Наталия Черных: Орешек

Сценарий начальство пообещало именно ему, Марку. Только пообещало, но уже приятно. В проекте — детективный сериал, новый сезон, две первые серии. Всего две серии, но и это работа! Он знает, как написать хороший сценарий. Составил план этих самых двух первых серий нового сезона. План обсудили на летучке и приняли. Но договор на написание сценария еще не заключен.

А дома деньги заканчиваются. Утешает, что работа предположительно есть.

Марку — двадцать пять лет, он не любит такси. В общественном транспорте на него заглядываются девушки. Удлиненное бледное лицо с крупными темными глазами. Бледность молочного цвета, здоровая. У Марка есть жена — Инга. Сегодня утром Инга уехала к простуженной матери, генеральской дочери. Получается, что Инга — генеральская внучка. Несмотря на генеральство, обоим, Марку и Инге, приходится работать, и много работать. Чтобы каждый месяц было тридцать пять плюс коммуналка на сравнительно чистенькую однушку рядом с метро.

Марк любит кварталы на улице Коненкова. Полуобморочные тихие здания с наглыми тополихами в проулках, с мелкой голубой плиткой на боках домов. Полюбил свой подъезд за огромный наличник и потемневшие колонны.

Лавочка слева, если выходить из подъезда, в хорошую погоду не пустовала никогда, даже ночью. Менялся контингент. Утром — старушки, днем — женщины среднего возраста с сумками, вечером — дети, ближе к ночи — подростки и незлобная гопота.

Сейчас был дождь, хоть и небольшой. На лавочке кто-то спал. Спал?

Звонок Инги отвлек внимание.

— Приеду ночью. Такси брать не стану.

Да, теперь не до такси.

Инга — узкая, темноволосая, с густым низким голосом: приятный контраст с хрупкой внешностью.

На лавочке лежал, но не спал высокий человек в утепленной болоньевой куртке. Голова покрыта темной трикотажной шапочкой, ноги обуты в китайский адидас: штаны и кроссовки. Увидев Марка, человек приподнялся и сел. Поднял на Марка лицо, какое бывает у лысых. Человек действительно оказался лысым, но откуда Марк узнал об этом до того, как человек снял шапку? По лицу. Но как? По особенному взгляду лысых? По слегка отечным векам?

Марк насторожился: непременно заговорит. Человек заговорил. Негромким интеллигентным голосом, просительно:

— Простите, у вас не будет сигареты?

— Трубку курю, — нехотя ответил Марк. Потом вдруг, повинуясь внезапно сильному движению помочь, забеспокоился:

— Вам холодно? Вы ели?

— Нет, — просто ответил человек, — благодарю вас.

— Идемте со мной. Может быть, у моей жены есть сигареты.

Инга курила тонкие, синие, «Гламур» или «Вог».

Человек кротко последовал за Марком. В прихожей аккуратно снял кроссовки, вовсе не разваленные, но и не новые, обнаружив плотные серые носки с затяжкой на правом большом пальце.

Оказавшись в тепле, Марк повеселел. Хоть съемная квартира, а все же — дома! Включил чайник, быстро переоделся и приступил к приготовлению пищи. Человек тихо сидел на диванчике и подремывал.

— Вы не больны?

— Нет. Просто устал, благодарю вас.

Как вежливо и странно он разговаривает!

— Чай или кофе?

— Если можно, зеленый чай.

Марк и Инга тоже любили зеленый. Чудеса.

— Я Марк, — представился, переворачивая котлету, спиной к гостю, чуть оглянувшись.

— Иван. Когда работал в Шотландии, называли Джоном. Лучше Джон.

— Хорошо, будем знакомы, Джон, — Марк поставил тарелки с пищей на стол. Ужин. Пара ложек консервированного горошка и картошка из КФС, разогретая на той же сковороде, что и котлеты. Котлеты не подгорели. Джон слабо улыбнулся, увидев еду.

— Вы очень добры, Марк.

Все-таки с ним явно что-то не то. Засыпает на ходу, гаснет.

— Вы не больны?

Ответил спокойно:

— Нет. Очень устал.

— Понятно.

Ничего не понятно. Но что делать. Чай тем временем заварился.

— Коньяк?

— Да, благодарю вас, Марк.

Коньяк был налит во что-то пластиковое, но широкое и низкое. Стаканы? Затем Марк вспомнил про сигареты.

— Будете курить?

— Благодарю, нет, после.

Марк наполнил чашки чаем, предварительно килишнув.

Выпили коньяку. И получился удивительный разговор. Странный, долгий разговор. Марк понял, как именно он будет писать свои серии, если возьмут его сценарий. И это будет лучшая работа на свете. Марку хочется, чтобы о нем говорили, как о замечательном и даже лучшем сценаристе своего времени. Но это потом, на второе. А первое — у него будет радость. Работа и радость начинаются с одного слога. У него больше нет сил израбатывать свою тоску по мелочам. Так пусть будет радость! И Джон принес ее. Замечательный человек этот Джон.

Он и правда оказался лысым. Удлиненный в затылочной области череп, чуть раскосые глаза, узкая переносица, жесткие ноздри. Работал в Шотландии. Да, он рассказал, кем, и что делал.

Марк очнулся первым.

— Я вам тут постелю, Джон. Ночью может приехать моя жена, Инга.

Гость покорно кивнул.

Инга приехала на первой электричке, совсем рано утром.

