Влад Гагин: Внутри образа

внутри «образа», возможно, все вместе мы то медленно, то очень быстро двигались в разных направлениях, исследуя многое из того, что встречалось на пути

1.

Никогда не возвращалась. Только нагоняла постоянно. Гардеробные, рамки для несуществующих фото, лицо сотрудника, освещенное красным. Пока мы передвигаемся по отелю, разное происходит. Я не могу говорить прямо: нечто переставляется с места на место, нечто меняя местами. Неожиданно написанная фраза оказалась конкретнее многих. Неожиданно? Да. Это красивая метафора, придуманная для франкфуртской школы… Но что-то перемещалось, пока мы смотрели на волны, пока готовили теоретические ходы. К примеру, пенсии, более яростные речевки на улицах, новое пальто over size. К примеру, просмотренный фильм в кинотеатре «Октябрь». Октябрь, похмельное утро в метро, вспышки рецессий. И все-таки иногда можно было задуматься о свободе, о берлинских мальчиках, ворующих в магазинах. Будто мы разобрали плотную ночь на детали, а фабрики заговорили обрывками нашего сленга — сленга философов, забросивших академические дела, эко-активистов, усталых бездарей в очках с толстыми стеклами; через запотевшие линзы места предлагают себя. Театры вещей, синхронных множеств. Сгустки синхронизированного протеста. Мы в кого-то играем, занимаясь любовью, и это сближает. Теперь нестрашно забыть друг о друге, потеряться среди алого освещения комнат. Там лицо сотрудника, разрезанное светом. Помните ночь, проведенную в забегаловке у воды? Попробуй что-то найти не мясное. Да, сейчас, посиди пока здесь. Вы вернулись те же или другие? Вы вообще возвращались? Я почти заплакал от счастья, узнав о мгновенных танцах, о неминуемости распада, который ничего не обозначает. О плавящихся границах опыта, если вы говорите со мной на мерцающей кухне. Это не отель, это скопление то быстрых, то медленных хижин. И ты на секунду вспомнишь меня, убегая

переулками от устаревающих протоколов.

Что-то легкое за ограждением памяти промелькнет.

2.

Органы осуществляют операцию. Убитый олень в парке недалеко от отеля, выпущенная стрела. Так одни регистры пересиливают другие — вот всё, что здесь происходит. Но где начинается парк, где кончается отель? Мне интересно, где кончается отель, где начинается море, куда проникает лес. Мне интересно, куда проникает лес. Автобусный билет — улика; невротические пятна, листва. И длится охота. Топ профилей составлен, однако они

не схватывают линии нашего интереса.

Это то, что стоит запомнить. Ты рассказываешь про больницу: удивительный свет в палате, когда просыпаешься от сбивчивого дыхания, капельниц гул. Игра в пинг-понг. Топ профилей составлен. Автобусный билет — это улика. Я знаю, как разворачивается фраза, регистры каких интонаций должны… Использую метафоры для того чтобы… Это даже не метафоры — может быть, нити, волокна, несочетаемые слои, сломанные средства связи. О чем вы думаете, когда я вспоминаю берлинских

мальчиков, ворующих в магазинах? Они еще появятся. А лицо сотрудника, рассеченное светом? Вряд ли. О чем вы думаете? О хрупкости территорий, о маневрах отказа? Или о том, что лес стирает границу между собой и отелем? Как бы там ни было, я вижу капканы кода. Но — они шьют, берут уроки массажа, лепят

веганские бургеры, учат язык. Это наши ходы, прорытые в теле великого пана. Великого пана, написанного с маленькой буквы. Когда длится охота, когда капельницы гудят,

когда, наконец, топ профилей составлен. Это наши ходы, это всё, что мы можем придумать. Море, разъедающее территорию отеля. Тело оленя в самом начале леса.

Свежий воздух на выходе из метро, как будто после грозы.

3.

