«Чужой среди своих». 4 истории об атеистах в религиозном окружении

«Мама враждебно относилась к моим атеистическим взглядам: вдруг люди узнают, что она плохо воспитала дочь»

Амина, 26 лет

До 9 лет я жила в своем родном городе — Махачкале, а после мы переехали в Москву. Я по умолчанию верила в Бога-создателя, и да, наверное, считала себя мусульманкой, но обряды соблюдать никогда не стремилась. В 90-е у нас в холодильнике спокойно лежало сало, которое ели мои родители. И это при отчетливом понимании того, что мы — мусульмане. Вообще тогда люди в республике были свободнее — и взглядами, и нравами.

В нулевых начался регрессивный процесс и активное насаждение исламизации в молодежной среде. Многие мои родственники стали уходить во все это с головой. Люди, которых я знала, очень сильно изменились, и как будто ничего общего между нами не осталось. В какой-то момент это коснулось и моего отца. Когда мне было лет 13–14, он стал заставлять меня и моего брата молиться по пять раз в день, потом поститься в Рамадан. Меня в мечеть никогда не водили, но моего брата по пятницам отец всегда заставлял. Нас не спрашивали, хотим мы этого или нет. В какой-то момент мы с братом превратились в искусных лжецов: могли, например, запереться в комнате и сказать, что помолились, а сами просто сидели и засекали время. Во время поста могли украдкой перехватить что-нибудь на кухне.

Брат говорил, что моими друзьями не могут быть русские, потому что они христиане

В московской школе я была в определенном вакууме, меня травили одноклассники. После поступления в вуз, общения с людьми совершенно разных взглядов, лекций по литературе я начала задумываться над тем, что говорит моя родня. Раньше из-за оторванности от социума я не подвергала их высказывания анализу. Даже не задумывалась над тем, сколько ужасного говорят эти люди и как буднично этот ужас порой звучит. Например, у меня очень религиозный двоюродный брат. Его жена ходит в хиджабе, и в их семье все по мусульманским канонам. От него я часто слышала: «Лучше мертвый друг, чем друг — гей». Я выступаю за легализацию однополых браков, у меня от такого волосы дыбом встают. Этот двоюродный брат говорил, что моими друзьями не могут быть русские, потому что они христиане. А у меня почти все друзья русские, я их люблю, и мне с ними гораздо интереснее, чем с земляками, и оправдываться за это я не собираюсь.

К 20 годам я пришла к атеизму. Бесчеловечность большинства людей, их злость по отношению к друг другу и ненависть к непохожим... Разве Бог бы допустил такое? Думаю, нет. Мир и люди слишком хаотичны, что, скорее, говорит о том, что над нами нет никакого создателя. Я пыталась и пытаюсь обсуждать это только с мамой, с отцом на эту тему говорить бесполезно — он слишком догматичен. Мама поначалу тоже очень враждебно относилась к моим атеистическим взглядам, даже обижалась: вдруг люди узнают, будут говорить, что она дочь плохо воспитала. Но сейчас она относится к моим взглядам с пониманием и даже кому-то из своих знакомых приводила мои слова в качестве аргументов.

Вообще с религиозными людьми сложно говорить. У них любой разговор выезжает на тему ислама. Пару лет назад у моей тети от сердечного приступа скончался муж. Ему было 42 года. На похоронах и поминках его старшая сестра рассказывала: «А вы знаете, он же атеист был, хоть и скрывал». Все очень возмущались. Кто-то даже сказал, что человек, который не верит в Бога, долго жить не будет. А я удивилась: человек больше 20 лет в моей семье, а никто о нем этого не знал. Взрослый мужчина был вынужден скрывать свои взгляды почти ото всех.