— У тебя гости?

— Да, его зовут Джон.

— Что ж, покорми нас завтраком. Здравствуйте, Джон!

И коснулась его плеча под тощим одеялом в старом белом пододеяльнике.

— Марк, он очень крепко спит. Не слишком ли много вы выпили коньяку?

Только тут Марк понял, зачем он пригласил Джона. Джон конечно был мертв.

— Инга, звони в скорую. И вызывай полицию.

Рука Джона была холодной, без пульса.

Суета и толкотня продолжались довольно долго. Первыми приехали полицейские, еще сонные. Опер, симпатичный, довольно молодой, спросил, трогали ли тело, есть ли вещи покойного. Вещей Джона было — утепленная болоньевая куртка, в кармане — единый проездной на месяц, совсем немного денег, рублей триста, и чужая соцкарта. На фото — красивая молодая женщина.

— Возможно, жена. Видно, что стерва, — поморщился опер.

Да, про жену Джон рассказывал. Но что именно? Марк забыл, что именно Джон рассказывал о жене. Он помнил только разговор. И почему-то забыл, что Джон рассказывал о себе, словно это в разговор не входило. Словно можно было разделить разговор на составные части.

Доктора, слегка похмельные, осмотрели тело.

— И вскрывать не надо, хотя, конечно, для порядка — стоит. Инфаркт. Застарелый, тихий. Можно долго жить с таким повреждением сердца. Но если резко из холода — в тепло, или сквозняк по ногам — все, конец. Он душ принимал?

— Да, горячий душ, — машинально ответил Марк, вспомнив запотевшее в ванной зеркало.

Доктор кивнул: мол, одна из причин.

— И коньячок был?

— Был.

— Думаю, он про свой инфаркт и не знал. Счастливец!

Тело унесли. Инга загрузила постельное белье в машинку.

— Теперь можно и отдохнуть. Посплю пару часов.

Ее лицо было очень грустным и очень мечтательным одновременно.

В утренней почте Марка оказался имейл с подтверждением, что сценарий его утвердили, и что в такой-то срок надо сдать первую серию. Но в голове нечто расцвело помимо сценария, хотя имело к нему непосредственное отношение. А как так может быть? Параллельные вещи оказались сообщающимися сосудами.

Инспектор Джес Уильямс посмотрел на часы. Подарок жены его Мери — последнее достижение техники. Пора одеваться и идти домой. Нет, сегодня он уйдет вовремя, что бы ни случилось. Инспектор Джек Райт уже здесь. Слышно его нежный голосок через все стены участка. Вот пусть он и решает ночные задачи. А Мери ждет. Сегодня договорились пойти ужинать к китайцу. В Челси открыли новый ресторан. Китаец так и назвал его: «Новый ресторан». Говорят, довольно дорогой. Там есть черные яйца и змеиное мясо. Мери любит экзотические блюда. Но черные яйца? Никогда не видел.

Кабинет инспектора Уильямса — небольшой, еще пахнущий краской после ремонта. Есть телефон и печатная машинка. Есть сосновый крепкий шкаф, где висит пальто и парадная форма. Есть галошница с парой рабочих башмаков, которые инспектор Уильямс чистит после того, как вдоволь набегается по улицам Лондона, особенно в Ист-Энде. Но сидеть долго в этом кабинете, конечно, не получается.

Над столом — портрет королевы, под портретом — стол и пара стульев. Инспектор Уильямс только что перешел тридцатилетний рубеж, был высок, темноволос, с бледным лицом и крупными темными глазами. Пашмина из верблюжьей шерсти, подарок отца Мери, лег вокруг шеи крупной теплой змеей. Пора выходить.

И тут за дверью послышались торопливые, множественные шаги. Несколько человек. Трое — свои, констебли. Среди них — Холтон, одышливый толстяк. Всегда ужасно гремит сапогами.

Бум! Крепкая полицейская дверь едва не слетела с петель. На пороге возник невероятной красоты молодой человек в распахнутом пальто, под которым виднелся отличный новый фрак. На светловолосой голове с тревожными серыми глазами — шелковый цилиндр. Молодой человек оживленно жестикулировал и занял весь дверной проем. За ним стояли, тесно, неловко — констебль Холтон, констебль Додди, констебль Маклуахен и инспектор Джек Райт, поддатый и возбужденный.

— Нет, нет, — восклицал молодой человек, — Я не буду разговаривать с вами, инспектор Райт, вы пьяны. А моя Нина пропала, и, может быть, ее убили.

— Да с чего вы взяли? — от сердца воскликнул Райт.

Молодой человек перевел дыхание и заговорил, обратившись к Уильямсу:

— Понимаете, мне должно было прийти письмо от Натти, от Орешка. А оно не пришло. И Нины не было на премьере. Когда я уходил на репетицию, днем, экономка Джоан гладила ее платье. Понимаете, она не могла просто к нему сбежать. Мы договорились...

Инспектор Уильямс понял, что от дела ему не отвертеться. Но час он может выиграть.

— Садитесь. Кто вы, назовите ваше имя. Что случилось? Подозреваете похищение?

— Убийство, инспектор, убийство!

Молодой человек опустился на стул возле стола в ожидании новых вопросов, а Уильямс взял книгу регистрации: сделать запись. Согласно инструкциям, нужно поставить порядковый номер и указать причину обращения. Только сейчас понял, что лицо и фигура молодого человека ему знакомы.

