стоимость зависит от сезона, но не больше 16 тысяч рублей с человека. На одном автобусе в Китай могут въехать до 40 кэмелов.
— В моем классе кэмелят вообще все. Когда человек постоянно кэмелит, таможенники начинают его узнавать. Но это же как бы законно… Правда, в моем загранпаспорте заканчивается место для печатей, придется менять. У кэмелов, которые катаются круглый год, всегда есть по два-три готовых паспорта.
Если машин на границе немного, кэмелы могут задержаться в Маньчжурии подольше — на три-четыре часа. Наниматели кэмелов разрешают им вывезти из Китая только одну маленькую вещь. Остальной 50-килограммовый багаж — товары на продажу. Чтобы у таможенников было меньше вопросов, кэмелам стараются давать разнородный товар.
— Иногда попадается одинаковый, прям упаковками. В таких случаях мы говорим таможенникам, что семья большая. Это обычная игра: кэмела́ делают вид, что вывозят товар себе, а таможенники делают вид, что они в это верят. Но иногда товар конфискуют — обычно одинаковые вещи, которых больше всего. Когда пошла волна вывозить спиннеры огромными коробками, некоторые таможенники их забирали. Если у кэмела конфискуют товар, он должен заплатить за него китайцам. И еще штраф.
Несмотря на все трудности кэмельской жизни, забайкальцы не хотят зарабатывать деньги по-другому.
— Все мои люди из деревень, с поселка никто не работает. Жители Забайкальска избалованы Китаем, на границе деньги легкие, — рассказывает владелица «Даниловской хлебопекарни» Мария Данилова.
У нее три магазина, 15 пекарей и 18 тонн хлебобулочных изделий в месяц. За 12-часовую смену пекарь получает тысячу рублей. Средний кэмел зарабатывает 30 тысяч в месяц. Пекарю за эти деньги пришлось бы работать без выходных.
Нерусские
Так называют всех, кроме русских, китайцев и коренных жителей этих мест — бурятов. Нерусских недолюбливают, хотя напрямую об этом не говорят.
У Николая Гантимурова магазин в вагончике и около 200 голов: коровы, бараны и кони. Он держит хозяйство вместе с двумя другими фермерами.
— Мы нерусским мясо не сдаем, цены не подымам. Свинина до 300 рублей за килограмм, говядина — 250 рублей. И все свое, свежее.
За день у Николая покупают около 180 килограммов говядины. Зимой берут больше, летом — меньше. Днем он продавец в магазинчике, вечером — фермер.
В 2013 году в Забайкальске появилась ветеринарный врач. Она начала с прививок скоту. В вакцинах, как потом выяснилось, была слишком большая доза лекарства.
— У меня большое поголовье положили. Только лошадей около 45 голов отравили. Ну че, Россия же, Забайкальск же. Здесь никому дела нету. Все были — и газета приезжала, и краевая ветеринария, и чуть до Москвы не дошло. Меня вызывали. Ну че, три месяца прошло, они позвонили и сказали, что срок давности вышел.
По словам Николая, когда животные заболели после вакцинации, ветврач убеждала его сдать хозяйство на Даурский мясокомбинат.
— Там простая теорема: чтобы продукция комбината была умеренная в цене, они должны мясо покупать по дешевке. Мы за копейки не хотим сдавать, а за нормальную цену они мясо не берут. По большому-то счету, ничего нам не дают делать. Даже этот вагончик — как бы считается, что мы его поставили нелегально. Например, нерусским разрешили на теплосети построить трехэтажный магазин, а нам, колхозникам, это место не дали.
Друга, корефана, капитана
Такие обращения появились в китайско-русском языке за годы сближения двух стран. Китайцы зарабатывают на русской культуре.
Единственный человек в Забайкальске, которому удается хоть немного заработать на русской культуре, — башкирка Лилия Захаровна. Четыре года назад на своей летней кухне она устроила небольшой музей из дореволюционных и советских вещей, которые много лет собирала сама. Затем Лилия Захаровна организовала бабушек и гармониста петь русские народные песни во дворе, соседского Данилку танцевать национальные танцы, а его друга Вадика — расписывать деревянные предметы под хохлому. Так в Забайкальске появился центр русской культуры, в который летом привозят китайских туристов. Их встречают с хлебом-солью, дают примерить национальную одежду и проводят экскурсии по огороду.
— Группы бывают разные, — рассказывает Лилия Захаровна. — Когда пять-шесть человек приезжают, а когда — 50. Те, кто постарше, хорошо говорят по-русски, многие в Москве учились. А вообще-то такие же люди, как и мы.
— Только в другой стране живут, — добавляет Данилка.
— Так-то китайцы приветливые, редко когда нет, — продолжает Людмила Кирилловна, одна из участниц ансамбля. — Русские песни поют на китайском — «Катюшу», «Подмосковные вечера», «Ой, цветет калина». Мы поем, они подпевают. А когда и песни нам заказывают.
Друг друга бабушки называют красотули.
— Галине Павловне — 84, тете Маше — 86. Маленько не слышат, но все равно выступают, — говорит Лилия Захаровна. — Остальные-то помоложе, но все равно — возраст. Тетя Маша знает очень много старинных песен. Иногда даже слезы пробивают, когда они поют. Я очень их люблю, выросла на их глазах, помню их молодыми, красивыми. И сейчас они тоже красивые! Будут ли еще такие люди?
