Глава V-A-C Тереза Мавика: Россия может и должна претендовать на лидерство в культуре

Ɔ. По-вашему, что такое вообще современное искусство сегодня?

Абсолютно то же, что и два века тому назад — искусство, которое говорит на современном языке, используя современные темы, о том, что происходит сегодня.

Ɔ. Недавно в Париже состоялась премьера «Дау» — результат многолетней работы Ильи Хржановского, повествующей о жизни физика Льва Ландау и исторических событиях первой половины прошлого века. Как вы считаете, «Дау» — современное искусство?

Безусловно! Я была в Париже на премьере. В связи с задержкой открытия из 13 фильмов я видела только один, но много разговаривала с людьми, вовлеченными в проект, и с теми, кто не причастен к нему напрямую, но уже успели все  посмотреть. Посетила те «инсталляции» (не уверена, что это правильное слово) и интерактивные пространства, которые авторы создали в Париже.

Ɔ. Многие поспешили назвать «Дау» спорным проектом. Меня раздражает, когда люди говорят о том, чего не видели, — пока очень мало кому довелось посмотреть этот проект полностью. Те же, кто погрузился в него, говорят, что это бесподобно, что «Дау» — «это что-то новое».

Фильм, который я посмотрела, снят с большим мастерством, очень красивый и глубокий кинематографический материал. Он «проникает» в тебя, «подключает», делает своей частью. Каждый может найти в нем что-то свое, потому что фильм допускает разные уровни прочтения. Для меня «Дау» — это и значительное произведение искусства, и сильное личное переживание. Обязательно посмотрю целиком. 

Ɔ. Какие современные проекты вы могли бы назвать знаковыми для культуры и искусства?

Думаю, что называть какую-то одну выставку неправильно.

Искусство изменяется вместе с миром, в котором мы живем. Если говорить о техниках, то каждая из них пережила глубочайшие изменения, и, мне кажется, пришло время свести их воедино. Так что среди проектов фонда ключевым я считаю «Геометрию настоящего». Открыв для публики пространство недавно  отключенной ГЭС-2, мы бросили вызов жанровой чистоте — у нас была музыка, инсталляции, живопись, скульптура, перформанс и многое другое.

Также считаю очень важным проект, который проходит сейчас в Венеции — «ДК “Дзаттере”», дом культуры в Венеции. Это открытое пространство для художников, для местных жителей, для всех, кто хочет общаться. ДК как объединяющий инструмент. Приходите, проводите время, занимайтесь своими делами, работайте, организуйте свои показы. Будьте вместе. Таким должен быть и ГЭС-2. Мне кажется, если мы не сможем соединять людей — мы бесполезны.

Ɔ. Как обстоят дела со строительством ГЭС? Готовы ли вы назвать дату открытия?

Дела обстоят очень хорошо. Все тяжелые, подземные, «грязные» работы закончены. Конкретной даты открытия пока нет — есть предполагаемый «коридор»: с мая по сентябрь 2020 года. Дата станет ясна, когда мы установим крышу и завершим фасад, то есть скоро.

Ɔ. В одном из интервью вы сказали: «Все, что мы делаем, — это образование». Как будет реализована образовательная функция ГЭС — там будут институты в духе «Стрелки» или какие-то курсы?

Когда вы говорите об образовании, вы имеете в виду односторонний процесс, когда кто-то кого-то чему-то «обучает». А я подразумеваю, что мы будем «образовывать» друг друга, учиться у публики, а она — у нас. Это для нас, пожалуй, самое важное. Образование, в котором существует иерархия, — не наша модель. Мне кажется, она себя исчерпала и больше не работает. Она не соответствует современному миру. Позвольте пример. В прошлом году мы брали коллекции трех культурных институций и показывали их, ломая все правила «представления» предметов искусства. В этом году у нас другая задача: мы  покидаем «институциональный» уровень и выезжаем из центра города в районы. Меняем привычные рамки, чтобы проверить, удастся ли нам «выучить язык» других контекстов, других институций, других сообществ. Мы идем туда не для того, чтобы сказать, что мы крутые и все знаем. И в ГЭС-2 мы также хотим вступить в осмысленный диалог с посетителями, без иерархии и дистанции. Этот путь поможет людям лучше понять мир, в котором мы живем, понять друг друга.

Сегодня дистанция между человеком и произведением искусства сокращается — должны ли мы искусственно удерживать ее?

Ɔ. Получается, если раньше искусство что-то рассказывало нам как учитель, то сейчас это диалог?

Да. Сегодня любую информацию можно получить за секунды. Но необходимы критерии ее понимания. И важно скорее развивать любопытство к разного рода рассказам и нарративам. Мы должны создавать вокруг них поле интереса, сообщать им эмоциональный заряд. А это возможно только при условии  открытого диалога.

Ɔ. Как сейчас проекты, подобные ГЭС или GARAGE, реализуются в Европе? Иными словами, чем вы вдохновляетесь? Что хотелось бы перенести в Россию?

