Эли Фрей: Везувиан. Отрывок из книги

Мои родители родились и жили в Москве. Мне было шесть, когда мы с мамой в новогодние праздники поехали на ледовое шоу. Мы переходили дорогу в плотном потоке, светофор горел зеленым. Водитель серебристой фуры не справился с управлением, на обледенелой дороге его занесло, и она врезалась в толпу людей, переходящих дорогу. Грузовик скользил по льду, будто вместо шин у него были коньки.

В тот момент люди казались мне неживыми. Они были похожи на роту пластмассовых солдатиков, а фура была большим мячом. Кто-то кинул мяч на солдатиков, и они попадали набок. Нам повезло, мы только начали переходить дорогу. Мама оттащила меня назад на безопасный тротуар и прикрыла рукой глаза, чтобы я не видел кровь. Но я и так не видел ее. Почему-то все было зеленого и серебряного цвета. Зеленые солдатики. Зеленый светофор. Серебряная фура. Серебряный снег. Никакой крови я не видел, хотя, думаю, ее было много. Погибло двенадцать человек.

Тогда я не знал ничего о теории вероятностей и законе случайных событий. На шоу мы так и не пошли, купили билеты на другой день, когда окончательно оправились от произошедшего. Все полтора часа шоу я думал о том, что будет в следующий раз? Если такая авария произошла сейчас, возможно, это случится еще раз? И если да, то повысятся ли мои шансы на смерть с учетом того, что в этот раз я остался жив? Конечно, мои мысли были куда примитивнее. Я был ребенком, мозг которого был свободным от формул и расчетов. Только чистые догадки. Я смотрел, как танцующие артисты легко разрезают лед коньками и выписывают круги, а перед глазами стояла та самая фура, пешеходы, которые складывались под ней, как смятые в кулаке картонные фигурки.

Дома я взял монетку и стал подбрасывать ее, записывая те комбинации, которые выпадали. Орел, решка, орел, орел…

Что, если подбрасывание монетки ― это и есть авария на пешеходном переходе. Орел ― мое чудесное спасение в аварии, а решка ― моя смерть.

В первый раз выпал орел. Что выпадет следующим? Я подбрасывал монетку снова и снова. Чаще всего после орла второй выпадала решка. Я стал бояться пешеходных переходов, серебряных грузовиков и зеленых солдатиков. Страх прошел, когда я познакомился с теорией вероятностей и узнал, что шанс выпадения решки после орла составляет ровно пятьдесят процентов. Если в следующий раз случится подобная авария, шанс умереть будет равен шансу выжить.

Я слишком рано нашел себя в цифрах, теории вероятностей и программировании.

Мне было семь лет. Мне не нравилось, что в компьютерных играх мои герои так быстро умирают. Я стал копаться в настройках, быстро разобрался в том, что представляет собой рабочая сторона игры, внес пару изменений ― и теперь у меня были вечные жизни, вечные патроны и лучшее оружие.

Я стал копаться в других играх, находил уязвимости и взламывал их. Пока я не искал в этом корыстной выгоды, мне просто нравилось улучшать условия в игре для своих персонажей. А потом я понял, что на этом можно зарабатывать.

В двенадцать я стал взламывать разные простенькие азартные игры, получал доступ к профилям игроков, переводил на свой игровой счет их виртуальные деньги и продавал их другим за реальные.

Это был мой первый самый крупный доход. Я хранил деньги на виртуальном кошельке и ничего не говорил родителям.

В четырнадцать я взломал систему учета в институте сестры, чтобы исправить ей оценки, а из своего дома в Москве взломал терминалы оплаты метро Сан-Паулу. Просто так. Случайно наткнулся на сайт.

В пятнадцать я взломал сервер летних Олимпийских игр в Афинах. Атаковал аккаунты популярных видеоблогеров на Yahoo!

Моей странной мечтой было взломать бортовой компьютер дорогого авто, а еще перехватить управление самолетом. Но на это потребовались бы годы, а я знал ― время утекает.

