Замглавы Роснано Олег Киселев: Период вынужденной изоляции мы переживем

Ɔ. Вы возглавляете одно из основных подразделений Роснано — блок прямых инвестиций. Поясните, что это такое и в чем особенность инвестирования в высокие технологии?

Давайте устроим небольшой ликбез. Прямые инвестиции — это когда вы не покупаете акции предприятия на фондовом рынке, а инвестируете достаточно крупные суммы денег непосредственно в деятельность этой компании. Формы такого инвестирования могут быть самые разные: от займа до выкупа акций у владельца предприятия, но не с целью вывести финансы из компании, а наоборот, ради повышения ее капитализации, с целью повысить ваш собственный доход от производимой ею продукции. В отличие от венчурных инвестиций, финансирования стартапов, где еще нет очевидного дохода, наше подразделение вкладывает средства в уже действующие предприятия, у которых, по мнению Роснано, есть большой потенциал. Объем прямых инвестиций в портфеле Роснано достигает от 85 до 90 процентов ежегодно. 

Ɔ. Не могли бы вы привести примеры прямых инвестиций, которые дали наибольший эффект за время существования Роснано?

Поскольку наша компания является институтом развития, то, говоря об эффекте, следует помнить о двух его составляющих: экономическом и социальном. В этом смысле я бы обратил внимание на проект строительства в России сети ядерной томографии на основе технологии, позволяющей выявить раковые заболевания на ранней стадии (так называемая позитронно-эмиссионная томография, метод ПЭТ/КТ). Роснано начало развивать это направление 7 лет назад, и за это время в различных городах страны было построено 11 диагностических центров и проведено обучение врачей этой новой технологии диагностики. Можно с гордостью говорить, что в России эта высокоточная диагностика онкологии появилась исключительно благодаря инвестициям Роснано. А выход из этого проекта произошел с хорошей доходностью. 

Ɔ. Вся необходимая техника тоже производится в России?

Техника частично производится, частично собирается из комплектующих. Конечно, мы ставим перед собой задачу максимальной локализации производства, но для нас было гораздо важнее освоение технологии, внедрение ее в практику. И это само по себе настоящий прорыв для российской медицины, поверьте. Главное — чтобы центры диагностики были доступны среднему потребителю, не имеющему таких средств на диагностику, как в развитых странах Запада. И сегодня пациент уже может прийти и получить такую услугу по обычному полису обязательного медстрахования. Роснано в 2018 году уже вышло из этого проекта, заработав доходность и передав его в хорошие руки профильного инвестора. Но это не значит, что о нем совсем забыли, переключившись на более актуальные или доходные проекты. У нас есть договоренность о дальнейшем развитии ядерной медицины, с привлечением частного капитала. Более того, мы планируем на новом этапе развивать этот сектор с большими вложениями частного капитала, добиваться количественного и качественного роста центров ядерной медицины по всей России. Наша цель в том, чтобы услуга по ранней диагностике рака была доступна каждому человеку, и шанс продлить жизнь у него будет на порядок выше. А продление жизни любого работающего человека — это дополнительный эффект и для всей экономики.

Если говорить в целом о Роснано, у нас есть очень жесткие обязательства, закрепленные в нашем мандате, о необходимости ориентироваться на отечественного производителя.

Ɔ. Если мы правильно поняли, то стратегия Роснано — не получить в собственность какое-то предприятие, а совсем в другом: инвестировать, получить прибыль, вывести на новое качество роста, а затем реинвестировать прибыль в другие перспективные высокотехнологичные отрасли?

Абсолютно правильно. Роснано не строит никакой промышленный холдинг и не видит себя держателем акций или управленцем на длинных дистанциях. По сути, наша компания — это фонд, функция которого заключается в том, чтобы войти в проект и  помочь ему развиться — не только деньгами, но и имеющимися у нас компетенциями, включая лоббистские. 

Ɔ. А как происходит отбор таких проектов? На основе конкурсов или у Роснано есть какая-то специальная команда, которая организует их поиск? Или сами предприятия выходят на вас?

В Роснано существует специальные инвестиционные команды, которые подбирают варианты, соответствующие нашему профилю. Сразу скажу, что компания ориентирована исключительно на material-based проекты — мы не инвестируем в IT, разработку софта и прочие нематериальные бизнесы. Только то, что можно, как говорится, «пощупать» руками. Изучая материальную сферу, мы смотрим, какие технологии перспективны сейчас или станут таковыми в ближайшие годы. И делаем предложения предприятиям по их развитию. Сейчас, к примеру, Роснано делает упор на проекты в области альтернативной энергетике. Это не так просто: в стране, богатой углеводородами, много противников развития ветряной или солнечной энергетики.

Ɔ. Кроме альтернативной энергетики какие еще отрасли Роснано рассматривает как наиболее перспективные для прямых инвестиций?

