Российский инвестор Олег Киселев: Между жадностью и страхом ужасно хочется заработать

Беседовала Елена Николаева

Инвестируя, вы фактически находитесь на условной передовой — границе вчера и завтра. Насколько важно быть в теме трендов?

В области технологий в публичной сфере очень много шумов, сенсационных материалов, которые, по большому счету, не являются правдой и не представляют тренд. Реагировать на них в барабанном стиле: тебя ударили — ты тут же издаешь звук, — в этой части неправильно. Например, Илон Маск заявил, что он пошлет ракету на Марс и вернет ее. И что, мы тут же побежали инвестировать в какие-то теории, проекты, связанные с полетом на Марс? Конечно же нет.

Как распознать тренд?

Здесь есть два подхода. Одни компании опережают рынок: они придумывают новые продукты и материалы и навязывают их рынку. Другие за рынком тянутся. Пример —– компания Apple. Они же по сути не придумывают почти ничего нового, а доводят до совершенства то, что уже изобрели их конкуренты. Вот тренд, который выбрала Apple, и в этом тренде она побеждает. Недавно Тима Кука спросили, когда выйдут очки дополненной реальности. И хотя Google такие уже выпустил, он ответил: «В ближайшее время не выйдут». Потому что еще нет таких технологий, которые смогли бы сделать эти очки настолько совершенными, чтобы человек чувствовал себя в них абсолютно комфортно. И в этом смысле нам не надо додумывать, что будет завтра. За нас это нащупает условная Apple. А потом мы придем к тем производителям, к которым обратился этот разработчик, и скажем: «Слушай, тебе же для выполнения заказа нужно расширить производство, нужно купить станки, нанять новых людей, тебе же деньги нужны. Тебе нужно помочь». И дадим поддержку — финансовую, административную, иногда управленческую, поможем двигаться вперед. Мы ведь не производители, мы — инвесторы. Наша задача — выбрать те технологии, которые будут активно развиваться, на которые будет спрос.

Как вы организовали кастинг проектов в портфель Роснано?

Есть два способа поиска проектов — реактивный и проактивный. Реактивный — это когда есть поток заявок на финансирование, и мы выбираем из них. В первые годы нашего существования был огромный поток. Сейчас он снизился, и мы давно уже перешли на проактивный способ. «Забрасываем сети» — наши агенты ездят по стране, общаются с людьми, смотрят на проекты с инновационными технологиями, нуждающиеся в коммерциализации. Так они появляются в поле нашего зрения. Далее действует сложная система отбора — так называемая «воронка». Какие-то проекты отсеиваются на ранней стадии, поскольку не соответствуют нашему мандату. Какие-то — на этапе различных сложных экспертиз. В конечном итоге оставшиеся проекты приходят в «мозговой центр» — в инвестиционный комитет. Это либо комитет УК «Роснано», либо комитет одного из наших фондов. Я лично стараюсь пропустить все проекты через УК, поскольку компетентность участников этой команды очень высокая — большинство ее членов в этом бизнесе уже десять лет. По большому счету, выбор из проектов, прошедших через «воронку», — это уже искусство. Играют роль такие аргументы членов комитета, как «чувствую», «верю», «понимаю», «имею к этому аппетит». Описать это невозможно. Возьмите режиссера, снимающего фильм. Конечно, он учился, он владеет техническими приемами. Но есть и озарения. Когда они выстреливают, фильм получается хорошим. Но бывают, к сожалению, и плохие фильмы.

Есть такая пословица: «Если лошадь сдохла — слезь». Бывает, что вы даете деньги «умирающей лошади»?

Да, у нас были такие ошибки. На заре нашей деятельности мы поставили на лошадь, не зная, что рядом подрастают жеребцы. Мы проинвестировали в реконструкцию, а фактически — в строительство завода для производства поликристаллического кремния в Сибири, а потом выяснилось, что в это же время в Китае при господдержке строятся десятки подобных заводов. Цена на поликристаллический кремний в результате упала настолько, что производство стало нерентабельным, и цена этой «лошадки» снизилась в десять раз.

Чему вас это научило?

