Вещи и ущи

Домой, в Мологу

В девяносто третьем году Василию Гавриловичу Ласточкину исполнилось семьдесят шесть, и он ушел под воду. Там она и была, в 5 км на восток от острова Святовский Мох, в 3 км на север от створа Бабьи Горы. Он помнил свой город о двух реках: Мологе и Волге, а сразу за городом начиналось болото и Святое озеро. Сам он работал когда-то на машинно-тракторной станции, учился в семеноводческом техникуме. Ему было девятнадцать, когда объявили, что город будет затоплен водохранилищем. Дед его, Карп, остался в городе. «Я старый, — сказал, — куда мне идти? Останусь в пустом доме, нет мне жизни без пашни, на которой я трудился годами, без дубового леса, где мы с твоей бабушкой гуляли, когда были молоды. А вы с матерью уходите, спасайтесь, идите в новую жизнь, в индустриализацию».

Василий с матерью поехали в Ленинград, там и жили, мать умерла, сам до пенсии работал на Кировском заводе. В начале девяностых уровень Рыбинского водохранилища понизился, и часть затопленного города обнажилась. В осенние денечки, что были в начале октября, когда Ельцин воевал с парламентом, Василий Гаврилович отправился в затопленный город своей юности. Жену Надю он недавно похоронил, дети жили своей жизнью, Ельцин Василию Гавриловичу не нравился, и решил он отправиться домой, в Мологу. Взял дед с собой фотографии детей и внуков и свою любимую книгу «Далекая радуга» Стругацких и отправился в путь.

Посадили братки деда в машину и повезли, куда он сказал, ведь как оно в сказках бывает: и медведь поможет, и волк, и конек-горбунок, и браток бритоголовый

Купил Василий Гаврилович билет на поезд с хорошим названием «Текстильный край», направлявшийся в Иваново, сошел на станции Некоуз, поднял руку — дальше автостопом. Стоит дед, ловит машины, остановились братки бритоголовые: «Куда тебе, дед?» — «Домой, в Мологу». — «Чё, это где ваще?» — «На Мышкин, потом на Весьегонск, через Борок, за селом Веретея, не доезжая села Дубец свернуть направо и через деревню Дуброва в Остроги. А там высадите меня». Посадили братки деда в машину и повезли, куда он сказал, ведь как оно в сказках бывает: и медведь поможет, и волк, и конек-горбунок, и браток бритоголовый. Заночевал дед в Острогах под дубом, утром встал на рассвете и отправился в путь. Шел вдоль насыпи Моложского тракта, спустился по ней к воде в пойму, ушел влево, перешел по мелководью верховья Шумаровской протоки, шел по пескам вдоль южного берега Святовского мха, по отмелям, залитым водой, по краю коряжистого торфяника, и на северо-восток от острова — пока не пришел к окраинам Мологи. И увидел Василий Гаврилович Ласточкин ее мощеные улицы, кованые решетки, могильные плиты на кладбище. Подплыл к нему огромный золотисто-бурый карп с усами. И млела затопленная Молога, как молоко.

Русский пророк

The Prophets Isaiah and Ezekiel dined with me…

William Blake

Истина началась, когда кот принес огонь.

Так начиналась книга Павла Нестерова.

Поэт Павел Нестеров писал возвышенные стихи и верил, что они настоящие. Но он захотел заработать денег и сочинил книгу по русской эзотерике под названием «Истина славян». Про кота он вычитал в группе вконтактике «Философия на каждый день». Там была приведена сказка: вот пришло крутое крутище, станово становище, козел да баран хотели огня добыть, а кот обернул козлу рога берестой и велел ему с бараном столкнуться лбами, от этого у них посыпались искры из глаз и береста загорелась. Это событие Павел Нестеров взял за отправной пункт славянской истины.

