Ирина Хакамада: Страдать — это наш русский кайф
Ɔ. Цикл лекций называется «Счастье быть собой». Скажите, что для вас счастье?
На своих лекциях я люблю задавать этот вопрос аудитории. И самое частое, что я слышу в ответ: счастье — это гармония. Я плохо отношусь к этому термину, потому что гармония — это смерть. Жизнь не гармонична. Почему японцы почитают асимметрию? Потому что это жизнь.
В разном возрасте у меня было разное восприятие того, что такое счастье. В 18 лет я думала, что стану счастливой, когда выйду замуж. Вышла — и это была полная глупость. После этого я решила, что для счастья мне нужно стать кандидатом наук до 30 лет. Я даже ультиматум себе поставила: если не достигну этого, уеду в Магадан. В 30 лет я стала кандидатом наук. Счастья больше не стало — и я решила заработать кучу денег. Начала продавать компьютеры, создала торговую биржу. Этой цели я тоже достигла. Но прошло три года, и я осознала, что я самая несчастная женщина на свете. Я стала думать, почему несчастна, и начала рестарт. Не знала, что делать, но была уверена, что дальше так жить я не могу.
Мне страшно захотелось стать политиком. Я прошла просто невероятно тяжелый путь, 12 лет занималась этим, и, несмотря на сложности, это было счастливое время. Но в то же время я пережила один из острейших кризисов жизни: во время президентской кампании мой ребенок заболел раком. Кампанию я не свернула: моя деятельность давала мне энергию, которой я поддерживала ребенка.
Потом мне надоела и карьера политика. Я перестала видеть и чувствовать будущее — и я ушла в никуда. Год была между счастьем и несчастьем, была пустой, и вокруг была пустота. Тогда я начала читать лекции. И снова чувствую себя на своем месте.
Ɔ. Бывало ли так, что не хотелось куда-то идти, чего-то добиваться?
Бывало, из-за страха. Но это просто эмоция. Физиологи говорят, что страх длится не дольше 12 минут, а дальше — лишь наше нежелание или неспособность его отпустить. Так вырабатывается установка. Не стоит делать установку на основе страха, лучше взять для этого более высокое переживание.
Вообще, бояться не нужно — из любого отчаяния и кризиса можно выбраться, если сказать: да, это жопа, но может быть лучше. Последний может стать первым. И да, не заявляйте деклараций — меняйте все постепенно, медленно, как китайцы меняют свое государство: был совсем красный Китай, а стал страной с одной из сильнейших рыночных экономик.
Ɔ. Вы часто говорите о Востоке и восточной философии. Насколько я знаю, вы следуете постулату «самурай должен умереть заранее». Вы готовитесь к худшему?
Если у вас смертельный бой, то надо подготовиться к худшему. Ведь проигрывает тот, у кого первого сдадут нервы. Спортсмен, победивший на всех мировых соревнованиях, может проиграть на Олимпиаде, разволновавшись. Нужно представить, что ты умер. Тогда страх сразу исчезает. Это быстро, страдания нет. Другие будут страдать, не ты. Если ты идешь с таким настроем на бой, то ты имеешь все шансы выиграть. С таким настроем я шла в политику.
В 90-е на меня наезжали бандиты, которые поддерживали другого политика в нашем округе. Они угрожали убить меня. И вот я думаю: как они могли бы меня убить? Наверное, застрелить или сбить машиной. О’кей. Ребенка муж вырастит? Да. Еще и бабушка поможет. Второй ребенок уже большой. Поэтому если убьют — ничего страшного. Тогда я встретилась с бандитами и сказала: я не уйду из округа — это раз; я выиграю выборы в округе — это два; провожать меня не надо — это три. Однажды пережив свой страх, вы понимаете, что жизнь продолжается.
Ɔ. В своих интервью вы часто произносите слово «успех». Как вы думаете, почему за прошедшие 25 лет так и не появился герой нашего времени? Почему 90-е годы не дали нам такого героя?
Во-первых, по-настоящему в новой стране мы жили всего пять лет — с 1991 по 1995 годы. Во-вторых, архетип русской нации складывался веками.
Мы мечтаем быть похожими на Сингапур и Китай, отворачиваемся от Запада. Но мы не Восток. Мы не можем на протяжении длительного времени делать что-то не спеша, мы постоянно хотим победить сразу — и лечь на печь. Добавьте сюда два фактора. Во-первых, православие. Оно растворяет личность в страдании. Во-вторых, наша власть — что царская, что советская, что нынешняя — действует на личность таким же образом. Личность от этого сжимается, уменьшается — оттого у нас и популярен образ «маленького человека». Кто в России не страдает — для нас человек подозрительный и плохой. Все должны страдать. Вот потому у нас и нет героя, который олицетворял бы успех. Зачем? Это наш русский кайф — страдать.