Встреча с Люцифером

С того самого момента, как в селе Мурино началось строительство метро и линия городской застройки приблизилась почти вплотную, сельская жизнь переменилась. Прошел слух, что село снесут и на его месте вырастут городские кварталы. Местные жители в ожидании переселения обленились, уже никто не высаживал впереди дома на радость прохожим астры, георгины, дельфини­умы, и только старые кусты сирени напоминали о былом великолепии здешних садов. Городские хулиганы все чаще наведывались в село. Сбившись в велосипедную стаю, они смело разъезжали по муринским закоулкам в поисках приключений. Сельские мальчишки были единственные, кто еще охранял границы своего мира от городских захватчиков, но тех с каждым днем становилось все больше.

Через распахнутую калитку на полной скорости к нам во двор въехал Сережа:

— Поехали к школе, там наших бьют! — скомандовал он, неуклюже переваливаясь и с трудом разворачивая свой старый велосипед.

В тот злополучный день я без дела слонялась по двору — за калитку ходить было строжайше запрещено. Меня наказали родители, но, услышав призыв сво­его друга, я не раздумывая бросилась в гараж за папиным велосипедом. Каким же тяжелым и громоздким он был! Огромный, с высокой рамой, широким седлом, изогнутым рулем, он казался гигантским. Ноги с трудом доставали до педалей, а хромированная рама больно врезалась в промежность при каждом торможении и спрыгивании с седла. Я наловчилась, крепко держась двумя руками за руль, просовывать ногу под раму и, зависая всем телом сбоку от велосипеда, крутить педали и удерживать равновесие. Главное было не забыть подоткнуть юбку в трусы, иначе она попадала в велосипедную цепь и стопорила движение.

Сейчас, вспоминая детские годы, я удивляюсь этому молниеносному стремлению прийти на помощь, не разбираясь, кто прав, кто виноват, не испытывая страха, не боясь будущего наказания. Этому чистому чувству солидарности, без примеси сомнения. С разбегу вклиниться в толпу дерущихся мальчишек и в этой неразберихе сбившихся в один клубок тел бить кулаками, царапаться, драть одежду с чужаков, позабыв о хороших манерах, о родителях, об учителях. Позабыв обо всем, с упоением драться до полного отчаяния, до остервенения, до момента, когда враг дрогнет и побежит, похватав с земли свои велосипеды и грязно ругаясь в наш адрес. И тогда, запыхавшись, утирая кровь с разбитой губы, упасть в траву без сил и почувствовать, как соленая теплая жидкость наполняет рот, а запоздалые слезы текут по вискам. Это счастливое чувство одержанной победы роднило и объединяло нас. Всех нас, последних подростков умирающего села.

Городские стали действовать исподтишка, подкарауливая поодиночке и жестоко избивая каждого участвовавшего в прежних потасовках

Я ехала по пыльной дороге, стараясь догнать Серегу. Сельские улицы были пустынны. Вечер уже наступил, кое-где в окнах зажглись голубые огоньки. Тяжелый рабочий день отпустил жителей из своих цепких объятий, передав их в объятия диванов и телевизионных программ. Наша велосипедная гонка проходила без свидетелей. Я мучительно размышляла, кто из парней мог попасть в передрягу. Городские последнее время изменили тактику и после нескольких неудачных стычек стали действовать исподтишка, подкарауливая поодиночке и жестоко избивая каждого участвовавшего в прежних потасовках, желая выместить всю злобу и обиду за проигранные сражения.

Школа располагалась на месте старинной графской усадьбы Воронцовых, на высоком и крутом берегу реки Охты. За рекой раскинулась долина, поросшая высокой травой. Сейчас, в конце лета, трава высохла и пожухла, ее еще не успели поджечь, и она, словно бархатная, золотилась мягким блеском в последних лучах заходящего солнца. На берегу — ни души. Не было никого и на школьном дворе. Мы положили велосипеды на землю и пошли вдоль березовой аллеи, посвященной памяти героев войны. Серега призывно свистел.

— Странно. Может, они поубивали друг друга? — спросил он и растерянно посмотрел вокруг.

— Ага, а велики перед этим съели, — съехидничала я. От напряженного, томительного ожидания битвы меня трясло мелкой дрожью, и я не могла сдержать раздражения и гнева.

Не сговариваясь, мы направились на задний двор школы. Там около кочегарки было самое защищенное от посторонних глаз место. Большая куча угля перегораживала вход на спортивную площадку. Но и здесь никого не было.

Серега подошел ко мне совсем близко, почти вплотную. Я почувствовала его дыхание. Оно было сладким, как у новорожденных щенков. Его губы, чуть пухлые, правильной формы, с приподнятыми вверх уголками, словно ухмылялись.

— Ты чего? — спросила я и слегка двумя руками оттолкнула его от себя.

— Что, зря ехали? Нет тут никого. Может, с тобой подеремся? — сказал он словно в шутку и, глядя мне прямо в глаза, нагло усмехнулся и в ответ толкнул меня рукой в грудь.

Уже с полгода как моя грудь начала расти. Она набухла и мучительно болела и днем, и ночью. От резкой боли в глазах потемнело. Боль была настолько сильной, что породила мгновенную ответную реакцию. Серега не удержался на ногах и кубарем полетел в угольную пыль. Это было обидно, особенно от девчонки. Улыбка мгновенно исчезла, его лицо перекосила гримаса ярости.

— Убью, — произнес он сквозь зубы, зажимая в кулаке кусок угля, и я поняла, что надо бежать.

