Зверский детектив. Щипач

Глава 1,

в которой суперагент наводит порядок

Супермышь метнулась вверх, зацепилась задними лапами за потолочную балку и повисла вниз головой ровно в центре полицейского участка. Она всегда безошибочно определяла центр любого пространства и предпочитала висеть именно в нем. Шесть часов. Рассвет. Время утренней рабочей пятиминутки. А потом можно будет позволить себе пару часов сна. Двух часов сна в сутки Супермыши было вполне достаточно.

Она быстро протерла краешком рукокрыла эхолокаторы в носу и во рту — вне всякого сомнения, они были безупречно чистыми, но некоторые вещи делаешь просто рефлекторно, для порядка. Постучала коготком по ушным рациям, скорчила гримасу — работают. Оглядела подчиненных — сотрудников полиции Дальнего Леса. Неопрятные, немытые, неповоротливые, вечно сонные звери. Ничего. Она еще наведет в этом участке порядок.

Барсук Старший, Скворчонок и Гриф Стервятник расселись по рабочим местам и задрали головы. Барсук Старший потянул носом. Полумрак участка был пропитан густым и кислым запахом лимонов, потной шерсти, свалявшихся перьев и зверского неуюта. Неуютом пахло от самой Супермыши, так думал Барсук. Все другие свои природные запахи она тщательно уничтожала, обрабатывала себя концентратом чистотела до полнейшей стерильности — чтобы быть незаметной, неуловимой, непобедимой… Но вот этот ее неуют чистотелом, очевидно, не выводился. Этот запах пришел вместе с ней в первый же день их совместной работы.

В тот самый день, когда он еще не подозревал, что ему теперь придется сжирать по дюжине лимонов в сутки, чтобы не спать, потому что эта фанатичка не спала почти никогда.

В тот самый день, когда у них в участке воцарился этот вечный ночной полумрак — на солнечный свет у Супермыши была аллергия.

В тот самый день, когда он еще наивно считал, что она станет его новым напарником. Она быстро поставила его на место: «Я — начальник, вы — подчиненный, таково распоряжение сверху».

Или, может быть, неуютом пахло от плотных штор из медвежьей шкуры, которыми она завесила окна. Они тоже появились вместе с ней в первый день…

Супермышь раскачивалась под потолком, ритмично жестикулируя рукокрыльями и беззвучно шевеля широко разинутым ртом. Кажется, она была недовольна, злилась и что-то им выговаривала. Выглядело это безмолвное выступление жутко, как обычно. И, как обычно, Барсук Старший почувствовал, что начинает болеть затылок.

Барсук Старший прикрыл глаза. Он вдруг вспомнил их прежние утренние пятиминутки. Здесь был свет. Здесь были солнечные лучи. И еще здесь был Барсукот, который играл с лучами… А теперь — ничего. Ни Барсукота, ни солнца, ни радости.

Боль в затылке усилилась.

Барсук Старший тяжело вздохнул и решился:

— Извините, спецагент Супермышь. Ничего не слышно.

Супермышь на секунду застыла с разинутым ртом. Потом скорчила презрительную гримасу — на лице ее почти всегда была какая-нибудь гримаса, — и сказала своим пронзительным голосом:

— Я опять забыла, что вы не воспринимаете речь на высоких частотах.

Барсук Старший хотел ответить, что ее голос и на доступных им частотах практически невыносим, но промолчал.

— Повторяю для непонятливых, — сказала Супермышь. — Список всех птиц Дальнего леса мне на стол!

— Так ведь мы уже вчера… — начал было Барсук.

— Вчера список был не по форме! — срезала его Супермышь. — Я же четко сказала. Номер птицы — порода птицы — длина маховых перьев — окрас — имя.

— Но, позвольте, у птиц Дальнего Леса нет номеров, — сказал Гриф Стервятник.

— Не позволю, — холодно отозвалась Супермышь. — Нет номеров — пронумеруйте.