«Мой муж-священник вел двойную жизнь»

Ольга, 34 года

Моя семья никогда не была религиозной. Меня крестили в детстве — на этом религиозное воспитание и закончилось. Я всегда хорошо рисовала, поэтому хотела поступать в университет культуры. Но мама услышала по радио объявление о наборе на иконописное отделение духовного училища и уговорила меня поехать и посмотреть, хотя я поначалу возражала. Мне предложили пожить недельку, пообщаться с воспитанницами и абитуриентами. Я была очень тихим домашним ребенком, и мне понравилось в училище. Я сдружилась с несколькими девушками и решила поступать на иконописное.

Это был 2001 год, наверное. Верующие люди мне показались в разы лучше атеистов: кругом любовь, жертвенность и благородство. Я с головой окунулась в новую для себя жизнь и довольно быстро вникла в азы православия. После уроков были послушания, мы много работали и молились. Все догмы учения принимались на веру, без критического анализа, ведь сомневаться в них — грех. Я была в эйфории, казалось, что я узнала истину и теперь все у меня в жизни все будет как надо.

Рядом с нашим училищем была мужская семинария. По сравнению с моими бывшими одноклассниками, молодые семинаристы казались ангелами: не пьют, не курят, не матерятся, воспитанные, вежливые, ориентированы на семейные ценности. Я усердно молилась боженьке о таком супруге, и боженька, видимо, услышал. Мы познакомились с будущим мужем на одном из церковных праздников, он очень красиво ухаживал. Через год мы поженились, мне было 19 лет.

После учебы нас отправили в провинциальный городок, и муж сразу стал там настоятелем. Я догадывалась, что у него тяжелый характер, но, когда у него появились деньги (немалые для того городка), связи и власть, его гордыня взлетела до небес. У нас родился ребенок, и муж, видимо, решил, что я уже никуда не денусь и стерплю любое отношение. Он унижал меня, оскорблял, его могла вывести из себя любая мелочь, о помощи с ребенком и речи не шло. На людях он был идеальным мужем.

Я верила в Бога. Думала, что мне просто не повезло с мужем, а настоящие батюшки есть, и вера у них настоящая. Потом узнала, что мою подругу избивал муж-священник

Когда дочке исполнился год, я поступила на заочное обучение в университет. Муж был против: матушке образование ни к чему. Он все чаще нарушал посты, не вычитывал молитвы, но на проповедях все так же рассказывал, что нужно молиться и поститься, а не ходить в церковь — большой грех. Службы обычно проходили два раза в неделю, еще могли быть погребения, крещения или венчания. В остальное время муж был свободен, и, видимо, от безделья началась деградация. Семейная жизнь трещала по швам. Когда дочке было два года, я вышла на обычную светскую работу. Городок был маленький, все знали, что я матушка, и смотрели на нашу семью как на пример. А я все больше страдала от вынужденного лицемерия и никому не могла рассказать, что муж на самом деле делает совсем не то, чему учит людей. После работы муж устраивал мне сцены ревности, говорил, что я вышла на работу, чтобы искать себе любовников, и обзывал меня шлюхой при дочери. Он днями и ночами сидел за компьютером, уже тогда я знала, что он зависает на порносайтах. Секс у нас был всегда, я не ханжа, но отказать ему было невозможно, в этом случае он просто применял насилие. Посты его тоже не останавливали: «Иоанн Златоуст сказал, что если очень хочется, то можно — чтобы не было большего греха».

В тот период я еще верила в Бога. Думала, что мне просто не повезло с мужем, а настоящие батюшки есть, и вера у них настоящая. Потом я узнала, что мою подругу избивал муж-священник, приковывал ее к батарее, другой — изменял с проститутками. Это заставило меня разочароваться прежде всего в РПЦ, и моя вера начала потихоньку угасать: на службы я ходила только потому, что надо, молитвы тоже забросила.

