«Теллурия» Константина Богомолова: почему Пушкина режиссер переписал, а Сорокина нет

Спектакль идет сравнительно недолго, два часа, и охватывает где-то четверть книги. Запутаться в сюжете, к счастью, невозможно, даже если с оригиналом вы не знакомы. Дело в том, что в «Теллурии» нет единой истории. Каждая глава — самостоятельная новелла, их объединяет только время действия: середина XXI века, эпоха нового Средневековья, которое в представлении Сорокина должно сменить современную цивилизацию.

Мир опять охвачен священными войнами. Большие страны развалились на маленькие. Вернулись феодалы, рыцари, князья. Человечество делит Землю с лабораторными чудищами вроде великанов и кентавров. Самой желанной вещью стал теллуровый гвоздь, который действует на мозг мощнее любого наркотика — правда, для этого его придется вбить прямо в череп.

Премьера Богомолова — на сегодня самый весомый аргумент в пользу директора Ирины Апексимовой и ее видения Таганки. Вместо того чтобы пытаться реанимировать авторский театр Юрия Любимова, Апексимова с 2015 года строит современную кураторскую площадку. Режиссеров и художников зовут со стороны, актеров иногда тоже. У спектаклей нет единого направления — они разные и для разной публики. Главный референс — МХТ им. Чехова, каким он был при Олеге Табакове.

Из команды «Теллурии» только три человека работают с режиссером впервые — прима Таганки Любовь Селютина, директор театра Ирина Апексимова и Роман Колотухин из «брусникинцев». Игоря Миркурбанова, Сергея Епишева, Александра Збруева и других Богомолов привел с собой. Он никогда не руководил театром и тем не менее смог собрать постоянный пул артистов: сильные труппы объединяются вокруг художников-лидеров, а не вокруг театральных вывесок.

Художница Лариса Ломакина — еще один человек, без которого нельзя представить команду Богомолова, — в «Теллурии» больше архитектор, чем сценограф. Ломакина годами занималась классической итальянской коробкой (та самая разновидность сцены, которую мы представляем при слове «театр»), но в последних постановках перешла к тотальным инсталляциям — это когда вы воспринимаете пространство не извне, а изнутри и в каком-то смысле сами превращаетесь в актера.

В «Теллурии» стулья расположены не рядами, а кольцами: получается воронка вроде цирковой трибуны с круглой ареной посередине. Над самой высокой трибуной нависает бархатный трон, которому вот именно здесь точно не место: где вольнолюбивая Таганка и где казенные театры с царскими ложами? Художница переделала зал по лекалам сорокинской вселенной: безжалостный передел границ плюс реставрация допотопных институтов.

У режиссера в этом году сезон современной прозы: за пару месяцев до «Теллурии» он выпустил спектакль «Ай Фак. Трагедия» по роману Виктора Пелевина «iPhuck 10». Со свежей литературой Богомолов обращается куда деликатнее, чем с классикой — не меняет общий замысел писателя ни инсценировкой, ни режиссурой.

Не то чтобы Пушкин и Достоевский нравились ему меньше Сорокина с Пелевиным — просто вольные трактовки хороши не сами по себе, а только когда спорят с устоявшимся мнением. Нужно, чтобы зрители не просто знали книгу, а смотрели на нее более-менее одинаково. Если бы вокруг «Идиота» Достоевского не было читательской традиции, Богомолов не показывал бы Мышкина педофилом, а Настасью Филипповну — нимфеткой.

«iPhuck 10» и «Теллурия» — тексты сравнительно новые, в литературный канон не входят, и выворачивать их наизнанку не так интересно, как попробовать найти фантазиям авторов адекватный театральный эквивалент. Вот этим режиссер и занят.

Роман «Теллурия» — не только футурологический прогноз, но и, грубо говоря, упражнение по стилистике: все 50 новелл написаны на разных языках. Читатель видит будущее глазами пролетариев, интеллигентов, новых аристократов и даже разнообразных нелюдей из пробирки — вроде пары собаколюдей, сбежавших из крепостного театра в поисках теллурового кайфа.

Богомолов рассудил так: если книга берет разнообразием стиля, в постановке надо брать богатством интонаций. Бывает полифонический роман, а это полифонический спектакль. Одни голоса иронически-безразличны, другие — страстны. Документальная достоверность чередуется с музыкальным речитативом. Остальным инструментам театра — жесту, мимике, мизансцене, свету, костюмам и так далее — уготована минимальная, чисто служебная роль: ничто не должно отвлекать от речи.

Режиссер еще никогда не работал так экономно: перед нами, по сути, читка, только без бумажек и со специфическим решением пространства. Кстати, о пространстве: в зале есть такие места, откуда действие почти не видно — но, поверьте, это совершенно не важно. Потому что «Теллурию» не смотрят, а слушают.