Олег Полтевский: Для музыкантов коммерческий интерес сегодня важнее творческого
Оркестр был создан в 1990-е, когда многие не могли себе позволить купить продукты. Кому и зачем понадобилось создавать независимый музыкальный коллектив в такое время?
В 90-е талантливые люди — музыканты, спортсмены, ученые — массово уезжали за границу. Оркестр «Виртуозы Москвы» вообще полным составом уехал в Испанию и вернулся только по окончании перестройки. А те, кто оставался в России, уходили из профессии. Работая таксистом, музыкант за день мог получить столько же, сколько получал за месяц выступлений на концертах. Все это очень расстраивало дирижера Михаила Плетнева. В результате в 1990 году он решил объединить лучших профессоров, педагогов, заслуженных и народных артистов — и создать свой коллектив, который очень быстро вошел в мировой топ.
Меня пригласили в оркестр в 1995 году на позицию помощника директора, я продюсировал проекты. С тех пор вот уже 23 года я так или иначе нахожусь в орбите РНО, из них более 13 — в должности директора.
РНО стал первым российским независимым оркестром, мы первыми начали продавать билеты на свои концерты — раньше это была исключительная прерогатива руководства залов и концертных площадок. Первыми сделали свой персональный абонемент. Первыми начали делать дизайнерские афиши — помните, обычные афиши печатались тогда на плохой бумаге, и на ней крупными красными или синими буквами была обозначена программа и имена исполнителей? Первыми начали ездить в наши Волжские турне — в то время, когда все, наоборот, из провинции уезжали. Первыми получили «Грэмми».
Каким образом оркестру удавалось зарабатывать?
Концерты в России не были прибыльными. Все сборы шли в казну зала, а музыкантам в качестве гонорара выдавали 50 билетов на свой же собственный концерт. Мы эту ситуацию решили изменить и нашли спонсоров. Причем не только российских. Нас активно поддерживали американцы. Им в 90-е это было интересно, потому что наш оркестр — первый негосударственный — буквально олицетворял собой новую российскую демократию. Более того, в Штатах для поддержки нашего оркестра был создан специальный фонд. Это позволяло американским спонсорам, с одной стороны, пользоваться налоговыми вычетами, а с другой — поддерживать действительно хорошее дело. Среди проектов, которые они финансировали, — запись нашего диска с музыкальной сказкой Прокофьева «Петя и волк», который потом получил «Грэмми». Кстати, в качестве чтецов в нем принимали участие очень известные люди: Билл Клинтон, Софи Лорен, Антонио Бандерас. Читали на английском, в том числе Михаил Горбачев исполнил вступления и эпилоги произведений.
РНО много и успешно гастролировал: творческий авторитет Плетнева был настолько высок, что промоутеры с самого начала не сомневались в мастерстве созданного им коллектива. Сотрудничество с авторитетными звукозаписывающими лейблами, такими, например, как Deutsche Grammophon (у нас у единственных из российских коллективов был заключен эксклюзивный контракт с DG — кажется, на десять лет), тоже оплачивались очень хорошо — запись одного диска позволяла выплатить месячную зарплату всему оркестру.
Надо сказать, что благодаря независимому статусу и финансированию мы внутри оркестра чувствовали себя совершенно свободно и могли заниматься только тем, что нам было по-настоящему интересно.
И все-таки в нулевых вы решили сделать оркестр государственным. Зачем?
Экономика страны постепенно окрепла. У государственных оркестров стало появляться солидное финансирование, выделялись гранты, и нам стало сложно с ними конкурировать. Музыканты шли туда, где больше платили. Это раньше музыка была уделом идеалистов и подвижников, для которых деньги не главное — лишь бы заниматься творчеством, настоящим искусством. Теперь приоритеты другие. Нам необходимо было обеспечить музыкантам стабильно достойный заработок, чтобы каждый год не думать: будет ли у нас финансирование, будут ли гастроли, продолжаем ли мы работать дальше? Людям всегда нужна определенность: пенсия, соцпакет, страховка. Статус госоркестра и правительственный грант позволили нам решить эту проблему. Конечно, при этом мы пытаемся сохранить творческую свободу — и пока у нас получается.
Сегодня Минкульт задает вектор вашей работе? И насколько указания государства кажутся вам выполнимыми?
Госзадание, разумеется, существует. Более того, Минкульт просит нас зарабатывать и в свою очередь поддерживать государство. У нас есть ежегодный план по прибыли. Критерии эффективности сейчас — количество концертов и проданных билетов. Но не все госучреждения культуры находятся в равных условиях. Те, у кого есть собственный концертный зал или даже несколько, находятся в более выигрышном положении. Имело бы смысл разделить музыкальные коллективы хотя бы на две группы. Часть коллективов должна иметь возможность заниматься элитарным искусством, пусть даже оно доступно и понятно меньшинству. От таких коллективов не следует требовать, чтобы они были коммерчески успешными. Их задача — сохранять высокий стандарт мастерства, нести определенные ценности и традиции. А другие — те, кто ориентируется на массового потребителя, — должны заниматься образованием и воспитанием слушателя. Это, разумеется, не означает, что уровень этих коллективов должен быть принципиально разным. Но если говорить метафорически, нельзя купить одни сапоги, чтобы ходить в них и по театрам, и в непогоду гулять. Сейчас же складывается ощущение, что любой оркестр должен выполнять все задачи сразу — и зарабатывать, и нести высокое искусство.
