Денис Горелов: Гибель варяга. На смерть Говорухина

Уже в тридцать он сделал «День ангела», метафору краха российской государственности, ложно воспринятую как ретрофильм-катастрофа, этакий «Титаник»-light.

В семьдесят семь — глянцевый нуар с английским названием (Weekend), знак тотального упадка нравов, — как, впрочем, и любой нуар.

Знал наизусть «Онегина» и шпарил его целыми главами.

Все это весьма и весьма противоречит образу оголтелого мужлана с трубкой, который он старательно культивировал десятилетиями и достиг в том немалых результатов.

Ничего, кроме самцового экстремизма, за ним и не помнят.

«Место встречи»? Вестимо, Говорухин. Не дави из меня слезу, Маня. Вор должен сидеть в тюрьме. Вот такой у меня с тобой разговор будет, Копченый. У нищих слуг нет.

«Десять негритят», жестоковыйное кино о самоистреблении имущих классов? Конечно, он.

«Вертикаль»? Обратно Говорухин. Белое безмолвие, черные очки на обветренных скулах, здесь вам не равнина, здесь климат иной. Фильм они ставили на двоих с Борисом Дуровым, чьего имени в России никто не помнит, несмотря на то, что он снял самый популярный фильм СССР «Пираты ХХ века». Еще меньше народу знает, что сценарий «Пиратов» Дурову написал Говорухин. Да-да, вот это: «На завтрак у вас подают свинцовый горох?» Вполне укладывается в образ осклабленного киношного брутала а ля Клинт Иствуд.

Все, что не соответствовало маске, немедленно теряло авторство. И милейший феминистский водевиль «Артистка», и детская серия от «Тома Сойера» до «Капитана Гранта», и винтажный экзерсис «Не хлебом единым», и маньеристский анекдот про Довлатова «Конец прекрасной эпохи» — все будто и не Говорухин делал (хотя именно что он).

Слишком перевешивал маскулинный посыл.

Как положено приморскому жителю, любил корабли (ах, пардон-пардон, морские волки, — конечно, суда) и обожал их топить. В «Дне ангела» был пущен ко дну пароход «Цесаревич». В «Робинзоне Крузо» — шхуна «Синк пор». В «Пиратах» — сухогруз «Нежин» и бриг «Меркурий». В «Тайнах мадам Вонг» (еще один его сценарий) — яхта «Жемчужина». Пацанская мания устраивать в тазу Цусиму не обошла его стороной. Лайнер «Грибоедов» из «Контрабанды» остался на плаву чудом.

Даже в «Ассе» он по морю ходил и в ванне тонул.

В «Дне ангела» на борту собралась вся столь ненавистная ему «чистая публика» — барышники, навигаторы, стряпчие и шансонетки — и из-за алчности старпома, загрузившего трюмы бертолетовой солью, утопила пароход, будто саму империю. Долго потом в шлюпках вздыхала и охала.

Катастрофу нации в дальнейшем обыгрывал неоднократно — и в документальной трилогии «Так жить нельзя» — «Россия, которую мы потеряли» — «Великая криминальная революция», и даже в Weekend’e, сильно выходящем за рамки криминальной истории. Социальным оптимизмом Станислав Сергеевич не хворал сроду — сняв редкий нуар, где герой не оступившийся жульман, а подлинный посланец ада, у которого все-все получилось.

Аналогичным колоколом, что звонит по тебе, моя страна, стали «Десять негритят». Агата Кристи за полвека до того написала роман о том, как на острове собрался весь британский истеблишмент — по человеку от армии, полиции, суда, шоу-бизнеса, родовитой аристократии и клана слуг — и был поголовно истреблен за смертные грехи. На беду, первая редакция вышла аккурат в канун Второй мировой, что делало столь увесистую оплеуху элитам неуместной. Пришлось переписать финал, сняв обвинения с двух молодых героев и перекрасив судью в маньяка-психопата. Именно в таком виде сюжет претерпел бессчетное число экранизаций — но Говорухин решил вернуться к аутентичному тексту, что немало говорит о его взглядах на тогдашний советский ап-класс. Наверняка ему страшно хотелось сыграть судью Уоргрейва самому — но в этом случае тайну разгадали бы сразу, и он уступил роль Владимиру Зельдину (даже не подозревая, что тот дотянет до ста и переживет пятерых партнеров). Публика в тот момент помешалась на правде и разоблачениях былых страстей, а потому и не склонна была считывать иносказания. Вместо апокалиптического пророчества за «Негритятами» закрепилась слава салонного детектива.

А чтоб не морочил людям голову дурной символикой, его через год застрелила в «Ассе» Татьяна Друбич — весьма эффектно, в ванну с розами, эмблемами любви. Говорухин затаил недоброе, и еще через год, опять играя в «Милом друге давно забытых лет» обманутого мужа, явился на вокзал с пистолетом и уложил разом и изменщицу, и ее хахаля. Сравнял, так сказать, счет.

Десятью же годами ранее сотворил подлинный национальный миф — пересочинив милицейский детектив братьев Вайнеров в антироман воспитания. Пользуясь аналогиями из его любимой английской литературы — сместил акцент с юнги Хокинса — Шарапова на одноногого Сильвера — Жеглова. Идеалист-новобранец взыскует света и добра — практик все время показывает ему мир изнаночной стороной, попутно с азартом валя отморозков (троих за фильм). Зря Груздева трюмил? Так и в самом деле не след пистолетами разбрасываться где попало. Зря Левченко ссадил? Тому так и так вышка: не замаранных в упырской шайке не держат. Зря Кирпичу кошелек сунул? Некрасиво, конечно, — но милейшего парня Костю Сапрыкина и впрямь на киче заждались. Фактически «Место встречи» был американским полицейским манифестом середины века: есть агнцы и есть козлища, последние наша клиентура, а в полутонах пусть психотерапевты разбираются. Отставшей от гуманизирующейся Европы России это было тогда близко, да и сейчас недалеко.

Фактически, он был типичным Отцом-хозяином из европейской, да и еврейской, да и нашей деревенской клановой мифологии. Тираном, грубияном, доминатором, мочалок командиром и грозой домашних — но сколько б ни тягались с таким повзрослевшие сыновья, кишка у них была тонка превзойти такой характер.

Его боялись все, даже Флинт.