Семен Слепаков: Иногда я чувствую себя грустным неприкаянным слоном

Ɔ. Вы пишете стихи, поете песни, работаете в кинематографе. Как вы определяете свою профессию?

Я кто придется. В общем, нормальный творческий человек. Делаю то, что мне интересно. Но комфортнее мне отвечать за то, что я пишу сам: когда я просто продюсирую, мне очень сложно воспринимать чужое творчество. Фильм «Купи меня», который скоро выходит в кино, — это редкое исключение. Там я выступал в качестве сопродюсера, но вопросов к проекту не было — сценарий Даши Грицевич мне очень нравился.

Ɔ. О чем этот фильм? Почему вы согласились его продюсировать?

Фильм о том, как женщины продают себя для того, чтобы получить место под солнцем. Речь не только о проституции. Некоторые женщины продают себя, но при этом не являются проститутками. В общем, речь идет о ситуациях, в которых женщина получает определенную выгоду от того, что она женщина. В нашей стране это очень распространено.

Ɔ. Почему эта проблема легла в основу сюжета фильма?

Мы в России до сих пор не прошли определенные этапы развития. Та ситуация, в которой красивые девушки находятся в России, пугает. Многое вынуждает их совершать определенные поступки, которые приводят к различным последствиям, в том числе очень неприятным. И я понимаю, что это целый водоворот, в который вовлечено огромное количество женщин: такая уж у нас страна — женщин красивых действительно очень много. И многие из них начинают вести себя как товар. Частично фильм «Купи меня» — об этом. В общем, тематика интересная. А вообще, мне про женщин все нравится. Мне женщины нравятся. Вот такой каминг-аут.

Ɔ. Как вы думаете, почему именно эта тема стала темой фильма?

Сейчас вообще активно обсуждается роль женщин в современном мире: отношение к ним, их отношение к мужчинам, самостоятельность, независимость. И в этом смысле Россия — своего рода Дикий Запад. У нас в принципе государство, конечно, сексистское. В Европе или Америке 90% шуток, которые нам кажутся смешными и нормальными, были бы просто непроходными. Люди только таращились бы и кричали комикам вслед: «Сексисты, сексисты». Не говоря уже о судах. Мы находимся по разные стороны от истины, но, кажется, Запад к ней ближе. Хотя там тоже перегибают, и дело может дойти до абсурда. Это я говорю обо всех этих безумных скандалах. Все время думаю о них и склоняюсь к тому, что надо действовать в рамках уголовного и гражданского кодексов. То есть ситуации, в которых правда были нарушения — вторжение в личное пространство, принуждение — все это должно быть наказуемо. Но стирать людей как творческих личностей, как вообще людей, позорить их, разрушать их жизнь за то, что они кого-то шлепнули по попе или не так посмотрели, — это, конечно, бред. И никакого будущего в этом во всем я не вижу. Если двигаться по этому пути, то надо создать министерство, которое будет заниматься гендерными отношениями. Во-первых, нужна картотека со всеми мужиками и бабами, которые еще что-то хотят и могут. Во-вторых, составить четкие правила: когда мужчины имеют право заговорить с женщиной? Возможно, мужчине стоит скинуть эсэмэску в отдел, который будет собирать информацию примерно такого содержания: «Передо мной находится девушка, и я собираюсь с ней заговорить. Хочу вас уведомить и получить письменное подтверждение». А если люди работают вместе, то стоит выделить час времени, скажем, в пятницу, в 18:00, чтобы проявить симпатию, улыбнуться и т. д. Ну и, конечно, перед сексом нужно подписывать соответствующую бумагу и отсылать в отдел.

Ɔ. Это уже сделали в Швеции.

Но это ведь точно не все. После секса тоже нужно заполнять документы! Во-первых, анкету: на сколько партнер удовлетворил партнершу? Это нужно для того, чтобы другие потенциальные партнерши не были разочарованы. Все должно быть открыто, прозрачно, равноправно. Мы добровольно уйдем от чувств, их неожиданных проявлений, страсти. Зато при этом ничьи права нарушены не будут. Вот какими мы будем роботами! Эта история меня, конечно, тоже немного пугает.

Ɔ. Трудно удержаться от вопроса: кто виноват?

Сначала был грубый мужской сексизм. История древних времен: мужчина догоняет мамонта, а потом забирает себе самую красивую девушку, не спрашивая ее согласия. Викинги кидают топоры в женщину для того, чтобы проверить, изменяла она своему супругу или нет. Это ведь не женщины придумали. Так что все начали, конечно, мужики. Здесь история как со странами-колонизаторами. Сначала они колонизировали, теперь колонизируют их. Схема повторяется, просто в другой плоскости.