— Не позволю, — печально отозвался Скворчонок.

— И еще мы не знаем длину всех маховых перьев у всех птиц, потому что…

— Неинтересно, — оборвала его Супермышь. — Не знаете — измерьте и будете знать. И еще. От каждой птицы мне нужно перо. Перо — свежее, не оброненное год назад, а только что вырванное. Это ясно?

— Вы предлагаете нам выдирать из птиц перья? — изумился Барсук Старший. — Птицы и так напуганы тем, что…

— Да, предлагаю. Это в интересах следствия. Вы же хотите поймать опасного маньяка, ощипывающего птиц и сжигающего их перья, не так ли? Теоретически любую птицу могут ощипать. Под угрозой — все, даже вы, — она стрельнула глазами в Стервятника и Скворчонка. — Значит, от каждой птицы требуется перо, на случай опознания. Все перья должны быть пронумерованы и внесены в регистр.

— Под угрозой — все, — пискнул Скворчонок.

— Прошу прощения. Вы ведь не имеете в виду, что из меня, сотрудника полиции Дальнего Леса, тоже нужно вырвать перо? — уточнил Гриф Стервятник.

— Из меня? Из меня? — заволновался Скворчонок.

— Именно это я и имею в виду. Из вас и из сотрудника Скворца. Нет и не может быть никаких исключений. Никаких служебных привилегий и жалкого кумовства. Далее. До сих пор не установлено местонахождение главного подозреваемого, бывшего сотрудника полиции Дальнего Леса, младшего Барсука Полиции — Барсукота.

— Мы передаем ориентировку по корневизору каждый день, — неохотно произнес Барсук Старший. — Мы обещаем вознаграждение в тысячу шишей тому, кто найдет и сдаст в полицию Щипача. Мы обещаем оплатить обед в баре «Сучок» любому, кто сообщит нам информацию, касающуюся Щипача.

— Но эффект — нулевой. Сколько раз новости о местонахождении Барсукота приносила нам на хвосте эта ваша Сорока?

— Три раза.

— Сколько раз она за это пообедала в баре «Сучок»?

— Три раза.

— И сколько раз в указанных Сорокой местах обнаруживался Барсукот?

— Ни разу…

— О чем это говорит?

— О том, что Сорока — ненадежный источник? — предположил Барсук Старший.

— Либо о том, что Барсукот — всегда на шаг впереди. В любом случае, Барсукота до сих пор не нашли. Это возмутительно и недопустимо. Этого не поймут наверху. 

В прежние времена таких вот дряхлых царей-зверей сталкивали со скалы или заклевывали насмерть. Но госпожа Ласка ласкова и добра. Так что Лев у нас с почетом отстранен от дел и отправлен на пенсию