— Вы актер?

Молодой человек приосанился, сверкнул потемневшими глазами:

— Я Том Форд. Сегодня играл в пьесе Фарнимора, «Дом, в котором нет света». Главную роль!

Затем вдруг сник и сказал обычным голосом, почти тихо:

— Мое имя — Томас Фитцуотерби. Том Форд — сценическое имя. 1849 год рождения, май. Напротив Сент-Мери, пятый дом.

Уильямс записал данные и поставил причину: предполагает убийство жены. Затем решительно спросил:

— У вас есть час? Вы пришли, а у меня еще неотложное дело.

— Да, конечно!

— Вот бумага и чернила. Опишите, что случилось, и как можно подробнее. Вспомните точное время, когда ушли из квартиры, название мест, где были, расположение комнат в квартире — все. Я вернусь ровно через час.

И снова посмотрел на часы.

— Если какие вопросы все же возникнут — смело идите к инспектору Райту. Уверяю вас, это лучшая ищейка в Ист-Энде.

— Да, сэр, — почти растеряно ответил Том Форд. Было заметно, что писать он не любит. Случайно заглянув в книгу регистрации, вскинулся и почти крикнул вслед выходившему Уильямсу:

— Сэр, вы написали, что Нина — моя жена... Но она — жена Орешка... Финдлея Честера... Натти.

Уильямс вернулся и... не стал исправлять.

— Давайте пока так оставим. Ну что я, всю вашу историю в одной графе опишу?

— Да, да, вы правы, — смутился Том Форд, — я жду вас, я жду вас.

— Мери, заказывай, что хочешь, — Уильямс уже рассказал Мери о том, как пройдет вечер. — Мы ужинаем, а потом я ухожу.

Она грустно улыбнулась.

— Ужасная кража?

— Нет, какая-то романтическая история с убийством. Бой, берем вот это, это и это. И, пожалуйста, очень быстро.

Том Форд, теребя руки, ходил по кабинету из угла в угол.

«Вот что такое не врожденные, а приобретенные манеры. Их порой сдувает как первый снег», — подумал Уильямс, — «конечно, он не джентльмен. Джентльмен сидел бы у стола и смотрел бы в окно».

В трех листах, исписанных грязноватым мелким почерком, похожим на почерк школьника, заключалось нечто удивительное и путаное.

«Утверждает, что Нина уезжала каждые выходные к своему мужу и оставляла в Лондоне такого блестящего известного любовника, как Том Форд? Сбегала к мужу, как сбегают к любовнику? И каждое воскресенье вот уже три месяца возвращалась к Тому, как возвращаются к мужу? Почему? Странная женщина эта Нина».

В общем, дело-то было ясное: пропала женщина и нужно ее найти. Лишних вопросов не предполагалось. Однако язык, на который прилипла небольшая мыслишка, все же подвел Уильямса.

— Сэр, можно ли вас спросить…

— Да, конечно!

Том остановился и бросил настороженный взгляд.

— Когда Нина уезжала, не было ли у вас...

Актер ответил сухо, со скрытым раздражением:

— Ее не было всего полтора дня. Я похож на идиота?

— О, сэр, прошу прощения.

«Нет, он джентльмен».

А вот что не было записано на полицейских листках, но с чего началась история Нины, Орешка и Тома.

Сельская свадьба приближалась к полуночи. Отцы молодых, в новых куртках, сидели во главе стола.

— Ты самый богатый в наших краях, Брайан О’Брайан, и самый сильный. Я не люблю ирландцев, но мой Орешек — парень что надо, так что твоей Нине лучшего мужа во всей Британии не найти...

Сэмюэл Честер покачивался, но Брайан знал, что старик прозрачен как стекло, а виски просто уговорили его не танцевать джигу.

— Мы католики, Честер, да и я не люблю англичан.

— Да, мы католики, Брайан О’Брайан.

Сэму Честеру нелегко было на хуторе, где жили его прадед и дед. По слухам, торговец медом Сэм Честер, предок нынешнего Сэмюэла, поселился в этих местах еще в конце шестнадцатого века, когда сразу от болот начинались луга. Тот Сэм Честер был католик, человек суровый, и возможно только потому, что был суров, — выжил, пережив пожар, который смело можно назвать поджогом. Все Честеры потом были католики. К мессе каждое воскресенье и все праздники Честеры ходили за две мили, рискуя не на шутку домом и хозяйством. Но через некоторое время дети тех, кто устроил поджог на пасеке Честера, заступили на место родителей. Детям уже не так важно было, католик или нет. Они по большей части в бога не верили. Старик, переживший их дедов, был забавным и готовил хороший сидр. Так религиозная рознь захлебнулась. Уже у Сэма Честера вырос младший сын, Финдлей, толстяк деревенщина, на которого отец особенных надежд не возлагал. Старшие, Джеймс и Патрик, стали торговцами и редко бывали дома.

Против ожидания, толстяк Финдлей оказался способным к математике. Он прекрасно складывал и вычитал, определял стоимость продукта едва ли не на глаз, а уж деньги просто носом слышал: где они лежат, и сколько. Сэмюэл уже готовился передать свое дело в руки Финдлея, который к тому же еще отлично выучился играть на флейте, непонятно, где и у кого. Но именно тут на хутор приехал морской волк Брайан О’Брайан.

