Вера Филенко: Вершки-корешки

— ... я тебе на почту выслала, посмотришь, там немного, но только до вечера нужно все поправить и отправить, ага?
Антон тер пальцами маленькую картофелину, очищая ее от земли, и внимательно молчал в трубку. отвечать Маше было вовсе не обязательно и где-то даже бесполезно — все равно в результате все делают то, что ей нужно.
— у тебя же с собой ноут? и модем?
Антон вздохнул.
— то есть, да? ну что, я жду? вот и отлично, звони! — нежно сказала Маша и отключилась.

картофелина оказалась комком влажной земли, который с неприятной мягкостью размазался по перчатке. Антон вытер руку о свитер, засунул в карман телефон и взялся за лопату двумя руками. свитер был дачный — ветхий, с мелкими дырками на животе, и короткий; он постоянно задирался, и полоску голой спины противно лизал холодный ветер. впереди простирались десятки метров, из которых нужно было добывать мелкую картошку, килограмм которой стоил не больше минуты работы Антона в офисе, но обсуждать эту немудрящую арифметику с тещей Людмилой было еще бесполезней, чем спорить с менеджером Машей.
— папа, я не хочу собирать эту вонючую картошку, — сказал Миша. — я хочу домой.
— ничего она не вонючая, сам ты вонючий, — сказал Федор, пнул Мишу в ногу, и через мгновение оба катались по земле.
— Антон, ну что ты смотришь, сделай что-нибудь, они уже черные, вся машина в грязи будет, — сказала Лена. — и вообще, мама есть звала.

Антон молча подхватил подмышки толкающихся близнецов и понес их к дому. дети пинались и визжали, но он крепко держал их, твердо шагая вперед, не говоря ни слова, и сам себе казался Терминатором — крутым, бесчувственным, всесильным — пока не защемило поясницу.

на обед ели едва теплые щи из мисок, таких же дачных, как и свитер, — с черными сколами эмали, за которые цеплялись алюминиевые ложки. 
— мама, мы не хотим собирать вонючую картошку, мы хотим домой, — сказал Федор и на всякий случай пнул Мишу под столом.
— мы уже поняли, — устало сказала Лена, — сейчас закончим и поедем.
очень хотелось пива.

«Тут», решил Антон и сел на горку выкопанной земли, мягко просевшей под ним. подумав еще немного, он лег, вытянул ноги, сложил руки на груди, закрыл глаза и тихо ухнул в мирное небо над головой

на выходе из дома Антона ласково, но крепко схватил за локоть тесть Алексей Иванович; отвел в сторону и вполовину прокуренного голоса напомнил, что крышу в бане нужно до зимы обязательно закончить, и что света опять набежало, и что председатель сельсовета снова приходил за взносами, а у нас уже два месяца как просрочено, так что если Антону сложно, то ничего страшного, мы сами как-нибудь.
— не надо сами, зачем сами, — испугался Антон и полез в карман.
— папа, тебе Маша звонит! — где-то в доме заорал Миша (или Федор? господи, почему все всё время орут).
— ничего не нажимайте! — заорал Антон в ответ, взял лопату и решительно шагнул в огород.

ветер утих, солнце медленно ползло к прояснившемуся перед сумерками горизонту, заливая грядки густым теплым светом. где-то за спиной шелестела сухая листва, от этого звука по телу пробежали мурашки, как от шума набирающейся ванны. «тут», решил Антон и сел на горку выкопанной земли, мягко просевшей под ним. подумав еще немного, он лег, вытянул ноги, сложил руки на груди, закрыл глаза и тихо ухнул в мирное небо над головой.