Все остальное он тоже взял вконтактике из разных групп: «транцендентальная медитация для домохозяек», «лечение эректильной дисфункции с помощью кундалини-йоги», а чтобы все это смотрелось убедительно, приписал еще, что пророки Исаия и Иезекииль, Даниил и Иона говорили о том же, и кто не верит — может посмотреть в Библии. И вообще Библию написали славяне, и библейский Яхве — это славянский бог Род. Очень смеялся Павел Нестеров, когда писал, поэтому получилось от души.

Думал срубить бабла, но получил больше того, чего ожидал: вокруг книги его образовалось новое религиозное движение, называли они себя нестеровцы. Павла Нестерова они считали русским пророком, следующим после Исаии, Иезекииля, Даниила и Ионы. Каждый день приходили Павлу Нестерову письма от людей, которые писали, что он им открыл глаза, изменил их жизнь, что его книга стала для них новой Библией, что теперь они гордятся своей родиной и ее духовными традициями, что они всегда сердцем чувствовали, что все так, как он написал… Несколько человек даже совершили самосожжение из-за его книги. И стало поэту Павлу Нестерову стремно.

«Это же фейк, явный фейк, почему же люди так серьезно к этому отнеслись? — думал Павел Нестеров. — И почему никому нет дела до моих стихов, они же настоящие!» Подумал так Павел Нестеров и вдруг почувствовал: нет, все одно и то же. И стихи его, которые он писал всерьез, такой же фейк. И так же, как и эту книгу о славянах, он писал их — сам не зная того, о чем пишет, и почитал это святым даром. Он увидел, что одни и те же творческие процедуры были задействованы в написании «фейка» и «настоящих» стихов. Просто стихи — это был более тонкий фейк, более благородный и поэтому никому не нужный. А может, про стихи все изначально понимали, что это фейк, потому что все стихи — фейк, а вот в книге о славянах была претензия на выражение истины, и хотя для него эта претензия была игрой, люди на нее купились. И то, и другое в равной степени и не было, и было фейком. И что-то сместилось в голове у Павла Нестерова, потому что он больше не мог провести границу между настоящим и ненастоящим. Как смещалось некогда в головах у всех пророков.

И пошел Павел Нестеров глубже в землю и в пустоту ее, и увидел крутое крутище, станово становище, козла, барана и кота

И уверовал он во все, что сам сочинил, и отправился в путь по русской земле искать пророков Исаию, Иезекииля, Даниила и Иону, чтобы спросить у них, правильно ли он все понял, и правда ли, что теперь он тоже пророк, как говорят нестеровцы. Он шел и шел вглубь земли, в глубокую ночь, в недра прошлого, и века отматывались назад, как кинолента, а потом кадры кончились и наступила пустота, и восстали из земли четыре земляных деда: Ивашко Сосуй, Харло Ивашков, Полежай Скоморох и Палка Андронов. И Павел Нестеров спросил: «Вы пророки?» И деды ответили: «Yes». — «О, русские пророки, — взмолился Павел Нестеров, — откройте мне правду, что значит быть пророком? Видели ли вы Бога? Слышали ли его голос?» И отвечал Ивашко Сосуй: «Никакого Бога я не видел, да и не слышал ничего, но уверовал, что глас гнева праведного и есть Глас Божий». Тогда Павел Нестеров спросил: «Может ли твердое убеждение, что вещь такова, сделать ее таковою?» И деды сказали: «Да, если ты можешь уверовать». А Харло Ивашков сказал: «В Израиле мы учили, что первоначалом является Поэтический Гений, все прочее — лишь его производные. Таков Бог Израиля». И деды сказали: «Хочешь видеть рождение Поэтического Гения? Иди дальше нас, глубже нас, в самую сердцевину пустой земли».

