«Впервые избив зэка, я испытал облегчение». Монолог охранника тюрьмы
Я работал на всех режимах — от самого легкого до особого, 16 лет стажа. Полгода назад вышел на пенсию. Что я могу сказать? Пытки всегда были, есть и будут. Потому что зэк сам выпрашивает. Он пытается подняться в глазах других осужденных, заслужить уважение. А авторитетов очень много не нужно. Много авторитетов — это много наркотиков, много беспредела. Поэтому единственный выход в такой ситуации — такого осужденного замучить.
Сами сотрудники осужденных не пытают, редкий случай, когда это происходит. Ну, максимум, дубиной пройдешься — это называется «применить спецсредства». Если сотрудники грамотные, они пытают руками других заключенных, «расплачиваясь» за «услуги» разными поблажками — дополнительными свиданиями, передачками. Если о помощи просит, например, какой-нибудь заместитель начальника, то у заключенного может и телефон появиться.
Обычно на такую «работу» идут зэки из тех, кто на длинных сроках — 10–15 лет. Нужно кого-то избить — бьют в открытую. Со всей дури. Ведь если зэк зэка избил, то избитый не пойдет писать заявление в прокуратуру, а тому, кто избивал, дадут 30 суток ШИЗО (штрафной изолятор. — Прим. ред.) максимум. Даже если избитый умрет — добавят два-три года. Им 10–15 лет сидеть, два года роли уже не играют — люди свыкаются с тем, что большую часть своей жизни проведут в тюрьме.
Когда я только пришел работать, у меня был наставник. Он действовал тупо по уставу. Если ты знаешь устав, ты можешь заключенного тупо заколебать им так, что он поймет все, что ты хотел бы, чтобы он понял. Не повесил на себя бирку, принес из столовой пищу и так далее. Составляются акты, бумаги, либо в ШИЗО ведут. Или запись в дело, которая помешает УДО получить. Вот пока я не вызубрил устав, мой наставник меня к службе не допускал.
Когда я впервые бил зэка, я не почувствовал никаких страданий, наоборот, испытал облегчение. Такой был у меня в начале службы осужденный — он сейчас, насколько я знаю, неживой уже — он все делал против устава. Просто вынуждал. Не знаю, зачем он это делал: то ли тормозов не было, то ли в карты проигрался — такое бывает. Ну, я отходил его дубинкой, применил слезоточивый газ. И когда ему уже все отбили, он успокоился. Короче, заколебал и просто получил свое, что просил.
В этом смысле я очень не люблю, так сказать, представителей малых народов. Тувинцы, например, или дагестанцы. Они какие-то бронированные. Даже те, кто по 131-й (изнасилование. — Прим. ред.) сидят — тусуются с блатными. Их не сажают в колонии рядом с домом, потому что там их обязательно порежут за такие статьи. А у нас не трогают. Я за то, чтобы они сидели в своих регионах, потому что здесь с ними не справляются. И это портит климат в коллективе.
Есть, конечно, категория заключенных, которых никогда не тронут. Это воры в законе. Потому что если его тронут, то вся колония за него встанет. А иначе колония целиком просто станет опущенной — и грева (нелегальной материальной поддержки. — Прим. ред.) не будет, общак не придет. Общак — это очень крупные суммы денег с воли, которые передаются через сотрудников колонии. Решается это все на высшем уровне. Есть смотрящий за колонией, он общается с начальством. Они работают, так сказать, в интересах друг друга: греть не будете — будут проблемы в зоне, будете — и мы будем более-менее держать обстановку в руках.