Меня ловили. И в двенадцать, и в тринадцать, и в четырнадцать. Когда я пытался взломать сайты интернет-магазинов, чтобы получить данные к банковским картам пользователей, или когда хотел украсть личные данные знаменитостей.

Меня затаскали в отделение по делам несовершеннолетних, но везде я выходил сухим из воды. Мне не было шестнадцати, я не мог нести уголовную ответственность.

Мои родители сидели как на иголках, каждую минуту ожидая, что в дом вломятся полицейские.

Я всерьез увлекся теорией вероятностей и законом случайных чисел. Я мог сказать, в какой день в школе меня спросят домашнее задание, а в какой нет. Этот фактор зависел от разных вещей: какой сегодня день, идет ли на улице дождь, когда у учителя день зарплаты, когда меня спрашивали последний раз, кого спрашивали вчера. Я рисовал графики и писал формулы. Если провести расчеты и оставить чистое распределение, я мог дать ответ. Он был верным ровно в том количестве случаев, которое позволяло мне выходить хорошистом в конце четверти, не особо изнуряя себя таким неблагодарным делом, как выполнение домашних заданий.

Мои родители обеспеченные люди. Отец ― владелец компании по производству консервов. Мама сначала тоже работала в его фирме, но потом, когда производство стало приносить доход, ушла и занялась тем, что ей было по душе, ― музыкой. Стала преподавателем игры на фортепиано.

Отец возлагал на меня большие надежды, думал, я буду помогать ему в бизнесе. Но консервы были так же далеки от моего понятия идеальной работы, как квазары от Млечного Пути. Я знаю, что сильно расстроил отца. Но он должен был понять меня. Я не такой, как он. У меня свой путь.

В восемнадцать я поступил в Швейцарскую высшую техническую школу Цюриха на факультет информатики. Я влюбился в Швейцарию, как и все мои одногруппники, которые приехали из других стран и первый раз увидели «Кремниевые Альпы» с мировыми хайтек-гигантами. IT-индустрия здесь развивалась бешеными темпами. Мы грезили о карьере в Google, Yandex, XIAG, Microsoft, IBM и HP. Мы говорили об этом постоянно: на лекциях, семинарах, в библиотеке, перед сном, на пикниках за баварскими колбасками и стаканом светлого Eggerbier, на велопрогулке вдоль Цюрихского озера. Я вдыхал воздух свободы и неограниченных возможностей и чувствовал, как много я могу.

На первом курсе Лукас, мой сосед по комнате, хвастался, что еще в школе создал программу, которая может найти человека по одной фотографии и выдать информацию о нем: имя, фамилия, возраст, где живет, учится и все фотографии. Он продал свои разработки Patch, на тот момент новой малоизвестной социальной сети в Бразилии, за пятьсот долларов.

Я ответил, что создал вирус, позволяющий легко и безнаказанно взломать веб-камеру абсолютно любого человека в любой точке земного шара. Он мне не поверил, и мы поспорили на сто долларов. Программа Лукаса должна была выдать мне рандомную фотографию какого-то человека, а я должен был взломать его вебку. Чтобы выиграть, я должен был показать ему видео с веб-камеры, где крупным планом будет видно лицо.

Лукас запустил программу. Я немного нервничал. Ведь сейчас программа выдаст человека, с которым меня какое-то время будут связывать очень близкие отношения, хоть он и не будет об этом знать. Я буду изучать информацию о нем, ломать его  компьютер и наблюдать за ним. Конечно, мне бы хотелось, чтобы моя жертва оказалась симпатичной девушкой. Я медлил и никак не мог нажать на кнопку «Random», как будто от этого зависела моя судьба. У меня всегда была сильно развита интуиция. Она не подвела и в этот раз.

Я выдохнул и нажал кнопку. На экране появились песочные часы ― программа загружала данные. Система действительно выдала мне девушку. Глядя на нее, я не мог сдержать вздоха разочарования.

Одиннадцатилетняя девчонка с русыми волосами и серо-зелеными глазами улыбалась мне из кабинки карусели в виде зеленого динозавра.

Стеша Нарышкина, 11 лет.
Ярославская область, Рыбинск, пос. Судоверфь.

