Демоны Алекса Дубаса

Он еще не появился в дверях, а ты уже издалека слышишь знакомый голос. Алекс Дубас проходит по коридору театра и вслух интересуется всем, что видит вокруг. Например, девушка это или парень на афише спектакля? И сразу следующий вопрос: почему никто до него этим не интересовался?

Через шесть часов здесь, в крошечном зале театра «Практика», состоится самый первый прогон моноспектакля «Прометей». Этакий камин-аут, в котором вечно позитивный Дубас будет рассказывать о мужской грусти, тяжелой болезни мамы и попытке найти своих внутренних демонов. Дубас заметно нервничает, и то, что интервью назначено до премьеры, его явно не радует. «Все, что вы хотите узнать, будет сегодня в спектакле. Честно говоря, даже не знаю, что я вообще могу вам еще сказать, – говорит он. — Вы же наверняка будете спрашивать, как пришла идея создать спектакль?»

Дубас — это человек, к которому ты отправляешься, чтобы задать вопросы, а в итоге сам рассказываешь ему все о себе

Я не буду. Даже по одному опубликованному в сети фрагменту «Прометея» — о том, как в самолете из-за турбуленции выпали кислородные маски и Дубас всерьез размышлял о собственном некрологе, — уже понятно, что для автора это своеобразная терапия. И ее смысл в том, чтобы вытащить на всеобщее обозрение сиюминутные мысли, которые любой из нас предпочитает держать при себе.

На голове Дубаса красная шапка — в последние годы он культивирует образ обаятельного мизантропа Стива Зиссу из «Водной жизни». Сам Дубас производит впечатление прямо противоположное: это человек, к которому ты отправляешься, чтобы задать вопросы, а в итоге сам рассказываешь ему все о себе. И уж точно Дубас не выглядит так, как будто переживает обещанный в анонсе к спектаклю «кризис среднего возраста». «Это, кстати, ошибка. Бог миловал, единственным кризисом в моей жизни был тинейджерский, случившийся лет в 14–16, — говорит мне Дубас. — Хотя возраст у меня уже вполне средний — мне 45 лет, — экзистенциальных проблем и вопросов вроде “зачем я живу” или “чем я занимаюсь” у меня никогда не было. Мне правда не на что жаловаться: я очень комфортно чувствую себя в социуме, в этих реалиях с перепадами настроения в обществе. Только я не анализировал, что я для этого сделал. Просто так живу».

С этого начинается «Прометей»: Дубас выходит на сцену и признается в том, что последние восемь лет он — абсолютно счастливый человек. Чем дальше, тем больше все происходящее напоминает задушевный разговор с другом, изливающим тебе на кухне душу после очередного бокала вина. Дубас надевает фартук и полтора часа методично лепит пельмени, попутно ненавязчиво рассказывая о том, как он встретил в Германии девушку, которая ему по-настоящему понравилась — и как в этой ситуации поступил он, счастливо женатый человек, который не хочет расстраивать супругу. Это сменяется воспоминанием о мечте детства стать ведущим «Клуба кинопутешественников» с Юрием Сенкевичем. Эта история неожиданно оборачивается размышлениями Дубаса о реинкарнации, Иисусе Христе и неверном выборе Гектора, отправившегося в заведомо смертельный бой с Ахиллом.

Вера в Бога — вопрос, который явно интересует Дубаса, когда-то изучавшего каждую конфессию по отдельности. «У меня даже была идея сделать на радио программу “Рейтинг религий”, — говорит Дубас. — Ты задаешь одни и те же вопросы муфтию, православному, буддисту: как вы относитесь к многоженству? К гомосексуализму? К деньгам? И так далее. И вот после каждого большого интервью слушатели голосуют за понравившиеся ответы, а мы в студии объявляем победителя».

Окончание фразы Дубаса повисает в воздухе, отчего возникает ощущение какой-то ненавязчивой спонтанности

С таким же пристальным вниманием Дубас изучал когда-то счастье — и это теперь единственная тема, которую после книги «Моменты счастья» он полностью для себя закрыл. «Та книга появилась спонтанно, — рассказывает Дубас. — К нам в студию должен был прийти Никита Михалков, но он задержался в пробке. Надо было что-то придумать за несколько минут до эфира, и я решил предложить слушателям рассказать о моменте, когда они были абсолютно счастливы. С единственным условием — сделать это в режиме “реального времени”: как будто вы позвонили, например, из 1987 года или “из вчера”. Вот тогда я второй раз в жизни расплакался в эфире — от того, насколько предельно откровенно это было и насколько это было про меня. Люди звонили и рассказывали дрожащими голосами абсолютно универсальные истории. Как ни странно, практически не было рассказов про день свадьбы вроде “тогда я надела белое платье”. Не было историй про рождение ребенка — “и тогда мне принесли маленький комочек и положили на живот”. А была, например, вот какая история из роддома. Девушка описывала: “У меня родился мальчик, а я лежала в палате с глухонемой соседкой. Зима, к нам никого не пускают: карантин. И вдруг я вижу, что эта женщина подходит к окну и начинает с кем-то разговаривать. Я тоже подхожу и вижу, что на улице стоит ее муж. Я все думала, как же ей живется тяжело. А сейчас, в отличие от меня, она может все рассказать мужу жестами. Вот тогда я ощутила настоящее счастье”».