Драться с чужими — это одно, но вот так, без причины, начать драку с другом, живущим по соседству, было чем-то отвратительным. Бегство представлялось мне единственной возможностью спасти наши отношения, и я побежала что было мочи. Как я ненавидела убегать! Топот его ног слышался совсем близко, каждую секунду казалось, что он схватит меня за косу. От этого сердце бешено стучало в горле и висках, колени готовы были подкоситься в любой неподходящий момент. Каким-то образом мне удалось добежать до велосипеда и начать движение раньше Сереги. Он понял, что ему меня не догнать, и со злостью крикнул мне вслед:

— Домой лучше не возвращайся. Я тебя все равно подкараулю.

Это не было пустой угрозой. Все знали его непростой характер. Он никому не спускал обид. Парни никогда не ссорились с ним. Серега не прощал ни малейшей фамильярности, особенно девчонкам.

Оторвавшись от его преследования и выехав с грунтовой дороги на асфальтированное шоссе, я почувствовала, как мое настроение совсем испортилось. Домой возвращаться не хотелось. Вернувшиеся с работы родители обязательно устроят взбучку за непослушание. Выехав за околицу, в поля, я увидела вдалеке на фоне затухающего багряного неба темный силуэт большой деревянной конструкции. Весовая — так ее называли на селе. Гигантские весы для грузовиков под деревянной крышей.

Страх рос с каждой минутой. И вот уже почудилось, что дверь распахнулась и двое голых людей кинулись за мной, чтобы уничтожить нечаянного свидетеля их жуткого преступления

День погас. Стремительно смеркалось. Вечерние сумерки лишили природу цвета, окунув все вокруг в черно-синюю палитру. Окошко весовой словно маячок во мраке горело вдалеке уютным, желтым светом. Оно манило и притягивало к себе. Колеса велосипеда тяжело шли по разъезженной грузовиками полевой дороге. Ноги от напряженной работы ныли, но, предвкушая теплый прием, я не сбавляла скорости. Работающую там бабу Валю я знала с самого детства. Еще маленькой она привечала меня каждый раз, при встрече угощая леденцами, доставая их из потайного кармана исподней юбки. То, что она работала в маленькой комнатушке на весовой, выдавая квитанции шоферам, я знала не понаслышке. Часто после школы навещала ее. Она угощала меня сладким чаем из граненого стакана в металлическом подстаканнике. Мы с ней садились по обе стороны стола, заваленного бумагами, на старые табуретки и подолгу беседовали обо всем на свете. Сейчас этот огонек мне казался единственной надеждой на спасение. Островком спокойствия в бушующем море неприятностей. В том, что прожившая жизнь мудрая старуха обязательно поможет, я не сомневалась и словно мотылек летела на огонь. Рабочий день давно закончился, но свет в окне еще горел — значит, баба Валя все еще там. Я торопилась, сумрак накрывал меня со всех сторон, и от окружающего безмолвия становилось не по себе.

Подъехав, я спешилась. Дверь была плотно прикрыта. Хотела постучать в окно, но, заглянув в него, так и остолбенела. В окне стоял голый мужчина. Загорелая спина и белоснежные ягодицы были напряжены, проступившие под кожей мускулы, чрезмерная волосатость придавали его фигуре схожесть с демоническим существом. Из-под его рук в обе стороны, словно остовы сломанных крыльев, торчали женские ноги. Одна упиралась пяткой в оконную раму, вторая, согнутая в колене, покачивалась в такт движению. Мужчина равномерно двигал бедрами. До меня донеслись приглушенные стоны. Он наклонился вперед, и из-за его плеча я увидела перекошенное мученической гримасой лицо бабы Вали. Платок съехал, черные с проседью волосы из-под него выбились на лоб. Широко открытые глаза смотрели куда-то вверх. На какой-то миг показалось, что она перевела взгляд и посмотрела прямо на меня. Смертельный ужас овладел мной. Я бросилась бежать не разбирая дороги, но велосипед никак не хотел разгоняться и действовать со мной в синхронном ритме. Его колеса застревали в колее, и мне не удавалось начать движение. Страх рос с каждой минутой. И вот уже почудилось, что дверь распахнулась и двое голых людей кинулись за мной, чтобы уничтожить нечаянного свидетеля их жуткого преступления. Наконец я справилась с велосипедом, он нехотя набирал скорость. В ушах стоял непрекращающийся стон. Я боялась обернуться, мне казалось, что преследовавшие меня летят по воздуху. Темнота, окутывавшая со всех сторон, становилась чем-то жутким и фатальным, словно шлейфом затягивающим в преисподнюю. Я ехала по полю в сторону села так быстро, как никогда до этого. По мере отдаления от весовой мне уже казалось, что увиденное не было таким явным. Я подумала, что все это могло мне причудиться, словно страшный дух весовой, весь покрытый шерстью, с обломанными крыльями, специально заманивает припозднившихся прохожих, зажигая по ночам там свет. У крайнего сельского дома под фонарным столбом, тускло освещавшим улицу, я остановилась, чтобы отдышаться. Здесь я впервые смогла оглянуться и посмотреть назад. Поля, раскинувшиеся перед моим взором черной массой, заполняли все вокруг. Весовую уже не было видно в кромешной тьме. Свет в ее окне погас. Я все более укреплялась в мысли, что это была встреча с потусторонним миром. Припомнилось множество историй, рассказанных мне в детстве о падшем ангеле, заманивающем детей во мраке ночи. Радость спасения придала смелости. Я оседлала железного коня и поехала в сторону дома. Поджидавшая меня дома трепка уже не казалась такой страшной, и желание вернуться в объятия родителей пересилило все прежние страхи наказания.Ɔ.