Елена Рыбакова: НОС здорового человека

Это был уютный НОС. Это был самый здравомыслящий НОС за все годы, что существует премия. Это был такой НОС, когда члены жюри без труда попадают в ударения и падежи и говорят законченными предложениями, и надо же, следить за мыслями умных людей оказывается даже интереснее, чем за состязанием жюри с падежами (случай НОСа годичной давности). Это был НОС здорового человека.

Скажем прямо, этому жюри было не очень сложно. На старте нынешнего сезона судейская коллегия сменилась радикально, кресло председателя жюри, предыдущие три года занятое Константином Богомоловым, отошло к Анне Наринской, историки и сценографы, по недоразумению заседавшие на НОСе целых три сезона, уступили место людям, умеющим думать о книгах и не ненавидеть их, даже современные. Ей-богу, быть лучше Константина Богомолова и его испуганной беспадежной команды — невелика заслуга, и как-то неловко повторять, что эти, нынешние, в самом деле пришли не из фельетона и со своим делом справились почти хорошо.

Сложность НОСа-2019 заключалась в другом. Год с лишним назад стало очевидно, что у нас появилась книга идеально «носовская», такая, на примере которой художественную идеологию премии и нужно разбирать. «Памяти памяти» Марии Степановой именно о том, чего все годы ищет НОС, — о новых, неклассических отношениях автора, героя и читателя (новой социальности), которые выводят словесность в новое эстетическое измерение. Штука, если вдуматься, удивительная: книга «Памяти памяти» в ключевых своих точках оказалась описана в программных документах НОСа десять лет назад, когда Мария Степанова и не начинала ее писать. То обстоятельство, что нечто похожее случилось раньше с таблицей Менделеева (элементы сначала описаны, а потом открыты — точь-в-точь такими, какими их «угадал» автор), сообщает нам нечто новое и важное о самой конструкции премии. НОС много ругали в последние годы за попытку подружить словесное с социальным, за то, что за двумя зайцами погонишься — одного Сорокина и поймаешь, и вот теперь выясняется, что ругали зря. Придумано-то, как оказалось, крепко — с непреложностью периодического закона.

После трех кряду случайных решений богомоловского жюри НОСу решительно показано хоть недолго побыть именно таким — не шарахающимся от здравого смысла. Большое дело, согласитесь, по нынешним временам

Все это было так, повторюсь, еще год назад, когда книга «Памяти памяти» только вышла. За это время многое произошло — сначала показавшееся чудесным, потом привычным, и вот теперь, из той точки, откуда НОС окончательно закрывает прошедший литературный год, само собой разумеющимся и закономерным. Книга «Памяти памяти» успела побывать в шорт-листах всех значимых литературных премий, получить совсем неочевидную «Большую книгу», остановиться в шаге от победы на «Ясной Поляне» — и в масштабах этого победного шествия степановского не-совсем-романа через весь 2018 год идеально степановский НОС несколько теряет в остроте. Что и говорить, по части радикальности жеста «Ясная Поляна» в этом году определенно переиграла НОС. Что ж, не всегда обязательно быть непредсказуемым, а после трех кряду случайных решений богомоловского жюри НОСу решительно показано хоть недолго побыть именно таким — не шарахающимся от здравого смысла. Большое дело, согласитесь, по нынешним временам.

От умного жюри, в котором под началом Анны Наринской работали филолог Татьяна Венедиктова, переводчик Агнешка Пиотровска, театральный критик Марина Давыдова и политолог Екатерина Шульман, я, надо признаться, ждала как раз объяснения этого феномена всенародной любви к книге, по всем внешним приметам ничуть не похожей на народную и популярную. Триумф «Памяти памяти» — факт социальный, он кое-что сообщает нам об устройстве самой книги и о российском обществе, каким оно подошло к 2019 году, и, несмотря на обилие написанных о «Памяти памяти» слов, это сообщение толком пока не расшифровано. НОС представлялся самым подходящим местом для такого разговора, но этот разговор, увы, даже не начался, разве что Татьяна Венедиктова обмолвилась, что устойчивая читательская реакция на Степанову — захотеть писать свою семейную историю и рыться в коробках со старыми фотографиями — что-то да значит. О перформативном механизме, который запускает «Памяти памяти», всерьез превращая читателя в писателя, личность не только историческую, но и творящую, о пересборке отношений в треугольнике «автор — материал — читатель» на этих дебатах не было сказано ни слова. Вообще о книге, которая не могла не стать центром разговора, по существу было произнесено до обидного мало, а что она событие не только для русской литературы, а и для Европы и Америки, где от воспоминательных книг в магазинах давно тесно, об этом мы, дорогая Екатерина Шульман, и так догадываемся.