Дубас на мгновение замолкает и вспоминает историю, которая тронула его больше всего: «Позвонил мужчина и хриплым басом рассказал: “Я нахожусь в Тольятти в 1983 году. Мне восемь лет, а моему брату Мише — семь. Февраль. Очень рано темнеет. Метель. Наши родители пришли домой и сказали, что они разводятся. И это ужас. Как так? Мы плачем и уговариваем их не расставаться, ведь это наш мир рушится. И тогда нам это удалось. Конечно, потом родители развелись. Но я помню тот вечер: по телевизору “Приключения Шурика”, мама жарит котлеты, а мы абсолютно счастливы, что нам с братом удалось сохранить семью”. У меня родители развелись совсем иначе. Но почему-то мне захотелось присвоить эту историю себе».

Я интересуюсь первым случаем, когда Дубас расплакался в эфире. «Это было, когда террористы взорвали станцию метро “Лубянка”, — отвечает Дубас. — Утренний эфир программы “Что-то хорошее”, у нас была какая-то веселая тема разговора. И сразу после случившегося у нас начались репортажи с места события. Ты слышишь этот ужас, боль в голосе, понимаешь, что этим солнечным утром чья-то жизнь прервалась в двух километрах от тебя. И что там сейчас происходит какой-то ад: кого-то вытаскивают из-под завалов, у кого-то больше нет сестры, у кого-то…» Как и много раз во время разговора, окончание фразы Дубаса повисает в воздухе, отчего возникает ощущение какой-то ненавязчивой спонтанности: точно так же не раздражает сбивчивая речь человека, который пытается рассказать о чем-то совсем личном.

Какого бы успеха Дубас ни добивался в каждом своем деле, он в любом случае остается тем «простым соседским парнем», к которому можно зайти на выходных и посмотреть вместе футбольный матч

Это отсутствие фальши по-настоящему подкупает в Дубасе. Теле- и радиоведущий, путешественник, журналист, писатель — какого бы успеха Дубас ни добивался в каждом своем деле, он в любом случае остается тем «простым соседским парнем», к которому можно зайти на выходных и посмотреть вместе футбольный матч. «Я пытался понять собственное отношение к деньгам и… понял, что я о них не думаю. У меня всегда было ровно столько, сколько мне нужно, — говорит Дубас. — Когда мне нужна какая-то сумма или я чего-то хочу — это происходит. Например, сейчас я вернулся из двух очень красивых путешествий на роскошных поездах — по Ирландии и Индии. В “Махараджа-Экспресс” у тебя в распоряжении половина вагона и ванная с дорогой косметикой. Красивые места: Агра, Тадж-Махал, у тебя шеф-повар, полеты на шарах и плавание на лодках. Путешествие длится 10 дней и стоит 1200 долларов в сутки с человека. Позволить так путешествовать с женой я себе не мог. Но — как мне кажется — я хорошо пишу. И я позвонил в редакцию трэвел-журнала с вопросом, интересна ли им история о моем путешествии по Индии на поезде. А потом дозвонился до индийской компании с вопросом, не интересно ли им опубликовать историю в российском журнале. И все получилось. Это все не про мою хитроумность. Просто я правда не сильно думаю о деньгах — они приходят и уходят, когда нужно».

«Вот ты меня спрашиваешь, как остаться собой, когда появляется больше денег, — продолжает после паузы Дубас. — У Курта Воннегута в предисловии к книге “Мать Тьма” написано: на самом деле нет никаких масок. Люди есть те, за кого себя выдают. Не может женщина изображать стерву, а в другой момент решить, что она кошечка. Нет, ты и есть сейчас эта стерва или кошечка. Это природа, а не маска. Я искренне уверен: Никита Джигурда нисколько не лицемерит, и Рамзан Кадыров абсолютно настоящий. Вот недавно был пример, который меня потряс. Я вел корпоративное мероприятие для банка, куда пригласили выступить Дмитрия Певцова. Он выходит, в кожаных штанах и белой рубашке, с гитарой. На гитаре — георгиевская ленточка. И говорит: “С Новым годом вас, спасибо, что пригласили. Но в этот праздник мы не должны забывать, что сейчас проливается русская кровь и на Донбассе идет бойня”. А затем поет песню Высоцкого. Красиво нарядившиеся девочки из бухгалтерии немного охренели. А Дима продолжает: войны не должно быть! И исполняет Вертинского: “Кто послал их на смерть недрожавшей рукой…” Спустя две недели я оказался в Одессе на концерте Алексея Горбунова. Будучи народным артистом Украины, он отказался от участия в российских фильмах. Горбунов сказал: я сейчас был в госпитале, пел для бойцов АТО. И затем поет нам Высоцкого. А потом Вертинского, абсолютно тот же репертуар! Это я к чему? И Певцов, и Горбунов были по-своему абсолютно честны».

В дверь заглядывает строгая женщина Дуся и сначала показывает на часы, а потом сообщает Дубасу, что ему нужно срочно примерить фартук. «На спектакле вы получите ответы на все ваши вопросы», — говорит она мне. По пути к выходу я пытаюсь узнать, что же это все-таки для Дубаса — терапия? «Может быть, шоковая, — говорит он. — Вот нам же говорят, что во всем есть смысл. У меня в жизни было много чего драматичного, и были ошибки — об одной из них я расскажу в “Прометее”, — после которых я не сделал никаких выводов. Я так и не понял, зачем мне это было дано — просто потратил свое время».

Перед тем как вернуться к фартуку, Дубас с явным наслаждением выкуривает сигарету. «И как это ощущается — вот так выходить и рассказывать о себе перед незнакомыми людьми?» — спрашиваю я его. «Страшновато», — отвечает Дубас.

Через шесть часов я увижу его на сцене. В начале спектакля он будет всерьез размышлять, любит ли он свою маму по-настоящему, если не готов за нее умереть. На финальной фразе о том, как его мама чувствует себя сейчас, у него дрогнет голос. Курт Воннегут был прав: ты — тот, кем являешься в этот самый момент.

Спектакль «Прометей» идет на сцене театра «Практика».