«Жизнь, она не кончается, / Жизнь, она продолжается…», — поют бабушки. В огороде кукарекает петух и мычит теленок. Рыжий кот Василий Иванович позирует на камеру. Небо затягивают тучи.
— Завтра день пророка Ильи, значит будет дождь, — объясняет Мария Федоровна. — Нам родители говорили: «Илья в воду нассал, не вздумайте купаться».
Летняя кухня, где расположен музей, продолжает работать. Лилия Захаровна печет хлеб и сладкие булки, которыми угощают китайских туристов. Во второй комнате — единственный на весь Забайкальск музей.
— Я люблю, чтобы вещички истинно народные были, не люблю покупные. Категорически против матрешек из Китая. Китайцы иногда спрашивают: «Где купила? В Маньчжурии?» А я отвечаю, что здесь ничего китайского нет. Жаль, нет места, чтобы все экспонаты разложить и подписать. Хочу накопить денежки и построить помещение побольше. Попробую открыть ИП, может тогда смогу что-то сделать. Чиновников просить не хочу, а так-то они могли бы сами инициативу проявить.
Муж Володя и соседи полностью поддерживают Лилию Захаровну. Муж может и на гармошке сыграть, а соседи просят поставить микрофон, чтобы всем было слышно.
— Когда мы начали работать, столько было восторженных откликов! Песня у нас с семи утра льется, и люди радуются.
Конец России
Забайкальск — это еще не конец России, как говорят забайкальцы. Россия заканчивается в Руднике Абагайтуй.
До Рудника 40 километров по проселочной дороге. Это больше часа на уазике. Всю дорогу по обеим сторонам от машины желто-зеленая степь под палящим солнцем. В кабине пахнет пылью. «После такой дороги сразу надо в баню!» — весело говорит водитель.
Пенсионерка Марина Андреевна живет в Руднике с самого рождения.
— Изменился ли Рудник за это время? Ой, и не спрашивайте! Все изменилось. Работы вообще никакой нет, разве что торговля. Остались одни старики, нам некуда деваться. Сильно пьющих нету. А на что пить-то?
Рудник Абагайтуй построили в советское время, чтобы добывать красивый минерал флюорит. Его используют и в ювелирной промышленности, и в космической, и в оборонной. В поселке была горно-обогатительная фабрика, где Марина Андреевна проработала всю жизнь. В 1990-е фабрику закрыли, и теперь никому не нужные фиолетовые кристаллы флюорита валяются под ногами. Подходить к заброшенным шахтам опасно — могут обрушиться.
— Работали-работали и ничего не заработали! Бывало, чтобы дать план, работали и в субботу, и в воскресенье. А сейчас никому ничего не надо. Такой рудник загубили! У нас все было: и клуб, и двухэтажный детский сад со всеми удобствами. Клуб-то как разобрали! Как взгляну на него, у меня все в душе поворачивается.
Глядя на абагайтуйский клуб, можно подумать, что в деревне была война. Не уцелело ни одного окна, битые бутылки как мины. В бывшем спортзале пахнет навозом, а на стене граффити: «Пусть знают, что мы есть».
В Руднике ловит только китайская мобильная связь. На все село один таксофон, да и тот работает через раз. Автобус до Забайкальска ходит два раза в неделю. Интернета нет, водопровода нет, больницы нет.
— Какая же скорая к нам доедет?! Недавно женщина умерла прямо на крыльце. Пока дозвонились до скорой, она и скончалась. Но вообще-то мы сильно не бедствуем: хлеб есть, на молоко хватает. Ничего!
Напротив дома Марины Андреевны продуктовый магазин без вывески. В магазине обсуждают политику. Продавщица показывает пухлую тетрадь, куда записывают, кто и сколько взял в долг. На обложке триколор и двуглавый орел.
— Это Путин нам эту тетрадку дал! — иронизирует продавщица. — Кто-то долги отдает, а кто-то и не отдает. Магазин держать никакого смысла нет.
В Руднике Абагайтуй живут 130 человек. Одно рабочее место дает почта, еще шесть — школа-девятилетка, где учатся 10 учеников.
В администрации Рудника работает один человек — глава администрации Светлана Суркова. Из-за сокращения финансирования ей пришлось перейти на однодневную рабочую неделю. Доходов у села нет, только расходы: порядка 700 тысяч рублей в год. И 140 тысяч рублей долгов.
«Единственная у меня просьба, — жалуется Суркова. — почему-то все поселения попадают в программы. Я хочу, чтоб мое поселение попало в программу по переселению из ветхого жилья. Чтобы мои пенсионеры хотя бы год-два пожили в хороших домах.
И еще единственная у меня просьба! У нас есть горный отвод, "Калангуйский плавшпат", который купил какой-то хозяин. Вот если б я нашла этого хозяина, я б брала с него земельный налог. Доход бы у нас появился. Этот отвод два раза перекупали, и я теперь не знаю, к кому обращаться. В районной администрации тоже не знают. А старый хозяин не говорит, телефон сменил. Видите, как делается? Им же невыгодно платить за 60 гектаров земельный налог — это примерно 100 тысяч рублей в год.
И еще единственная просьба. Если б кто-то взялся за разработку флюорита, у нас появились бы рабочие места и доход. А сейчас… наш Рудник, наверное, самое плохое поселение в районе.
И вообще. Как-нибудь посодействуйте, чтобы к нам провели связь. Нет ведь никакой! Я уже куда только ни обращалась, где только ни была».