Наверху. Барсука Старшего передернуло. «Верхом» Супермышь упорно именовала свое начальство — Ласку, которая год назад стала вожаком Союза Смешанных Лесов, и ее секретаря Голубчика. С Лаской Барсук Старший знаком не был — она была для него зверем, как сказала бы Супермышь, «слишком высокого полета». Поговаривали, что Ласка очень ласковая, улыбчивая и пушистая, но за неповиновение иногда жрет своих подчиненных, спецагентов крыс и летучих мышей, поэтому, несмотря на ее мягкий характер, они ее уважают. А вот с Голубчиком Старший имел однажды беседу. Мерзкий, самодовольный, надутый тип с хохолком. За спиной у него безликой серой тенью — телохранитель: маленькие бессмысленные глазки, острые ржавые клыки, извивающийся червем хвост… Барсук Старший тогда пытался уговорить Голубчика прислать какого-то другого спецагента взамен Супермыши. Потому что Супермышь сразу, в первый же день их совместной работы, назначила Барсукота главным подозреваемым по делу о Сером Щипаче, отказывалась слушать аргументы, а главное, совершенно не интересовалась внутренним зверским чутьем Барсука Старшего. А внутреннее зверское чутье подсказывало ему, что бывший его напарник Барсукот — не Щипач. Не маньяк. Хотя он и угрожал ощипать старьевщика сыча Уга. Хотя он и сбежал, как только стало известно, что сыча действительно ощипали. «Барскот — он зверь, безусловно, дерзкий, эмоциональный, порывистый, — объяснял Барсук Старший Голубчику. — Он способен на необдуманные поступки. Он способен на угрозы и хамство. Но он добрый и смелый. У него есть почетная грамота за отвагу, подписанная самим Царем Зверей. И содрать с живой птицы все перья — на это Барсукот не способен!». — «А чего это вы его так выгораживаете? — прокурлыкал в ответ Голубчик. — Подозрительно. Весьма подозрительно. Спецагент Рукокрылая Супермышь остается на этом деле. А вы — в ее подчинении. Ее линия расследования одобрена здесь у нас, наверху. Сама Ласка ее одобрила». — «В таком случае, я хотел бы поговорить с Лаской», — сказал Барсук Старший. Голубчик залился курлыкающим смехом и затряс головой, будто подавился хлебной горбушкой: «Госпожа Ласка — очень занятой зверь. Она не станет говорить с каким-то там барсуком. Скажите спасибо, что вас удостоил беседы я, ее секретарь». — «Я не какой-то там барсук, а Старший Барсук Полиции Дальнего Леса. Если Ласка не может со мной говорить, я требую встречи с Царем Зверей!» — «Это со Львом, что ли? Да на здоровье. Он старый, больной и в маразме. Царь Зверей — давно уже пустая формальность. Всеми лесами правит честно избранный Вожак — Ласка. В прежние времена таких вот дряхлых царей-зверей сталкивали со скалы или заклевывали насмерть. Но госпожа Ласка ласкова и добра. Так что Лев у нас с почетом отстранен от дел и отправлен на пенсию». — «Не такой уж он дряхлый, — возразил Барсук Старший. — Мы со Львом одного возраста!» — «Значит, вам тоже пора со скалы. То есть, простите, на пенсию. А уж насколько с почестями, будет зависеть от результатов нынешнего расследования. А сейчас — извините, я очень занят. Мой охранник поможет вам найти выход». Навсегда запомнит Барсук неживой, тяжелый взгляд голубчикова телохранителя и прикосновение его когтистой, холодной лапы…

— Не спим! — истерически взвизгнула Супермышь и от возмущения перешла на ультразвук.

Барсук Старший вздрогнул и очнулся от задумчивости. Треугольная пасть Супермыши беззвучно шевелилась и клацала, заостренный нарост на раздвоенном носу ритмично подрагивал. Рылокрылая. Так они со Скворчонком и Грифом ее прозвали.

— Ничего не слышно, спецагент Рукокрылая Супермышь, — устало сказал Барсук.

Супермышь резко захлопнула рот, разжала пальцы задних лап и начала падать. Вот к этому Барсук Старший никак не мог привыкнуть. К этой ее манере взлетать не вверх, а вниз, а потом, в последний момент, когда кажется, что через секунду она воткнется своим раздвоенным рыльцем в земляной пол, взмывать под каким-то совершенно непредсказуемым и диким углом.

Супермышь с минуту пометалась по участку беззвучной серой тенью, потом успокоилась, снова повисла в центре потолка и продолжила утреннюю пятиминутку:

— Что там у нас по первому пострадавшему?

— Ощипанный сыч-старьевщик по-прежнему лежит в коме, — отчитался Барсук.

— В коме чего?

— Вы же знаете.

— Отвечаем по форме! — взвизгнула Супермышь.

— Сыч Чак лежит в коме собственных частично сожженных перьев уже два месяца, с тех пор, как его ощипали, — спокойно ответил Барсук Старший. — Грач Врач до сих пор упорно борется за его жизнь.