Он купил дом у той границы, где когда-то начинались луга. Дом был не старый, но требовал ремонта. И Брайан сделал ремонт, превратив дом в небольшой дворец. Суд да дело, выяснилось, что Брайан вдовец, что он католик, и хотя ему можно было жениться, не женился, а дочь его Нина учится в каком-то очень важном лондонском учебном заведении. Сэмюэл, едва увидел Брайана, сразу понял, что тот человек очень богатый. Одет без особенного форса, но вот сукно на куртке, кожаные сапоги и хорошие, ручной работы, перчатки наводили на мысль о том, что этот Брайан много видел и еще больше того сделал в своей жизни. Брайан держался довольно дерзко, как все ирландцы, говорил с акцентом. Вскоре после того, как приехал, подрался и разбил челюсть Мэтью, местному красавчику хулигану. Больше парни хутора с этим старым выродком связываться не захотели. Ну пока не захотели. Сэм Честер, учуяв для себя выгоду в знакомстве с моряком (все же вдвоем удобнее ставить на место молодых хулиганов), в один прекрасный вечер угостил Брайана сидром. Старики заключили нечто вроде тайного союза католиков. Хотя Честер все же плохо переносил акцент Брайана и его дурную спесь.

Моряк мог уехать на месяц, а то и на два. После того, как поладили с Честером, оставлял свой одинокий дом ему и старой экономке, кормилице Нины, тоже ирландке. Возвращаясь, Брайан говорил, что теперь уж он в Коломбо не дойдет, а ходит только на небольшие расстояния. Но деньги всегда были при нем.

Начались каникулы. Приехала из Лондона Нина, и был назначен день визита Сэма и Финдлея к О’Брайанам. Первым, кого увидела Нина на хуторе, был Мэтью, челюсть которого уже зажила. Он довольно вежливо подал ей руку, помог снять картонки и сказал:

— Я бы хотел на вас жениться.

Лицо Мэтью было серьезным. Нина, немного растерянная, ответила:

— Благодарю вас!

И поцеловала Мэтью в щеку. Просто, невинно, более невинно, чем если бы подала ему руку.

Нина расставляла чашки, когда вошли Сэм и Финдлей. Невысокого роста, довольно полный, с лысоватой в двадцать два года макушкой, с небольшими бесцветными глазками, в несвежих штанах, Финдлей должно быть остро ощутил свою нелепость рядом с высокой красавицей. Над левым виском у Нины была тонкая седая прядка, появившаяся во время ухода за умирающей матерью. В темных, красноватого оттенка, волосах эта прядь почти светилась. Нина и не прятала ее.

«Эльфийский знак», — отметил для себя эту прядку Сэм, — «непростая девушка эта Нина».

По возвращении Финдлею стоило больших усилий не говорить отцу о Нине, а думал он взахлеб.

Настало Рождество. Хуторское веселье было в самом разгаре. Мэтью уже протанцевал пару танцев с Ниной, и рассказывал приятелям, что будет ухаживать за нею и добьется ее, пусть она трижды ирландка. Ему поверили: Мэтью был не только первый драчун, но и первый красавец. И вдруг, едва заиграли следующий танец, Финдлей подошел к Нине и пригласил ее. Мэтью вознамерился было отогнать Финдлея, но Нина... Нина согласилась танцевать с этим толстяком. А толстяк, как назло, так лихо отплясывал, что не побить его было просто нельзя. Да и Нина стреляла в него глазами, всячески показывая, что он ей приятен. Этим вечером Мэтью получил второй удар в челюсть, уже от Финдлея.

— Это его тот ирландец научил, — говорил Мэтью приятелям.

В конце рождественских праздников разлетелась по хутору весть, что Финдлей Честер женится на Нине О’Брайан. Никто не знал, что предложение было сделано в сарае для старых ульев. Финдлей трогал лицо и шею Нины робкой рукой, смотрел полубезумными глазами:

— Навсегда, на всю жизнь, Нина...

Она ответила:

— Ты — Орешек. Буду звать тебя Орешком. Ты будешь очень крепким.

И поцеловала в губы, как бабочка коснулась.

— Так ты согласна?

Официальное предложение было сделано в присутствии обоих отцов-вдовцов. И хутор стал готовиться к самой веселой свадьбе в мире.

Нине захотелось, чтобы подвенечное платье было зеленым. Орешку показалось, что это дурной знак.

— Нина, хоть красное сшей. Только не зеленое.

— Орешек, неужели ты так суеверен? Ну хочешь — бирюзовое в зелень? Которое только кажется зеленым, а на самом деле — голубое?

— Нина, лучше просто голубое. Впрочем, как хочешь...

— Крепкий мой Орешек!

Она засмеялась и обняла его.

Платье действительно вышло прекрасным и очень Нине шло. Цветом напоминало свежую майскую зелень. Даже Финдлей, кажется, забыл свои страхи, и любовался. Мэтью с друзьями преподнесли молодым блюдо очень острого бараньего жаркого, очень горячего. Конечно, от них можно было всего ожидать. Однако свадьба вышла на славу. Хутор не помнил, когда еще было так весело здесь, на границе болот.