И пошел Павел Нестеров глубже в землю и в пустоту ее, и увидел крутое крутище, станово становище, козла, барана и кота. И кот добыл огонь, и был этот огонь Поэтическим Гением, и все с него началось. И эта была альфа, но там же была и омега. Увидел Павел Нестеров дом где-то в Сербии и вошел в него, и хозяин сказал ему: загадаю тебе три загадки, скажи мне, что есть это, это и это. Смотрит Павел Нестеров, а хозяин ему показывает на огонь в камне и на кота на лавке и на чердак. И видит Павел, что кот — тот самый, что добыл огонь, а огонь в камне — не огонь, а Поэтический Гений, а чердак — не чердак, а Дворец Рассудка. «Нет ничего проще, — сказал Павел Нестеров, — это Тот, кто добыл огонь, Поэтический гений и Дворец Рассудка». — «Дурак, — сказал хозяин, — это кот, огонь в камне и чердак».

Ночью Павел Нестеров взял кота, привязал ему к хвосту трут, поджег его огнем в камне, и кот прыгнул на чердак. Начался пожар. «Эй, хозяин, вставай, а хочешь спи, это уже не имеет никакого значения, сам ты дурак, — крикнул Павел Нестеров. — Тот, кто добыл огонь, взял Поэтический Гений и отнес его во Дворец Рассудка! Я, пророк Павел Нестеров, с помощью Поэтического Гения ныне сжигаю Дворец Рассудка, и присоединяюсь навеки к сонму пророков! Здесь, в точке альфа и омега, я пишу свою новую книгу, рдеющую в огне, ибо —

Истина закончилась, когда кот разнес огонь и спалил дом.

Мишенька наоборот

(Зло и голуби)

Все отрицал он: где земля и где небо. Счастливый человек, Мишенька наоборот. Он был самым вредным и хулиганистым мальчиком в классе тогда, в конце сороковых. Все он делал наоборот из вредности, и учительница так и прозвала его: Мишенька наоборот. Рано понял он, что все совсем не так, как его учат. Мать говорила ему: мусорить нехорошо. И в голове своей Мишенька тут же менял знак с плохого на хорошее и радостно мусорил. И когда видел, что кто-то другой мусорит, — тоже радовался. Когда видел, что кто-то плачет, — радовался. Когда видел, что кто-то обижает слабого, — радовался. Ведь если не радоваться этому — так больно, так невыносимо больно, слишком много насилия, и несправедливости, и голода, и смертей вокруг, а Мишенька не хотел, чтобы было больно, и поменял в своей голове все знаки. Так пошло у него с тех пор, как в раннем детстве в оккупированной деревне Обуховка Мишенька видел немецкого солдата, и немецкий солдат ударил на его глазах его отца. Мишенька испытал тогда все вместе: ужас, негодование, ненависть, они душили его, и тогда Мишенька начал смеяться. Вскоре после этого он научился, как только чувствовал, что какой-то внутренний голос — матери его, или морали человеческой, вошедшей в детскую душу, — говорит ему, что что-то нехорошо, немедленно звать другой голос, властный и сверхчеловеческий, принадлежащий, должно быть, тому самому немецкому солдату, и этот голос смеялся и говорил ему: «Радуйся!» Так Мишенька наоборот переобучился, и все, что люди почитают злом, почитал благом; то же, что люди почитают благом, почитал, наоборот, злом.

Всю свою жизнь он радовался смертям, невзгодам и ударам жизни, а печалился в те редкие минуты, когда что-то вызывало у него нежность и жалость, когда видел красоту или слушал музыку

Всю свою жизнь он радовался смертям, невзгодам и ударам жизни, а печалился в те редкие минуты, когда что-то вызывало у него нежность и жалость, когда видел красоту или слушал музыку. Он знал, что изнанкой их были боль, утрата и обреченность, и не мог радоваться им, как прочие люди. Однажды он влюбился в девушку, но сказал ей: «Все равно ты станешь старой и безобразной, а потом умрешь», — и оставил ее. И пока любил ее, испытывал глухую беспросветную звериную муку, а когда оставил ее — ему стало легко. Мишенька наоборот считал, что он перехитрил жизнь, столь изобильно рождающую поводы для страданий и роняющую их, словно дуб свои желуди, под ноги людям, он же в алхимическом тигле души своей все желуди страданий претворял в золото радости — и оттого был счастливее прочих людей. Гадкий старикан, прямо сейчас он высовывается из окна своей спальни с рогаткой, стреляет по голубям и беззубо матерится. Он целится в самого красивого белого голубя и попадает.