Ɔ. Вернемся к кинематографу. Что из последнего российского кино вам понравилось?

Мне очень понравился фильм Бориса Хлебникова «Аритмия», фильм Василия Сигарева «Страна Оз» и фильм Антона Мегердичева «Движение вверх». Не ожидал, кстати, что «Движение вверх» мне понравится, потому что байопики (биографические фильмы. — Прим. ред.) меня не трогают. Слезы у меня близко, я сижу и рыдаю, но это процесс, скорее, механический. На меня еще сильное впечатление производят вот какие сцены. В одной из частей фильма «Елки» есть сцена, где собака бежит за улетающим хозяином по взлетной полосе. Все сделали так, чтобы ты не мог не заплакать. И вот я плакал и думал: «Суки, чтоб вы сдохли, манипуляторы хреновы!» Такие искусственно созданные условия — это удар ниже пояса.

Вообще, в какой-то момент было ощущение, что мы потеряли все нажитое советским кинематографом. Ничего не осталось. А дальше был поиск. Появились талантливые люди. Им, конечно, тоже потребовалось время для того, чтобы понять, что, для кого и как они делают. Потребовалось время, чтобы придумать, как достучаться до массового зрителя. Условно, предыдущие фильмы Бори Хлебникова были более авторским высказыванием для более узкого сегмента. А «Аритмия» гораздо ближе людям оказалась. Борино высказывание было понято бо́льшим количеством людей.

Ɔ. Чего современный российский кинематограф пока не умеет делать?

Мы не умеем придумывать истории о том, что происходит сегодня, в нашей с вами реальности. Мы много работаем с прошлым, и человеческие истории рассказываем о прошлом. Механику всего этого представить себе нетрудно. Еще очень трудно написать добрую комедию без подражания.

Ɔ. С чем это связано?

У нас очень быстро изменяется действительность. Ты буквально реагировать не успеваешь. Только сегодня придумал что-то новое, а когда все написал, смонтировал, мы находимся уже в другой реальности. В СССР стабильность длилась десятилетиями. На Западе аналогичная ситуация, а если ценности и меняются, у людей есть возможность высказаться. Изменилось отношение к черным — искусство начинает освещать эту проблему. Изменилось отношение к женщинам — искусство подхватывает. У нас с этим сложнее: не знаешь, о чем писать.

Ɔ. Кто сегодня герой нашего времени?

Я более-менее сформировал для себя образ этого героя.

История такая. Ко мне пришли коллеги, хотели заказать сценарий о современном Остапе Бендере, о воришке с Рублевки. И я над этим образом задумался: кто же это такой, современный Остап Бендер? Конечно, чиновник. Все эти парни в штиблетах на босу ногу, которые пытались урвать немного денег, дети по сравнению с чиновниками, с масштабами коррупции на всех уровнях власти в нашей стране. Мой сериал про мэра небольшого российского города, который попадает за взятку под домашний арест, вынужден жить с простыми людьми в коммунальной квартире (ведь именно там он прописан, чтобы укрывать свои доходы) и выстраивать с ними отношения. Сериал будет называться «Домашний арест» и выйдет в эфире телеканала ТНТ.

Ɔ. Ваш сериал, очевидно, будет и ироническим, и сатирическим. Нужна ли сатира на современном телевидении?

Она нужна не только на современном телевидении, но и в жизни. Без сатиры долго не протянешь. Нам обязательно нужно смеяться над собой и над нашими руководителями, потому что если над ними не смеяться, нам будет очень сложно и им будет очень сложно: они будут уверены, что у них нет недостатков и проблем. Любого руководителя — хороший он или не очень, сверхподдерживаемый населением или нет — есть за что критиковать. Поэтому сатира нужна, и важно, что сатира эта не должна быть однобокой.

Ɔ. Над чем больше всего смеются в России?

И в России, и во всем мире — это политика, секс и деньги. Практически любая шутка, телевизионная она или нет — не так важно. Так вот, она будет соответствовать какой-либо теме. А вот с тем, чтобы твоя шутка ушла в народ, все немного сложнее. Представьте, сидит в комнате пять человек. Если есть какая-нибудь добрая, актуальная, всем понятная шутка, и они все засмеялись, тогда это народный успех. В противном случае аудитория будет уменьшаться: одному из пяти людей не нравится слово «жопа» — сразу минус 20% вашей аудитории. И так со множеством тем.

Очень удачный пример в этом плане — шутки про религию. Одни посмеются — не подумают о том, что за это их бог накажет, а других передернет.

Ɔ. Означает ли это, что вы избегаете каких-то тем в своем творчестве?