Едва отыграли свадьбу, и закончилось Рождество, Брайан ушел в море. Вернулся к весне, и что-то с ним было не так. Неделю ходил мрачный, ел Честеров мед, пил имбирную настойку на спирту, но не помогло. А к первым листочкам слег и велел Нине звать нотариуса. Нотариус оказался непростой, из Лондона. Приехал на поезде, первым классом, в дорогом пальто и новых сапогах. Когда обсудил с Брайаном дело, при закрытых дверях, вежливо раскланялся. Брайан позвал Нину, Сэма Честера и Финдлея.

— Скоро умру, — сказал Брайан, — и не возражайте. Глупо возражать умирающему.

Затем обратился к Нине.

— Тебе, девочка, деньги не очень понадобятся. Недвижимость тоже. Ведь у тебя такой муж, который, если и умрет, все равно вытащит тебя из долгов, если они вдруг появятся. Но помни, если ты кого-то собой прикроешь, кому-то поможешь выплыть, ты очень хорошо устроишься... там. Так что имей в виду, не всегда нужно скидывать балласт. А прежде всего надо знать, что есть балласт, а что — нет.

Имущество и средства Брайана отошли Сэму Честеру, а после его смерти должны были достаться поровну Нине и Финдлею. Странное это было завещание, но Нина не удивилась:

— Кому еще и деньги доверить, как не Орешку?

Похороны старого Брайана вышли пышными, но мрачноватыми. Что-то птицей кружилось над домом Честера. Но Сэм не такой был человек, чтобы унывать. Едва похоронили Брайана, Сэм и Финдлей заказали новое оборудование для пасеки и начали строительство теплицы. Финдлей за прошедшие месяцы семейной жизни стал более полным и более солидным. Одежда на нем радовала опрятностью, но и волосы на голове поредели.

— Не верю я, что Нина не заведет себе любовника. Уверяю вас, это случится, и очень скоро, — как-то сказал Мэтью своим приятелям. Намекал он на себя, конечно. Однако приятели видели, что Нина любит Финдлея. А Финдлей преображался в ее присутствии. Видели, как он сильно и легко бежит за ней, догоняет ее, как носит на руках, и как она заигрывает с ним. А так заигрывают только с желанным мужчиной.

Раз в месяц Финдлей возил Нину в театр. Заранее заказывал билеты на почте, аккуратно заполняя бланк, писал письмо, брал красивый конверт с шелковой маркой. Вскоре Финдлею приходил такой же конверт с билетами. В назначенный день Нина и Финдлей шли на станцию, садились в поезд и уезжали в Лондон. Сэм провожал их, всегда несколько грустный. Финдлей брал номер в гостинице на сутки. Гостиницу выбирал престижную. Нина никаких возражений не делала и наутро в магазины не просилась. Однако Финдлей давно присмотрел одну индийскую лавку, довольно дорогую, и всегда водил туда Нину: выбрать подарок.

В сентябре сразу в нескольких театрах шли пьесы Фарнимора: модный автор, лучшие актеры, билеты нарасхват. Финдлей, прочитав весь сборник пьес, загорелся Фарнимором и объявил, что в этом месяце они поедут смотреть новинку — «Пестрый, пестрый день». А Нина намеревалась поехать в Ковент-Гарден, слушать «Отелло» с молодой французской актрисой. Она надеялась уговорить Финдлея переменить решение. Но откуда ни возьмись, у Финдлея оказалось два билета на премьеру Фарнимора. Если бы Орешек знал, что принесут ему эти билеты!

В антракте Нина и Финдлей сбежали из густой духоты в симпатичное местечко напротив театра. Там было шумно и ходили сырые сквозняки. Взяли кофе с кексами. И Финдлей достал свою флейту. Обтер носовым платком, стал негромко наигрывать. Случилось, что именно тогда в это же местечко вошел Том Форд, исполнявший в пьесе одну из главных ролей. Он тоже сбежал от духоты — выпить кружку пива. Имя Тома Форда только начало свое странствие по устам театральной публики. Он уже сыграл Гамлета в одном довольно престижном театре, а теперь ему предлагали хорошие роли в современных пьесах. В этой пьесе Фарнимора Том играл обманутого молодого мужа, умирающего от разрыва сердца в финале. Неверная жена потом конечно покидает любовника. Справедливость восстановлена.

Странная, диковатая флейта привлекла слух Тома. Кто же играет на ней? Том оглянулся и увидел флейтиста с ореховыми глазами. А возле флейтиста сидела женщина, красивее которой Том еще не видел. И он не понял, что же сильнее его привлекает: странная флейта или красивая женщина? Том Форд был уже опытным актером. Большое количество человеческих глаз, пристально устремленных, не смогли его смутить. Но странная песня флейты и темноволосая женщина — смутили. Том заказал пиво, выпил его тут же, у стойки, поздоровавшись за руку с поклонниками и поцеловав в румяные щечки молодых поклонниц. Пара за столиком напротив входной двери его все же очень привлекала. Том решился. Подошел к флейтисту, вежливо поздоровался, как здоровается человек, не нашедший никого, кто бы мог представить, достал щегольскую карточку (у Тома уже появились собственные визитки) и похвалил игру. Финдлей ответил на похвалу довольно просто:

— Да, это кое-что из того немногого, что умею.

И перехватил внезапно нагревшийся взгляд Тома. Вблизи Нина была просто убийственно хороша. Да еще это зеленое платье.

— Нина, моя супруга.

— Мистер Финдлей, миссис Финдлей Честер, позвольте вас угостить...

Принесли еще кофе. Знакомство состоялось.

