Слово авторки

Одна моя подруга-режиссерка говорит, что феминитивы — это грудное вскармливание для бездетных, в смысле их великой срачеемкости — стоит написать одно из этих страшных слов с буквами -ка (или -иня, или -ица) на конце, и хороший, качественный срач на несколько часов тебе обеспечен.

Я думаю, если завтра появится новость: «Шок! Видео! на выставке художницы Н. кураторка М. трахает осла!» — то осла вообще никто не заметит. Все будут обсуждать только слово «кураторка» в заголовке.

Слова «художница», впрочем, тоже никто не заметит — это говорит нам о том, что феминитивы бывают разные — хорошие и плохие, правильные и неправильные.

Точнее, их даже четыре вида.

1. Санитарка, официантка, продавщица, уборщица, сиделка, сюда же пионерки и пенсионерки. Это хорошие, законные, словарные, всеми признанные слова. Если посмотреть внимательно, то оказывается, что ни у кого не бомбит именно от использования феминитивов для названия самых низкооплачиваемых и малопрестижных профессий. Но, допустим, это к делу не относится, просто так совпало.
2. Писательница, поэтесса, директриса, учительница, художница — тут уже начинаются споры. День учителя, учитель года, звонок для учителя, надо уважать учителя, Сидоров (а не учительницу) — хотя женщин в школах около 80 процентов. Поэтесса — тут на арену выходит царственный профиль Анны Андреевны и требует эту гадость к ней не применять. Директриса — что-то такое стервозное и тоже вроде бы уничижительное, с ней рядом идут докторши и прочие завучихи. Художница — ну так, со скрипом. Попроще с теми, кто заканчивается на -ист: журналистки, пианистки, сценаристки кое-как проскакивают через жерло всемерного осуждения радетелей за чистоту русского языка. Но все равно «журналист года» и «сценарист фильма», даже если это Маша Иванова или Катя Петрова.
3. Самые страшные — авторки, режиссерки, кураторки, докторки, директорки, менеджерки, гинекологини и психологини. Собственно, проблема с ними только одна — что таких слов нет. Нет и все! Я в словаре смотрел! Вот в чистом виде ситуация с жопой, которая есть, и словом, которого нет.

Есть еще четвертый тип — старинные, антикварные феминитивы. Всякие там младеницы и отроковицы. Они иногда приходят и гладят по голове феминисток, которым только что компетентно разъяснили, что никогда такого в русском языке не было, нефиг и начинать.

Пушкин таких слов не писал! Вот тут не поспоришь. Что правда, то правда. Пушкин еще не знал, что такое аккаунт-менеджер, но это он просто был тупой

Для меня это вообще больной вопрос, потому что меня зовут Женя Беркович и я режиссер. То есть если не видеть сиськи, то гендерная принадлежность не очень угадывается. Можно было бы называться как в паспорте — Евгения, но меня это почему-то с детства пугает. Евгения! Это кто? Я? Звучит, как будто едешь в маршрутке в будний день в десять утра, и вдруг в твой мозг врывается нежный мужской голос: «Алло, Евгения, добрый день. Вам удобно говорить? Это аккаунт-менеджер Сергей, я вам референсики приаттачил по брейнстормингу, очень ждем фидбэка!» Ты уже себя ощупываешь, вспоминаешь все страшилки из детства: «в маршрутках менеджеры-наркоманы приаттачивают референсы с героином…», а это просто человек не на рабочем месте, за сапогами жене едет, звонит какой-то Евгении, нет, это не ты, ты Женя, и ты споришь о феминитивах.