Зачем нам юмор? Чтобы снимать напряжение. Поэтому шутить над смертью, педофилами, фашистами — почему нет? Это ведь то, что в жизни существует, то, что людей пугает, раздражает и вызывает негатив. А юмором этот страх можно если не устранить, то как бы отдалить, купировать.

Нет запретных тем, есть такое понятие — «не смешно». Нельзя быть пошлым, вторичным, грубым и не остроумным. Вообще, чем с более жесткой темой ты работаешь, тем опаснее. Неудачная шутка про супружескую измену будет очередной неудачной шуткой про супружескую измену. А вот шутка на пограничную, острую, болезненную тему может произвести фурор, потому что ты «заходишь на поле провокации». Но если провокация не удалась, готовься к тому, что в тебя сразу же полетят все стрелы: только вызвал раздражение у своей аудитории, напомнив о чем-то неприятном.

Ɔ. На ком вы проверяете свои шутки?

На жене. Если она чуть-чуть улыбнулась, значит, у всех истерика будет. Если она просто слушает меня спокойно, значит, моя шутка тоже очень смешная. Если жена покачала головой и ушла, то для остальных шутка тоже может оказаться очень смешной. Но если она прямо сказала: «Это отвратительно», — то тоже бывали случаи, когда всем было смешно. А если серьезно, она очень часто советует здравые вещи.

Ɔ. Есть такое выражение: «Это смешно, потому что правда». Согласны ли вы с ним, или есть все же что-то более смешное, чем наша действительность?

Смешно — это когда есть такая точная формулировка мысли, до которой раньше никто не додумался. Так что смешнее правды, можно сказать, точность.

Ɔ. Можете ли вы сказать, что кто-то из писателей, российских или советских, повлиял на ваше чувство юмора и работу в целом?

Наверное, Булгаков, Жванецкий, Гоголь, Чехов, Пушкин. Салтыков-Щедрин великолепный. Все эти люди были и фантастически остроумными, и при этом умели работать с формами и смыслом. Но мне ближе всего Пушкин, Гоголь, Булгаков и Довлатов. Произведения Довлатова относят к более легкому жанру, но он просто мне очень близок. Я тоже ощущаю себя иногда грустным неприкаянным слоном.

Нас роднит то, что мы оба очень большие и при этом с тонкой кожей. Когда ты большой, огромный, уязвимый, ты становишься такой громадной мишенью, по которой нельзя промахнуться. А по идее тебе, наоборот, стоит быть толстокожим мощным орком. Но при этом внутри тебя живет такой маленький человечек, который на все реагирует очень остро и переживает. Он вынужден жить в этом огромном теле, и этому человечку иногда бывает тяжело. Видимо, поэтому я чувствую такое сильное родство с Довлатовым. Что я с этим делаю? Есть в моей жизни три кита: пьянство, творчество и спорт. Спорт — самый маленький из этих китов. Можно сказать, китенок.

Ɔ. О чем вы мечтали в детстве и о чем мечтаете сейчас?

Когда-то у меня было три мечты. Сначала мне хотелось быть похожим на ниндзя, чтобы прыгать по домам, кидать бомбочку и исчезать. Позже, классе в 9–10, я мечтал о белой «девятке» и белых кроссовках, чтобы нравиться девочкам из 11-го. И конечно, выйти на замену в самый ответственный момент, когда наша команда играет в финале на чемпионате мира. И, естественно, проигрывает. Правда, неестественно, что она делает это в финале… Но вот выхожу я. И весь стадион: «Господи, да кто его выпустил?» И я за последнюю минуту, конечно, успеваю забить голов семь. Такие были мечты. А с возрастом мечты превратились в яблоки на деревьях. Тебе просто надо их достать. А сейчас (это прозвучит как фраза, которую обычно в интервью большими буквами пишут) я больше всего хочу, чтобы мне нравилось то, что я делаю. Звучит очень банально, но так и есть.

Ɔ. Чем бы вы хотели заниматься сегодня?

Если мы говорим о кино, то писать сценарии и снимать собственные фильмы в качестве продюсера. В продвинутых странах есть понятие executive producer. Ты сидишь рядом с режиссером и следишь, чтобы он делал все так, как ты придумал. Режиссер нервно ерзает в кресле, а ты движешься к цели: сопровождаешь свой продукт от начала до конца, от идеи до показа. Это мне интересно.

Ɔ. Страшно оказаться неуспешным человеком?

Мне — да. Есть люди самодостаточные, которые не нуждаются в любви, а есть те, кому любовь нужна. Видимо, я из таких.Ɔ.

Беседовала Василиса Бабицкая