Государственный оркестр может экспериментировать с программой?
В рамках сезона мы придерживаемся более академичной программы, однако на нашем Большом фестивале РНО можем позволить себе эксперименты. Например, завершаться нынешний, уже десятый по счету, фестиваль будет гала-концертом, в котором задействованы баян и другие народные инструменты.
Вообще, среди московских коллективов у РНО — самый обширный репертуар. Кроме того, мы регулярно знакомим слушателей с малоизвестными композиторами. Доводилось ли вам, например, слышать музыку Мечислава Карловича или Николая Голованова? Ее сейчас совсем не исполняют. А она замечательная!
Существует стереотип, что оркестранты в большинстве своем бедные люди. Так ли это?
Смотря с чем сравнивать. Например, я помню, на каких машинах ездили оркестранты РНО в 1995 году, и вижу, на чем ездят сейчас. Сколько автомобилей стояло тогда на парковке возле «Оркестриона» и сколько их там сегодня. Ощутимая разница! В 90-х музыканты возили с собой на гастроли кипятильники и тушенку, а сейчас после концерта идут в ресторан. И объездили уже полмира, пока многие об этом только мечтали.
Сегодня почти все вертится вокруг денег, в том числе и в музыкальной сфере. И у большинства, к сожалению, на первом месте стоит теперь коммерческий, а не творческий интерес. Раньше музыкантам было оскорбительно слышать, что они «часть музыкального рынка», а от упоминания товарно-денежных отношений они отмахивались. Сегодня студенты консерватории выбирают будущее место работы, исходя из того, где будут больше платить. Музыканты выступают за большой гонорар с дирижером, который им не интересен, а многие оркестры ради денег играют, например, на рок-концертах.
РНО тоже участвовал в подобных шоу: когда-то оркестр выступил на первом концерте со Scorpions. Но наша мотивация была другой: тогда все это было в новинку, и нам было интересно попробовать себя в чем-то новом. Мы получили интересный опыт. Штамповать подобные выступления — это не наш путь.
За рубежом к российским музыкантам продолжают относиться с прежним восхищением?
В принципе, да. Совсем недавно я был на фестивале в Вербье — туда ежегодно съезжаются лучшие музыканты мира. Среди них очень много русских — в этом году там были Михаил Плетнев, Даниил Трифонов, Валерий Гергиев, Вадим Репин, Максим Венгеров, Евгений Кисин. Основатель и руководитель фестиваля Мартин Тайсон Энгстроем — в прошлом вице-президент Deutsche Grammophon — в интервью признается, что он настоящий русофил.
Если говорить о гастролях, то Российский национальный оркестр — это, пожалуй, самый известный и востребованный российский оркестр на Западе. А вот записей русских исполнителей стали продавать меньше. Лет двадцать назад я заходил в любой музыкальный магазин за границей, и везде в первых рядах можно было увидеть соотечественников: Рихтера, Нейгауза, Ростроповича, Башмета, Плетнева, Светланова и многих-многих других. А сейчас, чтобы найти записи российских музыкантов, надо еще покопаться в развалах. Может быть, в каком-то плане Россия за 20 лет и подрастеряла свои позиции. Впрочем, магазины с дисками в наш век интернета вряд ли самый надежный показатель популярности.
Повлияли ли на ваши музыкальные эксперименты и выступления современные технологии?
Мы носители классического искусства. Влияют ли современные технологии на классическую живопись? Может, и влияют: в Лувре иногда показывают картины для школьников в формате 3D. А мы исполняем Скрябина со световым сопровождением, как это было прописано у него в партитурах.
Но вообще-то мы решили, что слишком увлекаться технологиями не стоит. На втором Большом фестивале РНО у нас был совместный проект с Google — конкурс молодых композиторов YouTube. По условиям конкурса в нем может участвовать любой, даже начинающий композитор. Произведения победителей должны были быть исполнены на нашем гала-концерте в зале Чайковского, а позже — записаны на диске лейбла Sony Classics. Мы пригласили Теодора Курентзиса. В зале были большие световые экраны, проекции и всяческие эффекты — у зрителя создавалось полное ощущение, что он сидит внутри компьютера. Было огромное количество рекламы, известные музыканты приглашали зрителей на этот гала-концерт через свои социальные сети и прочие ресурсы. И, несмотря ни на что, зал был полупустым. А не так давно Курентзис дирижировал в Москве «Золушку» Прокофьева, «Реквием» Моцарта — сочинения, известные всем и каждому, практически шлягеры — и был полный аншлаг. Вот и судите сами, велика ли роль новых технологий.
Большой фестиваль Российского национального оркестра проходит в Москве с 10 сентября по 4 октября. За это время в концертном зале им. Чайковского будет сыграно шесть концертов. С программой фестиваля можно ознакомиться здесь.
Беседовала Василиса Бабицкая