Мне ничего не хотелось бы перенести. Я хочу, чтобы в этой стране рождалось свое собственное, самобытное новое. Россия способна к этому, у нее богатое прошлое, которое питает настоящее. Именно поэтому я пригласила в команду Франческо Манакорду, который прежде работал директором в «Тейт Ливерпуль». Я сказала, что хочу увидеть на этом месте именно его — для того, чтобы мы не построили «Tейт». Эта галерея находится в другом культурном контексте. Как мы можем перенести в Россию то, что уже где-то сделано? Ведь это продукт совершенно другой истории. Надо работать с теми условиями, в которых ты находишься. Невзирая на сложности.

Ɔ. В этом году фонду V-A-C исполнилось десять лет. Что изменилось лично для вас за это время?

Эти десять лет научили меня тому, что никогда и ничего не надо бояться — любые сложности можно преодолеть, любую критику можно пережить. Важно действительно хотеть этого и верить в то, что делаешь. Важны мотивы. Если они честны, то стратегия станет ясной и все получится.

Ɔ. Что важного произошло за эти десять лет?

Ответ прозвучит неожиданно, но он честный и очень личный. Когда мы только основали фонд, для Леонида Викторовича (Михельсон, основатель фонда. — Прим. ред.) он был чем-то сродни хобби. Сделать так, чтобы мир культуры стал для него приоритетом, представлялось невыполнимой задачей. Я искала любую возможность пообщаться, заинтересовать, вовлечь его в свой мир. Возможности эти выпадали очень редко. Казалось, будто человек живет исключительно в рабочем режиме. Пришлось запастись терпением и проявить упорство. Я понимала, что для него это важно, просто он не успевает. Сегодня Леонид Викторович говорит, что V-A-C — главный проект его жизни. По-моему, это и есть самое большое достижение: он поверил, убедился, что культура — это не развлечение и не инструмент, что ее нужно не развивать специально, а следует создавать надлежащие условия для ее развития. Наконец, что она важнейшая часть жизни любой страны.

Ɔ. Какие проекты фонда вы считаете самыми важными?

Ваш вопрос напоминает мне вопрос к матери: «Кого из детей вы любите больше других?» Для меня важны все проекты. Один я уже назвала — «Геометрия настоящего». Потрясающий опыт игры по новым правилам. Проект в Музее предпринимателей и меценатов. Выставка в Музее вооруженных сил. Мы помещали современное искусство в места, для него не приспособленные, и, мне кажется, идея оказалась очень удачной.

Прошлогодний проект «Генеральная репетиция» перевел нас на новый уровень, дал возможность заявить о себе как о создателях контента другого качества.

Ɔ. Вы еще планируете запуск нового проекта в нескольких районах Москвы. Что это за история и каковы ее основные задачи?

Проект называется «Расширение пространства. Из центра». Это своего рода продолжение проекта «Расширение пространства», который мы делали в 2016 году. Для нас очень важно «выехать» из центра города, уйти из своего институционального гетто. Мы хотим отправиться на рынок, в библиотеку, шахматный клуб, районные ДК, кинотеатры. Узнать тех, кто живет и работает там.  Надо окончательно разрушить представление о том, что искусство существует в ограниченном пространстве.

Ɔ. Одним из ваших проектов в этом году станет выставка в Венеции Time, Forward! Вы часто стремитесь удивлять публику — чем на этот раз?

Поверьте, удивлять — это не наша миссия. Венеция для нас — особенное место. История фонда началась там, там же родилась идея обзавестись своим пространством здесь, в Москве. Поэтому, разрабатывая проект, мы хотели закрепить успехи избранной нами методологии, показать ДНК фонда и объяснить принципы дальнейшей работы. Два года мы потратили на то, чтобы собрать 14 художников со всего мира. Известный молодой куратор Омар Холеф вместе с куратором V-A-C Марией Крамар и ребятами из фонда пригласили их критически/творчески осмыслить лозунг Time, Forward! и дали возможность предложить свое понимание того, как реагировать на стремительно  ускоряющийся ход времени. Как итог — 13 абсолютно новых работ. То есть, если коротко, мы работаем над тем, чтобы люди из разных концов мира встречались, говорили и работали вместе. В мае мы приглашаем всех посмотреть на Time, Forward! вживую.

Ɔ. Вы приехали из Италии в Россию 30 лет назад. Как вы сегодня чувствуете себя в нашей стране? Обратно не хочется?

Обратно — это куда? Обратно во времени? Место, где я родилась, осталось в прошлом, а возвращаться в ту Италию, которую я вижу сегодня, — нет, ни в коем случае. К моему большому сожалению.

Стала ли я русской? Наверное, нет. Я приехала сюда уже взрослым человеком, сформировавшись в другом контексте, и изменить это невозможно. И я до сих пор не могу смириться с русским холодом.