Орешек боялся признаться, что чувствует себя неловко, очень неловко. Словно глупость сделал, что взял с собою Нину. А она только бросила, почти легкомысленно, как будто ничего и не произошло:

— Милый этот актер.

Но на обратном пути, поглаживая воздушный индийский платок, изумрудного цвета, с нитью из настоящего золота, к платью, сказала:

— Орешек, мне кажется, мы где-то ошиблись в расчетах. Не дорого ли мы развлекаемся?

За это сожаление Финдлей мог простить ей все, даже будущие грехи. И дело было не в деньгах.

Он все же заказал билеты на Фарнимора в октябре.

Найти человека в Лондоне невозможно, если ты сам не из Лондона. Том Форд родился в Лондоне и был актером. Ему не нужно было долго искать молодую пару, которая любит театр и предпочитает пьесы Фарнимора. Он просто пошел в театр, на премьеру новой пьесы, и конечно увидел Нину и Финдлея. Но стоп. Обычная тактика вызвала у него мгновенное и сильное отвращение. Как же снова заговорить с ними?

Фигура Нины, в темно-сером, жемчужном, показалась вверху лестницы, едва начался первый антракт. Нина вела за руку Финдлея, которому явно не хотелось идти, куда Нина его вела.

— Идем, Орешек, а то совсем растолстеешь. Идем, я доверю тебе мою сумочку, а ты меня подождешь, это недолго.

Голос был хорош как сладкая зубная боль, от него было не спрятаться. Том Форд почувствовал, что побледнел.

— Ну хорошо, Най, иду.

Они свернули к туалетным комнатам. Том, не чуя ног, поднялся туда же, к комнатам, выждав время. И едва не столкнулся с Ниной, вынырнувшей из-за шторки хозяйственного помещения, расположенного между комнатами.

— Я знала, что ты придешь.

— Я искал тебя... вас.

— Жди меня в среду, приеду на Викторию, поездом в двенадцать сорок. Я приеду.

Том ринулся, обнял. Но она уклонилась от поцелуя.

— В среду. Поездом в двенадцать сорок.

Она приехала, измыслив странный, почти фантастический предлог. Финдлею порой казалось, что она выдумала весь этот бред только для того, чтобы не сказать открыто и нагло, как умела: я еду к Тому, чтобы стать его любовницей. Вернулась к ночи, обеспокоенная, порывистая. Покрыла поцелуями молодую лысину Финдлея и заявила: мне надо тебе сказать нечто страшное. Приготовила чай, разложила порезанный тминный кекс.

— Орешек мой, я тебя люблю.

Он понял, что она спала с Томом.

— Да-да. Но ты мой муж, и я от тебя не уйду. Я останусь с тобою. Я тебя люблю.

— Най, успокойся. Идем спать.

— Да, идем спать. Но сначала послушай: я буду спать и с Томом. Я уже не могу без него. Но ты мой муж, и я тебя люблю.

Утром Орешек точно знал, что ему со всем этим делать. По счастью, Нина еще спала. А он нагрел сам себе воды, тщательно помылся, надел чистое белье и поспешил на поезд до Лондона. Адрес Тома ему назвали в театре, а жил Том с матерью напротив Сент-Мери, в двух комнатах, где и родился. Несмотря на щекочущую известность, денег у актера было немного. В комнате Тома — накурено и пыльно. Везде лежала бумага: книги, рукописи, рисунки. На стене висела акварель — смутно знакомый женский образ.

— Ничего, что курю? Мне еще эпилог учить, но текст довольно приятный, это скоро. Нет, вы садитесь. Мам, можно чашку чаю?

Всклокоченный, дневной Том казался совсем ребенком. Финдлей заулыбался, глядя на него. Все же он очень красив.

— Мистер Форд, у меня к вам деловое предложение.

Предложение испугало Тома. Сначала Финдлей показался ему чудовищем. Потом понял, что другого выхода, чтобы сохранить Нину, у них обоих нет. Для себя Том отметил, что Финдлей мог бы, не подозревая о циничности своего предложения, и договор аренды составить. Решено было, что Нина живет с Томом, но на выходные уезжает к Финдлею, и как бы там ни было, выходные и праздники проводит с мужем.

— Нет, ты точно Орешек! — Воскликнула Нина, — тебя нельзя обыграть. Убить, наверно, можно, но обыграть — нет. Что ты со мной сделал!

— Най, как хочешь, так и поступай. Можешь не ехать к Тому, если не хочешь. И я не хочу, чтобы ты с ним была.

Она поехала к Тому. Но в субботу к полудню вернулась на хутор и обратно уехала только в понедельник утром. На следующей неделе Финдлей встречал Нину в десять утра, в субботу, с цветами. Потом они пили кофе с пирожными и, как говорят, смеялись.

Финдлей ужасно переживал. К началу зимы он похудел, еще заметнее стала лысина. Но удивительно, он не выглядел несчастным. По хутору ползли слухи, что Нина дохаживает в Лондоне одну из родственниц Брайана О’Брайана, чтобы после ее смерти заполучить хорошее состояние. В то время уже говорили о банде ростовщиков, которые разоряют своих должников, требуя деньги раньше срока. Было зафиксировано два убийства, сделанных этой бандой. Но о скольких убийствах полиция еще не знала? На хуторе так же поговаривали, что новая работа Мэтью — отнюдь не торговля лесом, а нечто более опасное.