— Пусть борется дальше. И пусть каждый день массирует ему клюв, чтобы он смог говорить, если придет в себя. Показания первого пострадавшего будут чрезвычайно важны… Что по остальным пострадавшим?

— Брат-близнец сыча Чака, сыч Уг, который также подвергся нападению Щипача, но смог отбиться и сбежать, по-прежнему находится в Охотках под защитой охотничьих псов. Ощипанное крыло уже начало покрываться новым оперением, которое даже...

— Неинтересно. Что по кукушке?

— Мадам Куку, ощипанная две недели назад, вчера, наконец, согласилась дать показания.

— Почему вы мне не сообщили? — взвизгнула Супермышь.

— Потому что показания мадам Куку дала… немножко не по делу. Она явно до сих пор в глубоком шоке.

— Что она сказала?

— Все время, что мы с ней вчера провели, они постоянно отсчитывала, сколько осталось жить мне и Грифу Стервятнику. На другие темы с ней поговорить не удалось.

— И сколько же осталось жить?

— Стервятнику еще долго. Точно отсчитать она не смогла, сбивалась, но явно до глубокой старости.

— А вам?

— А мне, по ее мнению, осталось не так много. Несколько дней.

Скворчонок встопорщил перья и тревожно уставился на Барсука Старшего.

— Несколько — это сколько конкретно? — равнодушно уточнила Супермышь.

— Ну… конкретно — три дня. Но мы же с вами звери образованные? — голос Барсука звучал не слишком уверенно. — Мы же не верим во все эти кукушкины сказки?

— По статистике предсказания кукушек относительно продолжительности жизни сбываются в девяноста девяти случаях из ста, — холодно сообщила Супермышь. — И, между прочим, нет никаких «нас с вами». Есть вы — обычные лесные звери, и есть я — Рукокрылая Супермышь, летающий специальный агент с выдающимися суперспособностями… Так, вы меня сбили с мысли. Вернемся к пострадавшей кукушке. С родственниками она тоже не идет на контакт? Только предсказывает?

— У Мадам Куку нет родственников.

— Что, совсем?

— Она подкидыш. Приемная мать, стрижиха, давно уже умерла. Есть сводный брат, Стриж-парикмахер, но он с детства ее не признает.

— Не узнает?

— Не признает. Не считает своей сестрой и не хочет делить с ней родовое гнездо. После совершенного на кукушку нападения он не изъявил желания ее навестить. Она тоже о нем не спрашивала.

— Любопытно, — Супермышь покачалась из стороны и в сторону, ей так легче думалось. — Очень любопытно. Сводный брат… Старший Барсук Полиции! Отправляйтесь к Стрижу-парикмахеру. Опросите его. Возьмите под наблюдение. Предоставьте ему круглосуточного охранного пса — по возможности не самого тупого, умеющего держаться в тени и не лаять попусту. Большинство маньяков, с которыми я имела дело, испытывали острый интерес к родным и близким своих жертв. Наш Щипач, судя по всему, не исключение. Он уже однажды напал на брата-близнеца ощипанного сыча. Скорее всего, он явится и к брату Мадам Куку. Даже если это не кровный брат. Гриф Стервятник и Скворец Полиции в это время займутся списком птиц. Задание всем понятно?

— Так точно, — уныло отозвались Гриф и Скворчонок.

— Ежу понятно! — кивнул Барсук Старший. Он знал, что такой ответ взбесит Супермышь, и не смог отказать себе в небольшом удовольствии.

— Отвечать по форме! — завизжала Супермышь. — Я спрашиваю про вас, а не про ежа! Задание вам понятно?

— Так точно, — исправился Барсук Старший. — Задание мне понятно.

— Тогда отправляйтесь к Стрижу немедленно. И, кстати, приведите себя в нормальную зверскую форму. У вас сонный вид и обвисший живот. Это ясно?