Мне кажется, в мой паспорт в качестве национальности нужно вписать слово «экспат». Это такие отдельные люди, которые носят в себе приметы разных миров. Отматывая время назад, я понимаю, что в эту страну меня привела особая цепь событий. Я благодарна судьбе за то, что приехала сюда и не осталась там. Все, что ни делается, все к лучшему, как говорят в России.

Ɔ. Как вы строите взаимоотношения с российской властью? Что вас удивляет или раздражает? Чувствуете ли вы какое-то давление?

Вам, наверное, хочется услышать про препятствия и цензуру, но ничего этого нет. Еще в 2015 году мы устроили на ГЭС-2 показ московским властям — к нам приехал мэр Москвы Сергей Собянин. С тех пор они нас поддерживают — такой проект просто не может не нравиться! Несравнимо больше проблем было с ремонтом здания в Венеции — мешала дикая итальянская бюрократия. ГЭС-2 – памятник архитектуры, и мы, в том числе, должны сохранить то, что было построено до нас. Еще в самом начале работы над проектом Ренцо Пьяно заявил, что «наша задача — довести здание до его первоначальной красоты. Вторая задача — сделать так, чтобы внутрь его врывалась современность». Сегодня в фонде V-A-С работает 55 человек. Большинство из них очень молоды. Для многих фонд — это первое место работы. И они понимают, что строят ГЭС-2 для себя. Так они становятся частью этого проекта, а проект — их жизнью.

Если вопрос о моих личных отношениях с властью, то они сведены к минимуму. Мне кажется, это золотое правило долгой и счастливой жизни не только в России, но и где бы то ни было.

Ɔ. Чем Россия, на ваш взгляд, кардинально отличается от Европы. В чем ее индивидуальность, душа?

Все, что я делаю в этой стране, держится на глубоком убеждении, что Россия — это часть Европы. И любые попытки отделить ее либо причислить к Азии — это ошибка, потому что нельзя переписать прошлое.

Россия во многом повлияла на формирование моей личности. Не я одна, а весь мир вырос на русской музыке, читал русскую литературу, восхищался русским балетом. Просто Россия не придавала и по-прежнему не придает этому значения.

Что касается отличий — конечно, меня расстраивает, что люди не интересуются друг другом, не здороваются, не улыбаются и ведут себя очень скованно. России не хватает «легкости». Не могу смириться со здешней склонностью превращать все в трагедию, усложнять и драматизировать. Веду неустанную борьбу против непременного «нет» в качестве первого ответа на любой вопрос. Русский человек не грубый — он просто немного зажатый. Ему требуется время, чтобы  раскрепоститься.

Ɔ. Ранее вы критиковали деятельность музеев Москвы — например, очереди в Третьяковке или недостаточный поток посетителей ГМИИ. Также вы говорили, что музей должен адаптироваться к контексту современной жизни. Что изменилось с тех пор? Стало ли искусство в Москве доступнее, работа музеев эффективнее, темы выставок актуальнее?

С появлением новых директоров в Третьякове, Музее им. Пушкина и других музеях произошли колоссальные перемены.

На самом деле я не критиковала музеи, а констатировала противоречия. До сих пор помню, как бывший директор Пушкинского музея гордилась тем, что «у нее всегда очередь». Очередь не может быть основанием для гордости, это не показатель успеха. Напротив, она означает, что музей не разобрался с задачей. Нужно создавать условия, чтобы посетители могли спокойно и свободно зайти и выйти. 

Я скорее говорила о том, что музеи — это визитная карточка любой страны. Если бы власть разделяла мнение, что любая культурная институция говорит о стране больше прямых политических действий, то и помогала бы больше. Культура — это мощный, в том числе и политический, канал. Жаль, что пока этого не видят.

Ɔ. Каким вы видите идеальное культурное пространство будущего в России?

Мне кажется, у России есть огромный лидерский потенциал. Речь, конечно, не о политическом лидерстве. Россия может и должна претендовать на лидерство в культуре. Европа сейчас переживает не лучшие времена. По большому счету я не берусь утверждать, что «проект Европа» удался. Что такое Европа? Шенген? Возможность свободного передвижения? В чем состоит единое экономическое пространство? Есть ли там равномерные условия развития? Надо было бы задать этот вопрос Греции. Где наша общая политическая платформа? Где гарантия того, что твой голос будет замечен? Бурное развитие популистских (и фашистских) партий, их прямое участие в государственной политике разных стран, доказывает, что Европа не смогла убедить свои народы в необходимости этого проекта. Именно поэтому я сомневаюсь, что он продолжит свое существование в будущем. Моя мечта — чтобы Россия взяла на себя роль культурного лидера для возрождения и Европы, и России вместе. Утопия? Наверное. Но я делаю все для того, чтобы это сбылось. И пока не собираюсь сдаваться.

Беседовал Вячеслав Сочнев