— Антон, нужно ехать, — сказала Лена через миллионы световых лет, — хватит валяться. Антон. Антон.
Антон вздохнул.
— Антон, кончай, серьезно, уроки с ними еще на завтра делать, вставай.
Антон глянул на жену и сочувственно развел руками.
— папа, вставай, как мы домой поедем? — сказал Федор и сжал Антону нос.
Антон молчал и просветленно смотрел вверх.
— Антон, не смешно уже, хорош, — рассердилась Лена. — ты что там, корни пустил?
— а может, и пустил, — задумчиво сказал тесть Алексей Иванович, сидя на корточках. в руках у Алексея Ивановича был тонкий жесткий ус, который, словно провод, тянулся от ног Антона в землю — один из многих. Лена зарыдала. Алексей Иванович подергал ус, из земли раздался глухой ворчливый треск. откуда-то сбоку истошно заорала теща Людмила.

домой никто не поехал. до темноты Антона выкапывали, выпалывали и выкорчевывали всем не уехавшим в город сельсоветом. даже злой из-за просроченных взносов председатель лихо махал лопатой, сверкая глазами на Алексея Ивановича из-под косматых бровей, бормоча под нос «довели мужика». Шевцовы принесли секатор. ничего не помогало — корни Антона держались с упорством одуванчика и отрастали с жизнелюбием Лернейской гидры. утром обещали подогнать бульдозер.

Мальчик послушно посмотрел ему на руки — корни стали толще, жестче и теперь шли уже от всего тела, хищно вцепившись в землю, оставив свободными лишь пальцы, которыми Антон легонько шевелил

— ура, бульдозер! — хором закричали дети.
— не надо бульдозер! — хором закричали взрослые.
Антон безмятежно улыбался. сельсовет притих и отошел в сторону посовещаться.
— надо бульдозер, — жарко убеждал председатель, — подковырнем его — и готово!
— вот именно — готово, — мрачно сказал Алексей Иванович. — чего детей сиротить, хай лежит пока.
Миша подполз к Антону и жалобно спросил:
— папочка, как ты?
— я очень хорошо, – искренне сказал Антон. — только пить хочется.
Миша опрометью бросился в дом и вернулся с бутылкой «Бонаквы». открутил крышку, поднес ко рту отца.
– можешь прямо в землю, — сказал Антон, — я руками уже не могу.
мальчик послушно посмотрел ему на руки — корни стали толще, жестче и теперь шли уже от всего тела, хищно вцепившись в землю, оставив свободными лишь пальцы, которыми Антон легонько шевелил. Миша завороженно кивнул и аккуратно вылил воду в землю под ноги.

— как мамин фикус, да?
Миша резко обернулся — за спиной стоял заплаканный Федор с одеялом в руках. братья укрыли отца, подоткнув края одеяла — так же, как он сам делал для них каждый вечер, и медленно побрели в дом.
Антон закрыл глаза и с легким шорохом ушел глубже еще на несколько сантиметров. через полчаса свет в доме погас. 

в полночь на Антона набрел Васютин — тихий добрый алкоголик из соседнего двора, который огородами возвращался к себе, споткнулся об один из толстых корней, выросших за ночь, но почему-то совершенно не удивился.
— мужик, ты это, вставай. земля холодная, жопу на*** застудишь, — заботливо сообщил Васютин.
— мне очень хорошо, — терпеливо повторил Антон, — не волнуйся, Дмитрий, спасибо.
— ну, смотри, — добродушно сказал Васютин. — если что, зови, — и полез через забор к себе.

на рассвете к Антону пришла Лена, опустилась на колени и принялась гладить землю — ласково, как большую собаку.
— Антон, миленький, выходи, пожалуйста, ну прости меня, это все из-за меня, я знаю, я тебе слова больше не скажу, ну хочешь, мы больше никогда на эту сраную дачу не поедем, я с мамой поговорю, она поймет, только вернись. 
Лена плакала, ветер шатал жидкий сосновый бор за домом. Антон благоразумно молчал. 