Итак, ты начинаешь доказывать в Фейсбуке, что ты Женя, режиссерка, и это важно, а тебе в ответ: ну вот я мужчина, и я же не демонстрирую всем свою половую принадлежность! Да, блин, чувак, потому что тебя зовут Сергей Викторович Чуйко! Но фамилия же гендерно-нейтральная? Тоже можно перепутать? О да. Если бы тебя звали Сергей Викторович Незабудкина, то было бы очевидно, что ты — баба, а так можно сильно промахнуться. Но это же насилие над языком! Это неестественно! В великом и могучем русском языке нет слова «режиссерка»! Пушкин таких слов не писал! Вот тут не поспоришь. Что правда, то правда. Пушкин еще не знал, что такое аккаунт-менеджер, но это он просто был тупой. А когда ты «приаттачивал референсики по брейнстормингу», русский язык прямо воскрес, настолько это для него было естественно и ненасильственно.

Никаких слов раньше не было. Ни слова водка, ни слова фаллоимитатор, ни слова кибернетика, ни слова садовод. Нет явления — нет слова. Появилось явление — появилось слово. В конце XIX века все так же страшно спорили из-за слова студентка — и ругались, и издевались, и кричали про насилие над языком. И ничего, стало в вузах девушек-учащихся не меньше, чем юношей — и слово никому уже не мешает.

Женщин от феминитивов бомбит даже больше, чем мужчин. А как может не бомбить, если тебе с трех лет рассказывают, что самореализация в науке, искусстве, бизнесе — это для мальчиков, а тебе вот на, смотри, какой хорошенький наборчик кастрюлек

Иногда новое слово приживается десятилетиями, если явление несистемное, или небольшое, или просто не совсем такое, как пытается выглядеть. Вот говорят: в СССР был огромный процент работающих женщин, и в шахту спускались, и докторами наук становились, а шахтерок и докторок все равно не было в языке! Советский Союз не был страной женского равноправия. Все эти «режиссер — не женская профессия», «давайте лучше Мишу возьмем в аспирантуру, все равно Катя детей родит и уйдет из науки», «ну девочки, зачем вам диплом — найдите лучше мужа хорошего», «Антон Иваныч у нас один мужчина в коллективе, надо его беречь и холить» — это все оттуда, из прошлого. И речь оттуда. В идеале женщина доказывала, что в профессии она ничем не хуже мужчин — ну и зачем ей тогда называться авторкой или хотя бы учительницей? Зачем «подчеркивать гендерную принадлежность», если надо ее как можно тщательнее скрыть?

Женщин сейчас от феминитивов бомбит даже больше, чем мужчин. Особенно тех, кому больше тридцати (мне — больше тридцати, я могу так писать!). А как их может не бомбить, если тебе с трех лет рассказывают, что самореализация в науке, искусстве, бизнесе и так далее — это для мальчиков, а тебе вот на, смотри, какой хорошенький наборчик кастрюлек. И единственный выход — прикинуться мальчиком, тогда, может, и проскочишь. Нашим-то детям уже, конечно, будет полегче, но они пока и в соцсетях не так слышны. (Мои вообще не слышны, у меня их нет.)

Я не так давно покупала книжки в подарок пятилетней племяннице. Говорю консультантке (консультанту женского пола): мне бы интересного для ребенка (гендерно-нейтральное слово). «А у вас мальчик или девочка?» — живо интересуется консультант женского пола, а за ее спиной возвышаются две полки: одна с розовыми пони и энциклопедиями юных принцесс, другая — с динозаврами, химией, астрономией. «Мальчик», — говорю я тоскливо. Ну нет у меня сил еще и консультанта женского пола агитировать. В Москве, в XXI веке.

Это в точности как с геями. А зачем вообще выпячивать? А мне не важно, какая у тебя ориентация! А почему я должен говорить «гомосексуал», а не «гомосексуалист» — ведь второе слово есть в словарях и принято, а первое — это насилие над языком. Я вот, честно говоря, не знаю, можно ли совершить насилие над абстрактным понятием. Может, и можно. Но если у меня есть выбор — обидеть великий могучий русский язык или конкретного живого моего друга Валерочку, то я, пожалуй, выберу первое.