Как превратить науку из российской в обычную

Пару дней назад прошла церемония вручения премии Headliner года. В одной из номинаций награждали тех, кто многое сделал в области коммуникации науки и общества. Главную премию получил Илья Чех, известный нашим читателям также как лауреат премии «Сделано в России». Автор этих строк был приглашен в жюри и всецело поддерживает его решения. Мне, однако, немного жаль, что премия не досталась другому претенденту — Анне Кулешовой, создавшей Совет по этике научных публикаций.

С одной стороны, это вполне понятно: у слова «этика» много смыслов, и один из них предполагает определенные ограничения на публичность. Значительная часть работы Совета носит конфиденциальный характер: прежде чем тащить провинившегося автора под свет софитов, с ним проводят тихие беседы о добре и зле. С другой стороны, на наш вкус, ничего более важного, чем делает Анна (а также ее коллеги-смежники из «Диссернета»), в сфере взаимных разборок науки и общества сейчас не происходит. Поэтому мы решили, что премия премией, а рассказать народу о деятельности социолога Кулешовой совершенно необходимо. Заодно мы спросили Андрея Ростовцева, одного из основоположников «Диссернета», что он думает о Совете. Но сначала слово Анне.

Анна Кулешова: «Что мертво, умереть не может, но жизнь продолжается»

Ɔ. Анна, откуда взялась идея Совета по этике?

В 2016 году на конференции нашей Ассоциации научных редакторов и издателей мы составили декларацию о том, какое поведение в сфере научных публикаций (в контексте мировой и отечественной практики) считается неэтичным. Лично у меня к тому моменту «накипело», почти десять лет как работала редактором в АИЦ НАУКА РАН и почти каждый раз, обнаруживая плагиат, получала ответ: «Ну и что ты мне сделаешь, редакторша?» В общем, когда мы зачитали декларацию с трибуны, в зале раздался свист, потому что на эту конференцию пришли и «хищники», им хотелось послушать, о чем мы говорим, чтобы более успешно мимикрировать под достойные научные издания и удержать на плаву свой бизнес…

Ɔ. Ах, вот вы как их называете. Ну хотя бы не «трупоеды».       

Это импортный термин, predatory journals, мы не были оригинальны, просто перевели устоявшуюся терминологию…Так вот, мы говорили, что плагиат — это неэтично, что подарочное соавторство — это неэтично. И эти люди начали возмущаться. Но не только они. Надо понимать, что до этого дня нигде не было прописано, что считать нормальным, а что — ненормальным. Приписное авторство — когда начальника записывают автором всех научных статей, написанных подчиненными, — было всегда, и в Советском Союзе, и позже. Плагиат был нормой. А тут приходят какие-то несистемные люди и говорят, что теперь все будет не так. В общем, в тот момент у нас появилась идея создать Совет по этике и начать как-то регулировать ситуацию.

Ɔ. И насколько это удается?

Самое классное, что было сделано и чем можно действительно гордиться, — это внедрение практики отзыва текстов, содержащих фальсификации и фабрикации. Это была идея Андрея Ростовцева (прототипом стал Retraction Watch), он член нашего Совета и один из основоположников «Диссернета». Раньше статьи не отзывались. Если текст содержит неправду или грубую ошибку, по нему все равно продолжалось цитирование. Сейчас впервые создана глобальная российская база, по которой автор, прежде чем цитировать кого-то, может проверить, хороший ли это текст, того ли человека он цитирует. Сейчас более 800 отозванных текстов находится в открытой базе. Тут важно осознавать, что нельзя отобрать у человека право на ошибку (они ведь бывают и ненамеренные), но важно дать право и возможность исправления ошибки.

Ɔ. Какова процедура отзыва?