— Никак нет, — Барсук Старший зевнул.

— Что не ясно?!

— Немедленно отправляться к Стрижу — или сначала привести себя в нормальную зверскую форму?

— Сначала в форму! — завизжала Супермышь. — Потом немедленно к Стрижу! 

Глава 2,

в которой оскорбляют зверей

Барсук Старший рассудил, что лучше всего в этот ранний час ему удастся привести себя в зверскую форму в баре «Сучок». Легкий завтрак — кусочек-другой Пня-Колоды, ароматный чай на сосновых шишках, рюмочка Мухито для пищеварения. Жиру это все не сильно прибавит, зато взбодрит основательно.

— У нас сегодня особое предложение в разделе «завтраки», — весело сообщила новая официантка Барбара. — Рулетики из червивых грибных ножек на подложке из сорных трав и освежающий слизневый студень.

— А слизневый студень — это не слишком питательно? Как Старший Барсук полиции я должен сохранять отличную зверскую форму.

— Ну что вы! Студень — очень легкая закуска, я бы ни в коем случае не стала предлагать барсуку полиции блюдо, от которого нарастает лишний жир. Я сама барсучиха и знаю, как сложно потом от этого жира избавиться.

У Барбары почти не было жира. Так, просто тончайший слой на спинке и животе, а сверху блестящая шерстка — как глазурь на пирожном. Она была совсем юной.

— Какая у вас гладкая шерсть, — залюбовался Барсук.

— Вы что, говорите мне комплимент? — Барбара насторожилась. — Я, может быть, случайно с вами кокетничала? Койот Йот мне строго настрого запретил кокетничать с посетителями. Сказал, что тогда я лишусь работы. А мне просто зверски нужна работа до конца лета. Иначе мне не хватит шишей, чтобы доехать до космодрома Байконур.

— Нет, что вы, не волнуйтесь. Я же гожусь вам в отцы!

— А у вас есть дети моего возраста? — спросила Барбара с надеждой.

— У меня был приемный сын, — Барсук помрачнел.

— Почему был? — нахмурилась Барбара. — Вы что, его бросили? Отказались от него?

— Можно и так сказать, — Барсук Старший и тяжело вздохнул. — Он нарушил закон… И я уволил его из полиции.

— Это что — Барсукот? — Барабара захлопала глазами. — Барсукот — ваш сын?! Тот самый, про которого каждый день говорят по корневизору, что он Щипач? Ой, простите… Я не хотела вас огорчить. Давайте я лучше сменю тему. Может быть, у вас есть дочка?

— Дочери у меня нет, — Барсук Старший попробовал улыбнуться. — Но, если бы была, она была бы похожа на вас.

— Почему?

— Потому что вы очень напоминаете одну барсучиху, которую я когда-то любил. С тех пор я стал старым, толстым, одышливым…

— А та барсучиха? — насторожилась Барбара. — Она тоже стала старой и толстой и вы ее бросили? Я ненавижу, когда барсуки бросают семью.

— Нет, старой она не стала. И я ее не бросал. Она умерла.

— Простите… — расстроилась Барбара. — Я была с вами очень бестактна.

— Прощаю, — улыбнулся Барсук одними усами. — Несите слизневый студень… Нет, стойте! Можно сначала один вопрос? А то у меня от любопытства пропадет аппетит.

— Конечно. Вы хотите узнать, зачем мне на космодром Байконур?

— Как вы догадались, что я хотел об этом спросить?

— Очень просто. Меня об этом все спрашивают. Мне нужно на Космодром Байконур, потому что я хочу стать космонавтом, как папа.

— Ваш папа — космонавт?!

— Да. Первый барсук на луне. Барсук Пострел. Вы тоже о нем не слышали?

— Тоже не слышал — как и кто?

— Как и все здесь, в Дальнем Лесу?