Я спрашивала мужа, верит ли он в Бога, он отвечал, что да, но не совсем так, как написано в Библии. Он считал себя выше простых людей, стремился к власти над ними, над их умами — именно это и привлекало его в священническом служении. Прихожане слушали его, открыв рты: муж был замечательным оратором. Люди его любили, за малым исключением. Мне становилось все неудобнее находиться в церкви и смотреть людям в глаза. Мы жили за счет пожертвований, и я знала, что большинство денег батюшка тратит на свои удовольствия, на свой комфорт: например, он считал ниже своего достоинства ездить общественным транспортом — только такси. Любил походить по ресторанам и хотел купить себе крутой джип, но я его переубедила. Вскоре мужа перевели в другой город, и мы развелись после десяти с лишним лет брака. Многие прихожане говорили, что я разрушила батюшке жизнь. Но он особо не страдает: в большом городе легко вести двойную жизнь и встречаться с девушками.

Я постепенно пришла к атеизму. Когда-то в училище нам преподавали сектоведение, и я поняла, что православие имеет те же черты, что и секты. Я прочла сначала апокрифические евангелия, историю церкви, прочла и о других религиях, и увидела, что структура у всех религий по сути одна. Потом перешла на научную литературу, в частности, Докинза. В интернете у меня появились друзья-мусульмане, католики и протестанты, и каждый пытался доказать, что их вера правильная. Но, чем больше я читала научных книг по эволюции, истории земли и космоса, тем слабее становилась моя вера. Когда я осознала, что Бога, скорее всего, нет, мне стало легче. Все стало на свои места. Я рада, что ушла из церкви. Религия и это постоянное ощущение вины — насилие над личностью. Но многим своим подругам я не говорю, что атеистка — со мной перестанут общаться.

«С приходом феминизма в мою жизнь с религией было покончено навсегда»

Танзила, 24 года

В Ингушетии верующие все, иного быть не может. Мои родители религиозные: мама в меньшей степени, чем отец. Выбора у меня, как и других детей, не было. Научили верить в Аллаха и сказали, что сомневаться в его существовании — грех. Молиться меня научила тетя. В то время ислам — ортодоксальный, радикальный — стал очень популярен. Тетя первая в семье подхватила волну и, имея влияние среди родственников, «подсадила» всех остальных. А я, внушаемый подросток, легко повелась если не на обещания вечного рая, то на угрозы вечных мук в аду за невыполнение намаза. Делала я его поначалу с энтузиазмом, потом это стало тягостной бессмысленной обязанностью, я то бросала молиться, то снова бралась, пока не перестала окончательно лет в 19. У нас к намазу относятся очень щепетильно: по крайней мере, на словах его делают все. В мечети я никогда не была, желания не было. Да и ходят у нас туда только мужчины.

К атеизму я шла постепенно. Сначала появились сомнения, и это было очень неприятно, даже больно: представьте, что все ваше мировоззрение держится на религии. К тому же вероотступничество — тяжкий грех в исламе, плюс оно означало бы разрыв связи с социумом. В какой-то момент я просто разрешила себе сомневаться, и ислам показался мне бредом жестокого сумасшедшего. Эта религия несколько непоследовательна и несправедлива, особенно к женщинам. С приходом феминизма в мою жизнь с религией было покончено навсегда.

Я рассказала о своих взглядах маме, зная, что она примет меня любую. Мама исповедует умеренный ислам, и мы сходимся во многих вопросах, кроме наличия сверхъестественной сущности

Я рассказала о своих взглядах маме, зная, что она примет меня любую, и она приняла. Мама исповедует, скажем так, умеренный ислам, и нынешняя обстановка ее пугает. Что удивительно, мы сходимся во многих вопросах, кроме наличия сверхъестественной сущности. С отцом об атеизме я говорила раз в жизни, когда мы были достаточно близки, чтобы поговорить о чем-то настолько личном. Он моего мнения не принял: сказал, что не может такого быть, что так нельзя и он мне не верит. В общем, пошел в классическое отрицание. А потом благополучно забыл о нашем разговоре. Иногда, правда, пытается поговорить про намаз, я киваю, но делаю по-своему. Кроме мамы и пары знакомых, которые в целом разделяют мои взгляды, я ни с кем ими не делилась. Если скажу остальной родне, кто знает, чем все закончится: может, рассоримся и никогда больше не увидимся, а, может, приведут муллу изгонять из меня джиннов.