Через полчаса сельсовет разошелся, предварительно завалив холм с Антоном щебенкой и ветками

утром выпал иней и приехала Маша. 
Маша долго смотрела на Антона (вернее, на рыхлый холмик, из которого торчали резиновые носы его кед), затем достала телефон, набрала номер, прижала аппарат к уху. где-то глубоко под белоснежными машиными кроссовками глухо заиграла мелодия.
— Антончик, привет! — запела Маша, — а ты где? а где макеты?
— уже еду! уже льются! — бодро прозвучало одновременно из машиной трубки и снизу, из-под ее ног.
— слушай, Светлов, — жестко сказала Маша, — ты мне эти шутки брось. макеты нужны были вчера, ты вообще что себе думаешь? я перенесла запуск на завтра, учти, Светлов, это крайний срок, я очень хрен его знает, где тебя носит, но если до вечера макетов не будет, я тебя из-под земли достану, ага?
стоящая рядом Лена истерически захохотала. Маша засопела, грозно покосившись в ее сторону, хлопнула дверью своего джипа и уехала.

к полудню на картофельном поле вновь собрался сельсовет — ждали бульдозер. протрезвевший Васютин деликатно обкапывал холмик с Антоном, прозрачная от недосыпа и ужаса Лена стояла с лейкой, рассеянно подливая воду в ноги. вместо бульдозера председатель пригнал Ядвигу Ильиничну, опрятную старушку из соседней деревни — по слухам ведьму и полячку в третьем колене. Ядвига деловито потыкала землю палочкой, наклонилась к холму, схватила с него щепоть земли, отправила себе в рот, задумчиво пожевала, плюнула.
— ну что, подрыхлите аккуратно, мульчой присыпьте и езжайте себе в город.
— в смысле мульчой, — тупо спросила теща Людмила. 
— в смысле «в смысле», — раздраженно сказала Ядвига, — мульчой! хотите — гравием, хотите стружкой, да хоть корой. и хватит поливать, сгниет.
— а разве вы не будете?.. — спросила лена, мучительно запнулась, сделала неопределенный жест руками и покраснела.
— не буду что? — спокойно спросила Ядвига. — у меня так чеснок каждый год зимует. ну если так волнуетесь, можете еще лап еловых сверху накидать, только оставьте мужика в покое, ради бога. 
холм благодарно зашевелился. 

через полчаса сельсовет разошелся, предварительно завалив холм с Антоном щебенкой и ветками. Лена повезла детей в город, Алексей Иванович запер дом и ворота участка, погрузил картофель и жену Людмилу в старенький «матиз» и смиренно поехал вслед за дочерью.

бульдозер так и не приехал. 

ночью пошел дождь. Антон лежал в глухой тишине, слушая, как все вокруг замирает, а сам он уходит глубже и глубже, корнями ощупывая темную бездну вокруг. земля сверху становилась тяжелее, воздух — гуще, они заполняли его целиком, не давая пошевелиться, не оставляя ничего, кроме себя самих, откуда могло вырасти что-то новое, о чем Антон еще ничего не знал, но уже чувствовал внутри и терпеливо принимал. 

* * * 

у ворот затормозила машина. из нее вышли притихшие взрослые близнецы и Лена, которая наоборот, казалось, за зиму помолодела и стала как-то проще. Лена с трудом толкнула калитку, стащив с нее заледеневший замок, зашла на участок. дети побрели за ней, проваливаясь в хрусткие оттепельные сугробы. они осторожно подошли к холму, который оставили осенью, тогда не понимая, кому на самом деле делают лучше. на месте холма была пологая впадина, присыпанная ноздреватым снегом, от которой к дому тянулась протоптанная тропинка. 
втроем они долго смотрели в пустую яму — с облегчением и надеждой, как в лунку выпавшего зуба, который никогда больше не будет болеть. 

на расчищенное крыльцо их дачи вышел Васютин — чистый, трезвый, в старом кардигане Антона. 
— ну что, заходите, скоро обед, — сказал Васютин. 

Лена улыбнулась.
из трубы пошел дым.