Они говорят: «можно приступать». Пропускаю мимо. Это и есть микрополитика, вентиляционные шахты гудят. Иногда мне жаль, что ботинки стаптываются, пока гуляю по лесу. Хотя это и не назвать прогулкой. Например, голубые мешки, мусор из них выбрасывала, а потом поняла: да, стаптываются. Да, это не лес, а стандартная одиночка. Да, это не весна, а невнятное время любого года. Да, до любой вещи, до которой можно дотянуться, дотягиваюсь — вот и всё, что позволено. Вернее, не «всё, что позволено», а просто всё, что здесь есть. Это лирика, это сериал, это воровство. Усталые тетки в метро с пакетами, сетевой маркетинг. Равномерная пульсация менеджмента, от которой некуда деться. Менеджмент — это не только передвижения работников отеля: еще деревья, растущие без оглядки, липкие следы насекомых, волны, домашние животные, творческие порывы. А потом поняла: да, стаптываются. Но ведь многое переливается и течет. Логика трансформаций, голоса

агендерных мальчиков снова. Логика подворотен, каких-то длинных

пересекающихся туннелей. Арок. «Так из эпистемологического пессимизма я мигрировала в другие

стороны». Хотя бы на малое время. Так большинство предложений, постановлений, угроз… были пропущены мимо. Вентиляционные шахты, словно фон отсутствующей речи, гудят.

4.

Я даже не знаю, в какой чат я пишу. Рассеянное внимание, осыпающиеся структуры. Когнитивные практики… Мне же всё больше казалось… Радио в соседней комнате, ностальгическая волна. Когда во сне идешь по длинному горящему терминалу… когда просыпаешься, видишь лицо старика, иссохшее от болезни. Что с ним случилось за эти полгода? Я даже и не вспоминал о нем, а теперь обратил внимание. Внимание не освобождает. Как и пиво «Шихан», распитое на обочине «мира». Внимание только

каталогизирует плоский страх. Я даже не знаю, в какой чат я пишу. Но видел голубые мешки краем глаза. Она мусор из них выбрасывала — в том месте, где начинается лес. Вернее, там, где дорога способна разрезать массив. Приостановить то, что тянется безотчетно. Это война территорий, в которой зачем-то участвует каждый: мой дедушка, «его» кожа, перебои стремительных хижин, наши книжные сестры. Виртуальные сгустки «журнала» против пульсации аппаратов. Мы подкрутили твой коммунизм, дед, осталось совсем немного. Осталось чуть-чуть подождать, говорят, в соседнем номере вечеринка. Там все тусуются, танцуют под группу brockhampton, почти забывая… о завихрениях времени, аппаратах распада. Цветное движение ситуаций. И вот уже мы, становясь кем-то, кто пляшет на призрачной вечеринке… И вот уже мы говорим о погоде. Смотри, как ветер треплет мои седые

волосы. Значит, война продолжится скоро.

5.

Что там в соседней камере? Вечеринка? Выйдем на воздух. Помнишь заброшенный парк аттракционов в пяти минутах ходьбы? Покидаешь тюрьму, поворачиваешь куда-то, петляешь неряшливо через лес. Там заброшенный парк, как бы скриншот лучшего мира. Уже завтра он обернется войной. Не люблю делиться гигиеничкой в этом лесу. Я не люблю делиться гигиеничкой в этом лесу. Да и к тому же… Очертания активиста уже растаяли в темноте. Но послушай, я всё равно пройду через эти бараки. Важно прошить поселок ниткой упругой ходьбы. Да и к тому же… Машины веселого интереса пока работают в темноте. Солидарность среди торжества различий. Думаю, отсутствие границ победило. Невозможно понять, где начинается парк, где кончается лес. Где корпоративная культура, а где «я тебя люблю». Как отличить пространство от управления пространством. Мне хотелось бы знать, куда проникает лес. Ветер с моря. Ты слышала? Ветер с моря, и вроде светло. Очертания активиста, подсвеченные красным. Вереница остановившихся аттракционов. Если бы только работала та высокая карусель… Мы бы посмотрели на всё под другим углом. Мы бы узнали, куда проникает лес, в какие карманы ландшафта лучше не залезать. Мы бы узнали, как правильно действовать, однако

высокая карусель сломана, и мне хорошо. Посидим у воды. Ты ведь всё еще тот же самый? Не знаю, уже не имеет значения, ведь я не коллекционирую каждую *** подробность. Я смотрю на то, как ты трудишься в этих душных слоях, как развлекаешься, пока длится автономная зона, как протестуешь на парковке пригородной «Ленты». Я смотрю на то, как тебя уносит течением. Как ветер треплет волосы, когда сидим у воды. Я не коллекционирую каждую *** деталь. Мне достаточно дня, чтобы понять тебя. В условиях онтологической блокады мне хватит секунды, чтобы поймать твой образ. Мне нужно несколько лет, чтобы рассмотреть черты. Посидим еще немного у воды. Скрути сигарету.