— Не слышал, — развел руками Барсук. — Прошу меня извинить. И всех остальных жителей Дальнего Леса. Я, честно говоря, понятия не имел, что барсуков запускали в космос. Тем более, на Луну.

— Ужасно несправедливо, — воскликнула Барбара. — Про этих дурацких дворняжек, Белку и Стрелку, знают все звери мира. Хотя они просто слетали в космос — и вернулись. Не выходя из космического корабля.

— А ваш папа — он, что же, выходил из корабля в открытый космос?! — изумился Барсук Старший.

— Мой папа выходил на луну!

— Наверное, вы очень гордитесь своим отцом.

— Да, очень, — кивнула Барбара.

— Сейчас он уже, наверное, на пенсии?

— Он… — Барабара опустила глаза. — Нет. Он не на пенсии. Он погиб там, на луне. Мой папа — герой. Он умер ради науки. Благодаря его подвигу стало известно, что барсуки на луне не выживают. А я… — глаза ее снова сверкнули, — …хочу завершить его дело. Я тоже полечу на луну и…

— Зачем? Ведь ваш отец доказал, что барсуки на луне не выживают?

— Я буду в суперсовременном скафандре.

— А в скафандре барсуки выживают?

— Вот я и проверю.

— Вы смелая барсучиха, — с сомнением заключил Барсук.

— Я бы не назвал это смелостью, — меланхолично прогудел кто-то из-под столика в углу. — У вас в роду, сударыня, случайно не было леммингов?

— Кто такие лемминги? — не поняла Барбара.

— Лемминги — это грызуны. Типа хомячков. Они иногда бросаются с обрыва в пропасть. Один бросится — а другие за ним повторяют. Я много ездил по свету, многое повидал. Лемминги — удивительные зверьки.

— Вы хотите сказать, что мой папа, героический барсук Пострел, — хомячок? Что мы оба с папой — хомячки? Удивительные зверьки? А вы, собственно, что за зверь? Почему вы прячетесь под столом и не делаете заказ?

— Простите, я не хотел вас обидеть. Я, должно быть, неудачно пошутил. И я не прячусь. Я просто устал с дороги и решил немножко вздремнуть. Позвольте представиться… — большое, помятое, каплевидное существо с черной головой и белым пузом показалось из-под стола. — Меня зовут мистер Кинг-Пинг.

— Ой, что это?.. — Барбара испуганно попятилась от Кинг-Пинга.

— Насколько я могу судить, перед нами — королевский пингвин. Он не водится в наших широтах, но я видел изображение этой птицы в Зверской Энциклопедии Мира.

— Он — птица?! — ужаснулась Барбара. — Он умеет летать? Как же он держится в воздухе, такой жирный, на вот этих вот жалких, обвисших тряпочках?

— Жирный?... На тряпочках?... Это… Это оскорбительно! — возмутился Кинг-Пинг.

— Ах, простите. Я, должно быть, неудачно пошутила. Так как же вы летаете?

— Благодаря моей обтекаемой форме, я летаю не в воздухе, а под водой, — с гордостью сообщил Кинг-Пинг.

— Значит, вы рыба?

— Возмутительно!.. Оскорбительно!.. — тяжело переваливаясь с боку на бок и шаркая ластами, Кинг-Пинг направился к выходу из бара. — Я ухожу. Мне сказали, что бар «Сучок» — уютное и тихое место, в котором можно расслабиться после долгой дороги. А здесь, оказывается, оскорбляют зверей!...

— Простите мою юную подругу Барбару, — вмешался Барсук Старший. — Она просто никогда не видела таких удивительных птиц, как вы. Она не знает, что ваши, как она неудачно выразилась, «тряпочки» работают под водой, как винты.

Что подумает о нем Супермышь? Что она доложит начальству? Она доложит, что он потерял зверский нюх, зверскую форму и зверскую совесть. И будет совершенно права

Кинг Пинг остановился, с достоинством кивнул, и снова зашаркал в сторону выхода.