В общем, чтобы продолжать относительно спокойную жизнь в своем кругу, надо молчать. Тут я по умолчанию мусульманка. Хотя, как оказалось, среди молодежи достаточно много атеистов, агностиков, да и просто нерадикальных мусульман, но я долгое время считала, что я одна такая. Люди вокруг иронизируют, что религиозность нынче какая-то напускная, что редко кто верит искренне, но даже если это так, дать понять, что ты неверующий, здесь — риск.

«Односельчане считали меня белой вороной и смотрели косо»

Айваз, 31 год

Мои родители придерживаются светских взглядов на устройство семьи, хотя сами себя называют мусульманами. В семье намаз никто не читал, посты не соблюдал, да и сало с борщом частенько ели. Возможно, на это повлиял интернациональный состав нашего маленького поселка: моими соседями были русские, казахи, армяне, ингуши, чеченцы, и в целом каких-либо межконфессиональных конфликтов я не помню.

Лет в десять я стал задаваться вопросом, чего это взрослые говорят всякие глупости, да еще и обряды непонятные выполняют. На мои расспросы они отвечали «так надо» или «не болтай глупости, вырастешь — поймешь». Потом я увлекся космосом, строением вселенной, начал читать книжки по астрономии и уже никого ни о чем не спрашивал. Конечно, я знал о разных религиозных течениях, но даже в десятилетнем возрасте четко и ясно осознавал, что никогда не стану сторонником ни одного из них. Тогда же я узнал, что такое атеизм, и самоопределился. Родители не придали этому значения, да и сейчас для них это неважно. Односельчане считали меня белой вороной и смотрели косо. Это как если бы им тогда, 15 лет назад, про биткоин рассказать. Раньше они с атеизмом не встречались, это было в новинку и воспринято в штыки.

Очевидный минус веры в том, что она слепа и дает либо слишком простые, либо слишком сложные ответы, очень привлекательные, но почти всегда неверные

Потом я переехал в другой поселок, с преобладающими и даже доминирующими исламскими устоями и национальными традициями. Каких-то серьезных трудностей я не испытывал и даже частенько вступал в дискуссии на религиозные темы, но «своим» я так и не стал. В обособленных обществах любое отклонение от нормы строит незримый барьер, и человек получает своеобразное клеймо «не от мира сего».

После университета я устроился в местную школу учителем информатики и физики. Специфика предметов и моя любовь к дисциплинам естественно-научного профиля дали мне возможность открыть ученикам глаза на окружающий мир через призму научного подхода. Цель моей педагогической деятельности заключалась совсем не в проповедовании атеизма, но в освещении механизмов бытия с точки зрения науки. Конечно, это нравилось далеко не всем: я сталкивался с агрессией, непониманием и презрением со стороны учеников и их родителей. Однажды после родительского собрания ко мне подошел отец одного из учеников и сказал о недопустимости утверждений о возрасте Земли (примерно 4,5 млрд лет), об общем предке современных обезьян и человека и прочих давно доказанных фактах: «Ты должен учить детей, а не глупости придумывать!» К счастью, такие случаи были редки.

Детям с раннего возраста промывают мозги религиозными и архаичными обычаями, природа которых неизвестна самим носителям. Это приводит к передаче заблуждений из поколения в поколение. Очевидный минус веры в том, что она слепа и дает либо слишком простые, либо слишком сложные ответы, очень привлекательные, но почти всегда неверные. Да, во времена становления человеческой цивилизации религия была необходима как инструмент объединения людей, но сейчас она превратилась в сдерживающий фактор развития.