Дети города Новострадова

Черный покров и органы, молнии, гром, поднимитесь, гремите!
Воды и грусть, поднимитесь и возвратите потопы! Потому что
с тех пор, как исчезли они «…» наступала скука.

А. Рембо

В девяностые годы в городе Новострадове все дети были уверены, что в двухтысячном году в новогоднюю ночь Ормузд и Ариман явятся на небе и настанет великая война. На этой войне дети будут воевать друг с другом, одни за «темных», другие за «светлых». После этой войны наступит конец прежнего мира, и планета Земля сольется со своим двойником — планетой Нибиру, которая приближается к ней. Если на планете Земля процветают технологии, то на Нибиру развита магия, и там живут эльфы, гномы и драконы. Когда Земля и Нибиру сольются, наступит единство магии и технологии, и новый мир будет гармоничным. Все дети в Новострадове также были убеждены, что обладают магическими способностями. Еще дошкольники во дворе передавали друг другу знание об Ормузде и Аримане, грядущей войне, слиянии планет и о том, что все они маги. Дети усваивали это с песочницы, но от взрослых считалось нужным держать все в тайне. Каждый ребенок полагал, что ему помогает несколько невидимых духов, каждый знал, кто он — «светлый» или «темный», и водил знакомство с другими такими же, а представителей противоположной партии не любил. Если мальчик влюблялся в какую-нибудь девочку, то первое, что ему нужно было выяснить, — это «светлая» она или «темная». Случалось, что из-за любви дети обращались к противоположной стороне силы, и это вносило в их жизнь подлинный драматизм. Во всем же остальном новострадовские дети ничем не отличались от своих сверстников из других городов: они также интересовались жвачками, сникерсами, новыми джинсами, мультиками и приставками «денди» и «сега».

Заботливо закутанные своими мамами в зимние шарфы, готовые вступить в сражение за своего бога не на жизнь, а на смерть, толпы детей стояли, уставившись в небо

В новогоднюю ночь двухтысячного года дети, от дошкольников до одиннадцатиклассников, собрались на улице, они ждали пришествия Ормузда и Аримана. Заботливо закутанные своими мамами в зимние шарфы, готовые вступить в сражение за своего бога не на жизнь, а на смерть, толпы детей стояли, уставившись в небо. Падал мокрый снег, взрослые открывали бутылки с шампанским и пускали в небо фейерверки, а Ормузд и Ариман так и не явились. Еще около года после этого дети ждали, что, быть может, война все же начнется, и планета Нибиру с ее эльфами и гномами приблизится к Земле, но война не начиналась, а планета Нибиру не приближалась. По инерции многие дети еще продолжали ждать, но некоторые из них уже начали посмеиваться на тему Ормузда и Аримана, а многие просто стали избегать этой темы, как будто ничего такого никогда не было. Все меньше и меньше их интересовало, кто был раньше «темным», кто «светлым», никто уже особо не распространялся о своих магических способностях, и теперь, казалось, в жизни ничего и не было, кроме жвачек, сникерсов, джинсов, мультиков и приставок. Те дети, которые были совсем маленькими в двухтысячном году, скоро совсем позабыли о войне, Ормузде и Аримане, планете Нибиру и той новогодней ночи. Для них это смешалось с другими сказками, которые они слышали в детстве от своих родителей. Труднее всего было подросткам. Кто-то стал пить, кто-то употреблять наркотики, девочки брили головы наголо и уезжали автостопом бродяжничать по стране. Но со временем многие пошли учиться, потом работать, создавали семьи, рожали детей, разводились. Покупали мобильные телефоны, заводили аккаунты вконтакте. И уже очень скоро Новострадов ничем не отличался от других провинциальных российских городов с высоким уровнем алкоголизации населения и безработицы.