Ближе к Рождеству Фарнимор сделал предложение главному режиссеру театра, в котором играл Том — поменять актерский состав и заново поставить «Дом, в котором нет света», чтобы на Рождество шел новый вариант пьесы с новыми актерами. Тому Форду предложили главную роль, сам Фарнимор.

За несколько прошедших месяцев финансовое положение Тома улучшилось, он стал звездой сцены и смог себе позволить хорошую квартиру в Вест-Энде, чтобы жить там с Ниной. Но главная роль в «Доме» — это настоящий взлет.

Дня за три до премьеры Том получил от Орешка телеграмму, что тот приедет. Заказали бутылку старого вина и лучший ужин. Никогда Нина не казалась Тому такой счастливой: румянец, кошачья походка. Кажется, она была беременна. После второго бокала у нее закружилась голова. Мужчины отправили ее спать. Оказалось, Финдлей приехал по делу. Дело было и у Тома.

— Натти, я хочу купить ей небольшую коляску. Это недорого. Хочу взять деньги у ростовщика. К весне выплачу все, может быть, и раньше. И еще хочу лошадей, двух белых лошадей. Я уже знаю, у кого есть такие.

Финдлей помолчал, видно было, что обдумывает. Идея ему и нравилась, и нет.

— Я дам тебе денег, — сказал он Тому, — но надо подождать недели две. Понимаю, что очень красиво: на премьеру Нина прибывает в новой коляске, запряженной парой белых лошадей. Но этим эффектом можно пожертвовать. Подаришь ей коляску к пасхе, тогда и ростовщик не понадобится.

— Натти, ты меня всегда выручаешь. Я чувствую себя глупым рядом с тобой. Но очень хочется сделать этот подарок, это красиво.

— Да, заманчиво, — спокойно ответит Финдлей, — но я не стал бы сейчас ходить к ростовщику. Впрочем, вот тебе. Если не удержишься, иди к Соломону Шварцу, но к Рейли Симонсу не ходи. Соломон может не дать нужной суммы. Это ничего, я добавлю. Но вот у Рейли деньги есть всегда. Только это очень, очень плохие деньги. И повторяю: подожди до пасхи.

— Хорошо, — согласился Том. Беспокойство его не оставляло.

Дело Финдлея к Тому заключалось в следующем: поехать втроем в Европу.

— Понимаешь, Томми, мы, конечно, вполне нелепо выглядим. Французская семья, любовь втроем. Но я-то знаю, что это не так, и что Нина — моя жена, а ты мой друг. Ты-то сам как думаешь?

— Натти, не будь ты моим другом, я бы дал тебе в морду. Ты меня унизил. Но я-то знаю, что это не так. Мы оба ее любим.

Они взяли еще бутылку, а на следующий день Финдлей уехал на хутор.

Утром перед репетицией Том все же решился обойти ростовщиков. И что такого страшного в них нашел Финдлей? Соломон Шварц ответил, что сейчас требуемой суммы нет, но что через некоторое время он может ссудить недостающим, немного повысив процент, и согласен ждать хоть до лета. «Все для вашего удовольствия, молодой господин». Рыжий, сухонький Рейли ответил коротко, что деньги есть, но если брать, то сегодня, потому что деньги всем и всегда нужны. Тома такая торопливость насторожила, но он нашел в себе силы сказать с холодным лицом, что дело не срочное. «А ну как Орешек прав, он же хитрый, он все знает».

Нина была дома. Когда Том рассказал ей, что хочет взять денег, спросила:

— А что Орешек сказал?

Том вспыхнул: за ним бегает половина Лондона, а эти двое считают его дурачком. Однако вспомнил пронзительный взгляд Рейли и промолчал.

— Да и дело-то не срочное.

А Нина уже раскладывала в комнате, подбирая туалет, чулки и шляпки, грела утюжки и плойки. Джоан суетилась тут же с вышитыми шелковыми рукавчиками. Платье на этот раз было действительно бирюзовое, голубое.

Вдруг Нина воскликнула:

— Крахмал заканчивается! Джоан, мы забыли купить крахмал! У нас заканчивается крахмал!

Джоан прибежала, принялась успокаивать:

— Миссис Нина, да что вы, нам за глаза хватит этого пакета. Если хотите, я выйду и куплю, вот невесть беда какая...

— Нет, я сама, — капризно ответила Нина, — и тминный кекс... и сливочное печенье хочу...

— Да оставайтесь вы дома, непоседа, — почти рассердилась Джоан, — я все вам куплю, только скажите! Ну хотите — пойдем вместе.

— Да, одевайся, Джоан, выйдем. Я еще не была на улице.

Джоан ушла одеваться, проворчав:

— Невесть какой свежий воздух образовался в нашем Лондоне!

Когда она вернулась, Нины уже не было.

— Господи, помилуй! Нина сбежала!

И Джоан бросилась к Тому, который никак не мог застегнуть портфель с текстом пьесы:

— Хозяин, воля ваша, а мне не нравится, что миссис сбежала. Не к добру все это...

Том просто сел на пол. Какая теперь репетиция. Однако встал и пошел в театр.

Инспектор Уильямс еще не дочитал описания дела, как в дверь постучали. Вошли инспектор Райт и худосочный констебль, видно, что из пригорода — так запачканы были его плащ и сапоги.