Эта чертова программа могла выдать мне японскую старшеклассницу, испанскую студентку, молодую бразильскую домохозяйку и проститутку из Амстердама. Тайского трансвестита, наконец. Вместо этого она подсунула мне малявку из российской глубинки. Лукас, видя мое лицо, заржал.

― Уговор есть уговор. Давай за работу. Посмотрим, что этот котенок прячет в своем тайном розовом сундучке. Школьные валентинки от поклонников, мамину помаду и тетрадки с трогательными стишками. Не все так плохо, чувак. Смотри на фото. Кажется, у нее проклюнулись сиськи! Какой срок дают по уголовному кодексу Швейцарии за хранение детской порно графии?

Он снова заржал так, что мне захотелось ему врезать.

Спустя неделю я показал ему видео с вебки. На нем девчонка пялилась в экран большими смешными глазюками и смотрела на Youtube, как плести объемную косу набок. На столе стояло зеркало, лежали расчески, заколки и резинки. Она напряженно смотрела в экран, поджав губы.

Лукас признал, что проиграл спор, и, не переставая надо мной подшучивать, отдал мне честно заработанные сто долларов. Я должен был удалить программу с ее компа в тот же вечер, почистить его и никогда больше не заходить. Но не смог.

Лукас завалился на кровать с телефоном, а я еще долго смотрел на экран, где девчонка, довольная сделанной прической, крутилась под музыку перед зеркалом, фальшиво подпевая Рианне из колонок. Она поставила фотоаппарат на таймер и стала фотографироваться: у окна, на кровати, на полу. Потом выложила снимки в сеть «ВКонтакте». Было поздно, девчонка легла спать, больше я ничего не видел. Я не мог остановиться и пересматривал записи и фото. Я был похож на педофила со стажем.

Из странного оцепенения меня вывел Лукас, который кинул в меня подушкой со словами: «Что ты там бубнишь, придурок?»

А я все думал, на какой камень похожи твои глаза. Потом я точно знал, как назвать свой вирус.

— Везувиан, Везувиан, — шептал я. На часах уже было три часа ночи.

Я сидел за компьютером и таращился в черный экран. Думал о том, какова была вероятность того, что среди всех людей рандомайзер выдаст мне именно тебя?

Какова вероятность того, что рандомайзер выдаст человека, который живет в пределах четырехсот километров от моего родного города? Какова вероятность получить человека женского пола? Какова вероятность получить ребенка в возрасте одиннадцати лет? Какова вероятность получить человека с зелеными глазами? Какова вероятность, что программа выдаст человека, который соответствует всем этим параметрам?

Я рассчитал вероятность каждого события. Все рассматриваемые события были независимы друг от друга, а значит, их можно было перемножить. Признаюсь, я схалтурил и во многих показателях допустил равное распределение, для упрощения исключив влияние дополнительных факторов. Перемножив все вероятности между собой, я получил число, приближенное к нулю. Точнее, одну двухмиллионную. Что это значит?

Представь бассейн, наполненный пластиковыми шариками. Всего этих шариков ― два миллиона. В одном шарике спрятан, скажем, подарок. Все остальные пустые. Шанс на то, чтобы вытащить из бассейна шарик с подарком внутри, равен шансу на то, что программа выдала мне тебя. Именно тебя.

У меня был один шанс на два миллиона, чтобы вытащить тебя. И это только по самым общим параметрам. А что насчет других? Ведь их гораздо больше — тысячи. Какой тогда будет шанс? Один из триллиона? Один из квинтиллиона? Один из септиллиона? Меньше. Гораздо меньше.

Итоговое число почти что равнялось нулю. Но мне это удалось. Я все же вытащил тебя. В тот момент я почувствовал себя богом, мне открылась некая новая сила.

Я не мог понять, почему именно тебя мне выдала программа? Точно так же, как, в детстве смотря на себя в зеркало, каждый задавался вопросом: «Почему я ― это я?»

Месяцев через шесть после твоего появления я стал планировать самую большую аферу своей жизни. Взлом казино.