— Прошу вас, останьтесь, — настаивал Барсук Страший. — Барбара сожалеет, что случайно вас оскорбила. Правда, Барбара?

— Я сожалею, — потупилась Барбара. — Я готова прямо сейчас принять ваш заказ, мистер Пинг-Понг.

— Хорошо, я еще немного здесь побуду, — пингвин, переваливаясь, зашаркал обратно. — Только не Пинг-Понг, а Кинг-Пинг. Но заказывать я, к сожалению, ничего не могу.

— Почему? — удивилась Барбара. — Вы на диете? Или у вас нет шишей?

— Нет, я просто… Дело в том, что я никак не могу вспомнить пин-код от моей гвин-карты. Иногда я бываю немного рассеян. Все шиши у меня на гвин-карте, а она заблокировалась. Я вчера пытался расплатиться гвин-картой в Ближнем Лесу, пробовал разные пин-коды и исчерпал все попытки…

— Какой ужас. Давайте я принесу вам что-то от заведения?

— Большое спасибо. Теперь я вижу, что бар «Сучок» — это действительно такое место, где можно расслабиться после долгой дороги. Если не сложно, я бы с удовольствием съел порцию вареных рачков.

— У нас нет рачков, — огорчилась Барбара. — Может быть, вас устроит что-то другое?

— Ну, тогда рыбку, — сказал Кинг-Пинг. — Лучше всего — селедку.

— К сожалению, рыбы в нашем меню тоже нет. Во-первых, рыба не водится в Дальнем Лесу. Во-вторых, даже если бы она здесь водилась, ее было бы запрещено есть. Мы не едим друг друга.

— Мать моя гагарка! — всплеснул крыльями Кинг-Пинг. — Что же вы тут едите?!

— Растения и насекомых, — строго сказал Барсук Старший. — Так повелевает закон Дальнего Леса. Стражем которого я, между прочим, являюсь. Принесите господину Кинг-Пингу порцию соленых улиток. Улитки — они как селедки, только вкуснее. А мне принесите слизневый… впрочем, нет. Несите мне Пень-Колоду. Средней степени трухлявости. И немного мухито для пищеварения.

— Хорошо! — Барбара лучезарно улыбнулась и удалилась на кухню.

— Вы работаете сторожем в лесу? — уточнил пингвин.

— С чего вы взяли?

— Вы же сами сказали, что являетесь «стражем»…

— Я работаю Старшим Барсуком Полиции Дальнего Леса.

— Так это вы! — пингвин почему-то так обрадовался, что даже подпргыгнул. После чего не удержал равновесие и шмякнулся толстым задом на пол.

— Кто — я? — не понял Барсук.

— Старший Барсук Полиции. Которого мне рекомендовали.

— Кто меня рекомендовал?

— Один… э… так сказать… местный зверь.

— Которого зовут — как?

— Не помню, — быстро сказал Кинг-Пинг. — Имя зверя не помню. Вид, подвид, породу, окраску — тоже не помню. Я, видите ли, бываю очень рассеян. Разговариваю, разговариваю с каким-нибудь зверем, а потом даже вспомнить не могу: что за зверь такой был? Большой, маленький? Черный, белый? Вот прямо провал в памяти.

— Ну, а зачем вы прибыли в Дальний Лес? — барсук Старший прищурился. — Это вы, я надеюсь, помните?

— А вы меня что, допрашиваете?

— Нет, просто интересуюсь. Это у меня профессиональное. У нас тут, видите ли, в Дальнем Лесу завелся маньяк. Ощипывает птиц. А потом сжигает их перья.

— Я что, похож на маньяка?

— Не очень, — Барсук Старший внимательно оглядел пингвина. — Но вы и на птицу не слишком похожи, а, тем не менее, птица. Ну, так и что же привело вас в Дальний Лес?

— Пожалуй, тяга к приключениям. Это у меня — профессиональное.