Прежде чем инвестировать, посмотри вокруг. И если тебе кажется, что на рынке пока наблюдается недостаток того или иного продукта, это совсем не значит, что другие еще не рванули в эту область. Не всегда стоит строить предприятие или готовиться к выпуску продукта, когда он находится на пике спроса. Например, популярная нынче история: биткойны. Вот вы сейчас пойдете покупать биткойны?

Конечно. И я в продуктовом магазине, у «интеллигентных цыган» возьму. Как все нормальные люди.

Шутки шутками, а биткойн ведь постоянно бьет рекорд цены.

Что очень нервирует и влечет как-то поучаствовать.

На этом и построено понимание экономических процессов: на жадности и на страхе. Два стимула, которые руководят людьми. А между жадностью и страхом ужасно хочется заработать. Но вот я, например, при всей своей любви к риску, не буду покупать биткойн за 5 тысяч долларов.

Есть такие продукты, в которые я никогда не буду инвестировать, и есть принцип: если я не могу простым языком объяснить, например, своей жене, в чем заключается суть инвестиции, эту инвестицию я делать не буду. Я хочу разбираться в том бизнесе, куда инвестирую. Например, в области электроники или интернета я бы не взялся предсказывать будущее на ближайшие 20–30 лет.

В некотором смысле это проще, чем предсказать события ближайших пяти лет, — там либо эмир помрет, либо ишак.

Некоторые предсказывают такое развитие медицины и биотехнологий, что ни эмир, ни ишак не помрут.

Но для инвестора важно быть не столько специалистом в технике и технологии, сколько разбираться в человеческих душах. Вот вчера у меня была встреча с одним парнем, который делает на Алтае биодобавки. Я, конечно, с ним не о биодобавках говорил, потому что я в них ничего не понимаю. Но я увидел перед собой такого 40-летнего крепкого сибиряка, жесткого, понимающего, что он делает, готового преодолевать препятствия. И после двухчасового довольно интересного разговора о жизни я сказал, что мы будем делать этот проект. Потому что в данном случае речь идет об инвестировании в человека, который понимает рынок. И у него железная стойкость, он вытянет этот бизнес. Все-таки в бизнесе надо иметь не только желание и видение, нужны еще железные нервы, здоровье и характер.

Сколько людей должно быть в команде проекта, который вы готовы поддержать? Один человек может в какой-то момент перегореть.

Без сомнения, партнерство более эффективно. Люди дополняют друг друга. Но деловое партнерство — это больше и сложнее, чем супружество. При этом особенно неустойчивы партнерства из двух человек, хотя на старте и при переходе в зрелость они удивительно эффективны. В начале у них совпадает видение мира, терминология, видение базовых ценностей, а потом они растут и вдруг понимают, что их ценности изменились, а если они не совпадают — партнерство невозможно. При этом они построили бизнес — это их дитя. Как его делить? Три партнера — более устойчивая конструкция.

В чем особенность управления инвестфондом, оперирующим госсредствами?

В Роснано я с самого начала выступал за то, что наша главная ценность — не государственные деньги, а знания и умения управляющих директоров. В первом инвестиционном цикле мы финансировали проекты с баланса компании, а во втором — делаем фонды из заработанных и привлеченных средств, реинвестируем в них. В этих фондах работают наши управляющие, которые принимают инвестиционные решения. Роснано не холдинг, который держит пакеты акций. Наша основная функция — эффективные технологические инвестиции и последующие выходы из проектов. И наиболее удобная форма для такого бизнеса — это private equities фонды. Для реализации этой модели необходимо отделить собственность от управленческой функции. Поэтому мы создали управляющую компанию, которая и управляет активами АО «Роснано». Что это дает? Помимо средств, которые выделило государство, такая конструкция позволяет привлекать средства частных инвесторов, суверенных фондов — кого угодно. И это важнейшая функция. На том направлении, за которое мы отвечаем, мы можем сосредоточить больше средств, не залезая в бюджетный карман.

На ваш взгляд, венчур в России смог сформироваться как институция?