Умное жюри на финальных дебатах оказалось чуть-чуть слабее себя самого на Красноярской книжной ярмарке, когда формировался короткий список сезона. Шорт-лист нынешнего НОСа получился в самом деле идеальным, и именно он и стал главной победой нового жюри. Ни одной случайной книги (можно я не буду больше о Богомолове?). Никаких охов-ахов в спину позднесоветского детства, никакого заигрывания с нашей большой историей и прочего вставания с колен («Конец русской портяночной прозе», — с удовольствием припечатал от имени старейшин НОСа член первого жюри премии блистательный Кирилл Кобрин). Шорт-лист, каким он сложился у этого жюри, сам по себе, помимо слов, оказался вполне внятным политическим высказыванием — о женском, о поколенческом, о наших всеобщих беспамятстве и сиротстве, о цене индивидуального порыва и частного поражения. Слов, однако же, отчаянно не хватало: почему, скажем, в стране, которая ведет войну и которую ненавидит весь мир, в 2019 году как самые современные нужно читать книги о презираемых всеми девочках («Рассказы» Натальи Мещаниновой и «Калечину-Малечину» Евгении Некрасовой)? Или о неприкаянных людях Ксении Букши («Открывается внутрь»)? Или спасаться в мыльной опере-эпопее Людмилы Петрушевской («Нас украли. История преступлений»)? Или предаваться занятиям настолько частным, по определению не рассчитанным на повторение и даже на окончательное понимание, как выяснение отношений с советским кино у Дениса Горелова («Родина слоников») или с несоветским искусством у Юрия Лейдермана («Моабитские хроники»)? Члены жюри предпочли говорить об этом не из той точки, откуда открывается сегодня, а в категориях вечного: Татьяна Венедиктова — о субъективном, Марина Давыдова — об искренности, Екатерина Шульман — о таланте, Агнешка Пиотровска — о семейном, Анна Наринская — об умном, как будто семейное, искреннее, талантливое и умное всегда равны себе и не имеют сегодняшней прописки в книгах и за книгами.

Что же до настоящей интриги, они никак не задела Марию Степанову и касалась исключительно двойственной природы самих «носовских» дебатов

Ложная интрига в ходе дебатов наметилась было в тот момент, когда в дело вмешались эксперты. Константин Богданов, Лев Оборин и Юрий Сапрыкин высказались каждый за Наталью Мещанинову, за нее же отдал голос зал. Наталья Мещанинова была, как выяснилось, в фаворитах и у жюри литературных критиков, но там ее переиграла Людмила Петрушевская (как справедливо заметила Лиза Биргер из этого самого критического жюри, именно Петрушевская создала тот художественный язык, на котором смогла состояться Мещанинова и — добавлю от себя — Алла Горбунова с Евгенией Некрасовой). С премией критиков в итоге осталась Петрушевская, с премией читательских симпатий дважды (по итогам голосования в интернете и на новых дебатах Волга/НОС) — Виктор Пелевин с «iPhuck10».

Что же до настоящей интриги, они никак не задела Марию Степанову и касалась исключительно двойственной природы самих «носовских» дебатов. Здесь нужно сделать небольшое отступление и сказать страшное: Ирина Дмитриевна Прохорова, создатель и вдохновитель НОСа, а еще ведущая каждой церемонии, очень не любит филологов. Нет, не так: Ирина Дмитриевна Прохорова, главный редактор НЛО, выпускает лучшие в нашей стране книги для филологов, и так хорошо их можно делать только из большой любви к читателям. Но на два часа в году, поднимаясь на сцену финальных дебатов, Ирина Дмитриевна превращается в человека, который думает о филологах, что они непременно говорят длинно и пресно, словом, так, как на НОСе не нужно. За десять лет существования премии сложился вполне определенный стиль «носовского» высказывания: здесь требуется говорить афористично, по возможности импровизировать и на ходу менять тактику, быть готовым на сценарные провокации и провоцировать самому, еще нужно относиться к литературе со страстью и уметь производить мысли, словом, НОСу нужен Шкловский, а Шкловский у нас сейчас один, его зовут Марк Липовецкий, и он у НОСа уже был. Да, теперь у премии есть Екатерина Шульман, с чем я нас всех искренне поздравляю.

Екатерина Шульман на пару с Юрием Сапрыкиным разыграли блестящую провокацию совершенно в гоголевском духе: многократно повторив, что они не филологи, читатели с мороза и многим премудростям не обучены, оба выдали такой блестящий каскад неожиданных и точных ассоциаций, что куда там иному (любому) филологу. Пересказывать Шульман, увольте, не возьмусь; есть видео, его и смотрите (спойлер: будет много Набокова, причем там, где вы его, скорее всего, не ждали).

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Как раз эта готовность играть с ожиданиями и форматами главным образом и внушает надежду. Разминочный год этому жюри точно можно зачесть, второй такой идеально «носовской» книги, как «Памяти памяти», в следующем феврале уже не будет, а значит, команде Анны Наринской все, наконец, придется делать всерьез.

Я за то, чтобы у них получилось.