Такое ощущение, что сейчас начальство зэков слушается. И чувствуют они себя лучше, чем мы. На сотрудников всем наплевать
Финансовые отношения между сотрудниками и заключенными существуют повсеместно. Пронести телефон — около 2 тысяч рублей, алкоголь — 600–700 рублей. Ну и посерьезнее вещи делают. Однажды в колонию, где я служил, приехал очень серьезный человек. Только он заехал, и уже через неделю к нему приехала девушка. Ну такая, очень хорошая девушка. Она ему не родственница, никто, понятное дело. И она у него отдыхала где-то неделю. Все было организовано по высшему разряду, естественно, неофициально. Думаю, даже Москва до сих пор об этом не знает. А там много чего знают, собирают досье на всех и каждого. Все в этой системе друг на друга стучат, на всех уровнях. В колонии за счет этого можно контролировать и зэков, и сотрудников. Я человек правдолюбивый, и мне приходилось непросто, но быть стукачом я бы не смог. В юности я общался с людьми, которые, так сказать, по понятиям жили, и они объяснили мне, что это западло. В общем, в таких условиях, где все друг на друга стучат, приходится забивать на все и просто делать свою работу. Потому что я знаю, зачем я пришел сюда — заработать денег.
А почему еще люди идут на такую работу? Зарплата стабильная, и пенсию можно быстро получить. Вот в ЛИУшке (лечебно-исправительное учреждение. — Прим. ред.), где одни туберкулезники, кто там вообще захочет добровольно работать? Но через 9,5 лет можно выйти на пенсию — вот и идут. Держатся за эту работу. У нас жизнь такая со сталинских времен. Люди хотят все получить легко и быстро. У нас менталитет такой, бесполезно лечить. Может быть, надо начальство менять, с Москвы начинать. Реймер (бывший директор ФСИН. — Прим. ред.) — сидит. Зам его, Коршунов — сидит. Другой зам, Криволапов, тоже. О чем это говорит? Все — воры. Я сколько работал по графику сутки-двое, а мне всегда платили как за сутки-трое. У меня рабочий день до шести, а я уезжал домой в 11 часов вечера. Вроде как я средний начсостав, а для полковника — просто быдло. Потому что он приказал работать — я должен работать, и все.
Такое ощущение, что сейчас начальство зэков слушается, жопу им целует. И чувствуют они себя лучше, чем мы. На сотрудников всем наплевать. Нас можно опускать как хочешь. Мы держимся за свою работу — у всех ипотеки, кредиты. Где еще стабильную работу найти?
Конечно, отсюда злость берется, каждый по-своему с ней разбирается. Бухают — без этого в нашей системе человеку очень тяжело. Так расслабляются. Один мой товарищ ходит драться на подпольные бои, за деньги, но не ради призовых, а просто чтобы агрессию куда-то деть. Еще один с парашютом прыгает. Сутки отработаешь и не знаешь, как стресс снять. Начальство тебя прессует, а зэки — просто дебилы. Особенно на легком режиме, где первоходы сидят. Строят из себя блатных, а сами понятий не знают. Раньше-то их сажали с людьми со сроками, чтобы они поняли, как правильно жить, а теперь первоходов сажают с первоходами. И на второй-третий раз этот «блатной» заезжает, и его опускают. Он думал, что жил по-блатному, а на самом деле даже не знал, как это. На строгаче и на особом зэки поумнее, там служить гораздо лучше. Но вообще, если бы я мог выбирать сейчас свою жизнь заново, я бы не пошел работать в колонию. Я бы, наверное, стал полицейским, пошел бы в отдел по борьбе с наркотиками. Очень негативно отношусь к наркоте.
Сейчас я просто отдыхаю. Подрабатываю таксистом, когда хочу, и вообще не заморачиваюсь. Тупо радуюсь тому, что в шесть утра больше не приходит эсэмэска «тревога», не надо никуда бежать. Я когда вышел на пенсию — целый месяц лежал дома на диване и тупо кайфовал. Взял тур по Золотому кольцу, в Москву съездил. Теперь буду детей растить. Я еще молодой, а у меня уже пенсия — 25 тысяч. Для нашей местности это, в общем-то, приличные деньги.
Подготовил Игорь Залюбовин