— Вот как? И кто же вы по профессии?

— Я — акулист. Специалист по акулам. Опасный и безжалостный зверь — акула, не так ли?

— Насколько мне известно, именно так, — кивнул Барсук Старший.

— И именно поэтому я обожаю работать с акулами. Люблю опасность и приключения.

— И как же именно вы с ними работаете? — Барсук недоверчиво оглядел каплевидного, гораздо более жирного, чем он, Старший, Кинг-Пинга.

Юная Барбара поставила перед Барсуком и Кинг-Пингом пень-колоду средней трухлявости, порцию соленых улиток и графинчик мухито.

— О, я их отманиваю. Когда в каком-нибудь море или океане акулы подплывают слишком близко к берегу и принимаются пожирать невинных отдыхающих зверей, меня вызывают. Акулам я кажусь очень легкой добычей. Они вот так же презрительно на меня смотрят, как вы сейчас посмотрели.

— Но я не…

— Смотрели, не спорьте. Мол, что эта глупая жирная птица может противопоставить профессиональным убийцам? Но я только с виду такой. И только на суше. В воде я исключительно эффективен, ловок и быстр. Поэтому я отманиваю акул. Им кажется, что я бестолковый, неповоротливый и питательный. Они направляются в мою сторону. Я подпускаю их достаточно близко, а потом стремительно отплываю. Они за мной гонятся. Так — метр за метром, километр за километром я увожу их все дальше от берега…

— Потрясающе!

— Спасибо, — скромно потупился Кинг-Пинг.

— Это я вообще-то про пень-колоду. Потрясающе вкусные, жирнющие в ней сегодня личинки… Как вам улитки?

— Если честно, — Кинг-Пинг почмокал и похрустел длинным черным клювом, — селедка нравится мне куда больше.

— Вам не нравятся наши улитки?! — изумилась Барбара. — Может быть, это потому, что вы едите их вместе с домиками, мистер Кинг-Конг?

— Кинг-Пинг!

— ..Их следует выковыривать из домиков, и тогда вы ощутите нежнейший, тончайший вкус. А так у вас домики хрустят в клюве — и никакого удовольствия.

— Селедку я ем с костями, рачков — с панцирем, а удовольствия — море, — возразил Кинг-Пинг.

— Что ж, моря у нас тут нет, — Барсук Старший выковырял из гнилого пня и отправил в рот большую аппетитную личинку. — И селедки нет. И рачков. И даже акулы, представьте себе, не водятся. Исключительно неподходящее место обитания для зверя ваших привычек и профессии.

— Это точно,— пингвин хрустнул улиткой. — Придется менять привычки. И обучаться новой профессии. У вас в полиции случайно не найдется для меня интересной, полной приключений работы?

— Совершенно случайно — не найдется, — Барсук Старший улыбнулся в усы.

— И снова напали-то! — в бар «Сучок» влетела Сорока и закружила над столиками, бешено тарахтя и тараща испуганные глаза. — Опять на птичку напали-то! Щипач-то напал-то! На стрижа-то напал-то!

— На кого-то напал-то?.. тьфу! На кого, говоришь, напали? — Барсук Старший вскочил из-за стола, опрокинув недопитый мухито.

— На стрижа-то! Парикмахера-то! Вот перо-то его у меня-то! На хвосте-то!

Она сбросила с хвоста на барную стойку перо стрижа. Барсук Старший понюхал перо и осторожно лизнул. Свежевыдранное.

Он ссутулился, оставил на столике пригоршню шишей и побрел к выходу. Вот ведь как. Пока он тут прохлаждался, вместо того, чтобы сразу отправиться к Стрижу, пока он болтал с этим толстым недотепой, пока он набивал живот жирными личинками, — на Стрижа напали. Что подумает о нем Супермышь? Что она доложит начальству?

Она доложит, что он потерял зверский нюх, зверскую форму и зверскую совесть. И будет совершенно права.