Лично я продолжаю верить в кластер новых материалов. Ситуация, при которой человечество вынуждено будет обратить внимание на экономию базовых материалов — таких, как металл, бетон, стекло, — неизбежна. Мы не можем в таком количестве выпускать неутилизируемую продукцию. Не можем так безрассудно тратить ресурсы, энергию — это ведет к экологической катастрофе. И осознание этого во многих странах уже пришло — вы видите Парижское соглашение, бывшее Киотское соглашение — люди начинают совместно действовать в этом направлении. Значит, будут востребованы и новые материалы.

Ɔ. Какие именно?

На первом этапе это не будет революция. К примеру, бетон и металл долго еще ничто не заменит. Но появятся аддитивы, добавки, которые будут их улучшать. Например: если добавлять нанотрубки в бетон или сталь, их качество может существенно измениться. Нужно будет использовать гораздо меньшее количество материала для достижения гораздо большего эффекта. Если, скажем, будет доработана технология добавления нанотрубок в провода, то при той же проводимости их вес уменьшится в десятки раз. И это огромный прорыв. Не могу даже перечислить все сферы, в которых можно добиться фундаментального эффекта — и экономического, и экологического, если правильно использовать наноаддитивы. Еще, я полагаю, именно сейчас выгодно смотреть на разработку накопителей энергии. 

Ɔ. Да, особенно это актуально для автомобилестроения.

Конечно. Электромобиль — это уже настоящее. Но если его пробег увеличить вдвое — тогда это будет революция. И она произойдет, уверяю вас, не через столетия и даже не через десятилетия. Вложения в эту сферу оправданны и необходимы. И Роснано планирует расширять инвестиции в нее.

Если посмотреть за пределы интересов моей компании, то, безусловно, можно и нужно вкладываться в искусственный интеллект, генную инженерию. Но нужно отдавать себе отчет в том, что любая выдающаяся технология опасна — и для человека, и для всей цивилизации. Это как открытие расщепления атомного ядра, которое стало прорывом в энергетике и одновременно содержит в себе потенциал для катастрофы. И даже новые материалы отчасти опасны, как и все неизведанное.

Ɔ. А хватит ли у Роснано финансовых возможностей для реализации столь обширных инвестиционных планов? Ведь санкции наверняка сказались на деятельности компании?

Действительно, у нас были очень хорошие отношения с иностранными инвесторами и очень ценные контакты с западными финансовыми институтами, с крупными европейскими фондами. Конечно, санкции подорвали наше сотрудничество. Потеряв понятных и сильных партнеров на Западе, Роснано в поиске новых двинулось на Восток, но, к сожалению, результатов на этом направлении добиться непросто. Зато именно в последние годы нам удалось в значительной степени переориентироваться на крупных внутренних инвесторов. Я не буду называть их поименно, но это прежде всего владельцы крупных российских предприятий (как правило, несырьевого характера), которые заинтересованы в развитии своих собственных технологий и готовы вкладываться в развитие новых продуктов. Как правило, они сами по себе серьезные инженеры, зачастую с настоящей, а не липовой, ученой степенью, реально понимающие, что делает их производство и что оно готово будет предложить в будущем. Это — одна категория инвесторов. Вторая — люди, которые, в силу понятных обстоятельств, лишены возможности размещать свои средства за границей. Инвестиционная ситуация на Западе становится достаточно холодной, а риски вложений в западные проекты становятся выше, чем в России. И таких бизнесменов становится все больше. Третья категория — государственные большие компании, а это 70 процентов российской экономики, так уж сложилось. И правительство просто вынуждает такие компании поворачиваться лицом к новым технологиям.

Я не скажу, что картина в общем радостная. Инновационная деятельность все-таки требует большей кооперации с внешним миром. Но период вынужденной изоляции мы переживем.

Ɔ. В этом году Роснано обновило свою стратегию до 2023 года, пообещав расти опережающими темпами по сравнению с российской экономикой. Удастся ли компании реализовать эти планы?

Насколько я информирован, уже сейчас компания на 6,5 процентов опережает общие темпы роста промышленности страны. А экспортный рост поддерживаемой нами отрасли на 23% превышает рост российского ненефтегазового экспорта. Это доказательство конкурентоспособности продукции, выпускаемой при поддержке Роснано. Нас это даже не впечатляет, а вдохновляет. Хотя бы потому, что для бурного развития инновационной экономики масштабы России маловаты. 130 миллионов населения — это, по большому счету, небольшая страна. Полтора-два миллиарда населения могут развивать инновации даже в рамках собственного рынка. И даже полмиллиарда могут. А мы просто вынуждены будем делать продукты или технологии с прицелом на гораздо большее число людей, чем живет в России. Мы вынуждены работать с прицелом на международные рынки. И, как показало время, кое-что мы уже умеем.Ɔ.

Подготовили Сергей Цехмистренко, Яна Одинцова