— Сэр, вот Итан Смит, говорит, что нашли тело на границе болот. До тамошнего инспектора не достучался, приехал сюда, последним поездом.

— Где, где? — всполошился Том Форд, — уверен, что это Орешек.

Что ж, вот и развитие событий.

— Готовьте кэбы.

Тело полного, хорошо одетого человека лежало в болотине, окоченевшее, будто несчастный хотел в последний момент согреть руки и подобрал их под себя. Странные это были руки. Возможно, при жизни — нежные и мягкие. А сейчас под ногтями было много ниток, даже кожа и кровь, будто оборотень какой умер, превращаясь в человека, но при этом не отпустил своей жертвы. Только когда умер, жертва убежала.

— Попробуй, найди в Лондоне бандитов, у которых такие раны! Будто покойный карябал их: по лицу, по телу.

Перед мысленным взором инспектора Уильямса вдруг возникла картинка: двое или даже трое нападают на одного. Осмотрев край болота, инспектор решил, что точно определить количество нападавших невозможно. Однако по примятой кое-где траве, по расплывшимся следам, можно было, и с большой уверенностью, предположить, что нападающих было именно трое. Орешек хватает двух за воротники, стукает лбами, бьет ногой третьего. Что-то в этом духе. Но их трое, а он полный, он одышлив. Они наседают, а он вцепляется в них мертвой хваткой, таскает за собою, с трудом удерживаясь от падения. Он все-таки очень сильный был парень. Он кричит — констебль услышал его крик. А когда пришел, было только теплое еще тело с кровью под ногтями и тени, скользнувшие в глубину мрака.

Вдруг что-то мелькнуло в коротких зарослях. Флейта. Почти целая флейта, только мундштук с края обломан.

— Орешек, Орешек! — закричал Том и бросился обнимать тело.

Спустя сутки в заброшенном рыбном складе нашли тело беременной молодой женщины. Тело было изуродовано, с каким-то извращенным наслаждением. Отрезаны уши, нос, груди, вспорот живот. На безликом уже лице жертвы застыла дикая улыбка.

— Она смеялась им в лицо, смеялась, пока не умерла! — Том, конечно, сразу же опознал Нину.

— Знаете, инспектор, она приходила ко мне вчера, и это не был сон. Пришла в том самом голубом платье, в котором собиралась пойти на премьеру. И сказала, что Бог легче прощает блуд, чем предательство. Что она ничего не сказала о деньгах Орешка, а только смеялась убийцам в лицо. Что они никогда не доберутся до денег Орешка. Что она никогда его не предаст, что она его жена. И еще сказала, что, если попадаешь в переплет, лучше молчать и ничего не говорить, потому что предателя все равно убьют. Лучше вообще не говорить того, что знаешь.

Завещание Нины, с подписью Орешка, лежало почему-то в портфеле Тома. В завещании говорилось, что буде Нина умрет, пережив Орешка, все ее средства отходят Тому Форду. Завещание было заверено по всем правилам.

Том решил уйти из театра. Вот так просто — уйти. Уговорил свою мать переехать на хутор, где жили Нина и Орешек. Сэм Честер принял Тома как сына. Удивительно, но у Тома получилось вести дела. Конечно, не так, как у Орешка, но все же неплохо. Так что мед и сидр на хуторе были.

В марте во всех городских газетах появилось сообщение, что известный ростовщик Рейли Симмонс умер, подавившись рыбьей костью, в ресторане.

— Это Нина, — сказал Том и тут же испугался своих слов. Нина больше не посещала его.

— Мери, вот как было дело, — сказал Джесс Уильямс жене. Второй раз к китайцу они не пошли, а ужинали дома.

— Нина вышла в кондитерскую, и ее похитили, так как за квартирой Тома давно наблюдали. Привезли к Рейли, тот потребовал снять со счета Финдлея деньги, объяснил, что Том ему якобы должен. Угрожал убить и Тома, и Финдлея. Нина действительно рассмеялась ему в лицо и сказала, что ничего не знает. Тогда возник Мэтью, который работал на Рейли. Мэтью поехал на хутор — угрожать Финдлею, что убьет его, Тома и Нину, но Финдлей увел убийц на болото. Сам увел, а не они его выманили. Старик Сэм был во втором этаже, в своей спальне, и, кажется, ничего не слышал. Либо ему подсыпали снотворное. У Орешка была надежда утопить непрошенных гостей. Возможно, сказал, что держит деньги в тайнике на болотах. По чему сужу: он слишком легко вышел из дома, он не сопротивлялся, да и все бумаги, как потом оказалось, были в порядке, будто он ожидал такой развязки. Мэтью и двум другим убийцам удалось скрыться, убив Финдлея. Вернувшись к Рейли, Мэтью выместил на Нине все свое зло. Однако сам поплатился: Рейли приказал его зарезать, тело нашли только через неделю, в сточной канаве Ист-Энда, Холлтон и нашел. Поймать убийцу, из тех, что убили Мэтью, в Лондоне практически невозможно. Но когда-нибудь попадутся и они.

Включив проверку орфографии, Марк снова предался странным, одновременно чужим и ласкающим, воспоминаниям. Говорят, это нехорошо, когда вот так ярко проступает в твоей жизни чужая жизнь. Черноволосая Нина с тонкой белой прядкой, полный человек с орехового цвета глазами, красавец кокни Том Форд. А это идея, и неплохая идея. Что-то будет в следующий раз...