Если мы говорим о классическом венчурном рынке или о классическом private equity рынке, то, на мой взгляд, он в России пока не сложился. Я считаю, есть нации традиционалистские, а есть новаторские — их жизнь к этому сподвигла. Например, американцы: изначально это небольшая группа ирландских бедняков, покинувших родину в поисках лучшей жизни. Потери, поражения они не рассматривают как катастрофу, они готовы начать заново. Такая же страна — Израиль.

В России на венчурном рынке, которого как институции пока вроде бы нет, стало больше денег?

Качество венчурного рынка определяется наличием идей и амбиций. С точки зрения идей у нас не так плохо. Со второй частью сложнее. В мире вообще не так много людей, которые готовы рисковать, — а именно их называют предпринимателями — всего 4–5%. Все остальные готовы работать по найму и не брать на себя головную боль.

Деньги — это топливо. Их нет и они одновременно есть, скажем так. Более того, когда их переизбыток — это плохо. Я на самом деле глубоко убежден, что лучше всего финансировать развитие ровно на ту сумму, которая необходима. Отношу себя к той формации отцов, которые скажут: ребенка лучше недокормить. И я считаю, что проинвестированные компании — это школа скаутов, это жесткая история. Вы должны их недокормить, сильно погонять, и на выходе они должны быть такими злобными, поджарыми волчатами.

Роснано тоже прошел через эту системную ошибку — заливали деньгами проекты?  

На начальном этапе мы несколько перефинансировали ряд предприятий, и они, к сожалению, или умерли, или умирают. Нас тогда как институт развития наш акционер оценивал не по доходности, а по количеству запущенных предприятий. Но сейчас мы стремимся зарабатывать, а не поддерживать производство независимо от его востребованности.

Фактически Роснано инвестирует в проекты на той стадии, когда есть не только продукт, но и перспективы, и понятна динамика продаж. Почему вы подключаетесь на этом этапе? Так проще показать результат?

Это та ниша, которую мы должны были занять в системе институтов развития. Инвестиции на ранних стадиях — это фонд Бортника, РВК, Сколково и другие фонды. Роснано помогает масштабировать продукт или технологию, желательно, конечно, на международный рынок. Возможность конкурировать на внешнем рынке — это лучший показатель качества, потому что там вы сталкиваетесь с реальной конкуренцией. Как только ты выходишь на внешний рынок, тебе уже никому не надо доказывать, что ты хороший, жизнь это уже сделала за тебя.

Как фонд «прямых инвестиций», вы должны выходить из проектов. Однако выходить — куда? Кто покупатель?

В мире есть три базовых способа выхода — продажа стратегическому или финансовому инвестору, выкуп менеджментом и IPO. Но выход на публичный рынок — это всегда сложная и далеко не всегда успешная история. При этом пока имеются в виду только западные рынки. Российский слишком мал. Наши проекты по объему таковы, что я с трудом представляю себе размещение тут. Да, ММВБ хотят выстроить «русский NASDAQ», мы им в этом помогаем и поддерживаем. И может быть, со временем там действительно что-то появится. Сейчас же проблема в том, что в России пока нет внутреннего спроса на акции технологических компаний. Если бы был инвестиционный спрос, уверяю вас, и предложение бы появилось.

Как вы понимаете, когда наступает удачный момент для выхода?

В значительной степени это зависит от управляющего директора. У меня, например, аппетит к проектам в более поздней стадии. Я стараюсь входить, когда уже есть продукт, который доказал свою жизнеспособность, и его фактически надо продвинуть на рынок. Или когда требуется масштабировать бизнес. Раньше это называлось «внедрять». Это тяжелейшая работа. Вы берете продукт, который доказал какие-то свои уникальные качества, видите, где можете его применить. Но дальше вы сталкиваетесь с огромным объемом проблем, которые надо решать. Начиная с проблемы под названием «государственное регулирование», ГОСТов, стандартов, и заканчивая такой, как интересы крупных игроков. Попробуйте сейчас наступить на пятки нефтяникам и, скажем, массово внедрить электромобиль или даже биодизель. С выходом история такая же — важно «не недосидеть и не пересидеть». Одним словом, готовых рецептов нет — кто-то любит al dente, а кто-то хорошо «проваренный» продукт.