Есть два пути. Первый — обращение поступает от самих авторов/журналов, желающих исправить ошибку. Второй — плагиат или дублирование замечают роботы «Диссернета». В обоих случаях прошу волонтеров: «Проверьте информацию, может быть оговор / робот может ошибиться». Потом готовится письмо, в котором обращаем внимание на проблемный текст и подсказываем редакции, какой может быть выход из ситуации. Мы рекомендуем поговорить с автором, понять, что действительно произошло. В случае, если нарушение подтверждено, на сайте журнала появится информация о ретрагированной статье, поперек текста будет большими буквами написано: «СТАТЬЯ ОТОЗВАНА». Эта информация уйдет в РИНЦ, и там будет указано, что статья отозвана на основании, например, плагиата. Если в будущем грантодатель захочет ознакомиться с научными трудами такого «ученого», он неизбежно столкнется и с этой статьей. Так мы пытаемся возродить институт репутаций.

Ɔ. А как бороться с «подарочным авторством»? Кстати, и надо ли? Во все времена в список авторов научной статьи могли включить человека, который, например, просто разрешил основным авторам воспользоваться каким-то редким оборудованием.

Сейчас практика приписывания авторов выглядит значительно хуже, чем вы говорите. Рассылается приказ по университету, согласно которому все сотрудники обязаны приписывать в авторы ректора. Неважно, по математике ли статья, по медицине или по истории. Это деление на «хозяев» и «батраков» — именно такими словами сейчас говорят в университетах. Когда наукой управляют люди, у которых такая проблема с научной репутацией, это становится проблемой для всех. Репутационные механизмы сломаны. Ученый, соблюдающий этические нормы, оказывается на обочине, ведь он не даст требуемое число статей в год.

Ɔ. Ну и что с этим делать?

Это сложно. Но смотрите: главная задача нашего Совета — сделать этичное поведение целесообразным. Мы придумали ретракции, это сработало. Теперь надо придумать еще что-то, чтобы практика подарочного авторства оказалась нецелесообразной. Ненормально ведь, что в масштабах страны люди получают надбавки за мошенничество. В сегодняшней системе за разного рода нарушения этики приплачивают.  

В одиночку, конечно, Совет мало что бы сделал, но у всех нас вместе время от времени получается добиться, чтобы совсем уж беззастенчивые нарушители уходили с постов. Да и к плагиату поменялось отношение.

Ɔ. «Все вместе» — это в данном случае кто?

Главная «фишка» Совета заключается в том, что нам удалось объединить всех ключевых игроков, начиная от «Диссернета» и заканчивая РИНЦ, Scopus, Web of Science, ведущими университетами. Пока не были объединены, мы отправляли письма с рекомендацией к ретракции, а нам отвечали: «Ну и что? А если мы не будем отзывать? Что вы нам сделаете?» Теперь, когда понятно, что редакции, плюющие на научную этику, у которых один аргумент: «Мы так жили и будем жить, это бизнес», — могут быть исключены из РИНЦ, Scopus, WoS, ситуация стала иной. Но важно и другое. Если мы видим, что журнал был слабый, но меняет политику, отзывает статьи, меняет редколлегию, мы его поддерживаем.

Ɔ. Недавно в РАН создана комиссия по противодействию фальсификациям. Как строится ваше сосуществование с этой структурой?

Мы пытаемся контактировать, я вхожу в эту комиссию, Андрей Ростовцев тоже. Но понимаете, для меня РАН — это во многом те, кто создал ту систему, которую мы имеем сегодня, кто ее нормализовал. Они допустили это. Понимаю, что многие оказались заложниками ситуации, в которой они жили, поэтому опираются на тот опыт, который им пришлось пережить.

У меня другие цели: я хочу, чтобы у нас была сильная наука, со своими сильными журналами. Чтобы вся эта история «Я начальник — ты дурак» куда-нибудь ушла. Чтобы наука соответствовала своей цели — поиску научной истины.

Ɔ. По-вашему, никакого другого пути, кроме самоорганизации снизу, не существует?

Я не знаю других способов. Да, я всего лишь многодетная мать и редактор, что тут скажешь. Когда у меня родился первый ребенок, мне пришлось уйти с работы и сидеть с ним дома. Будучи кандидатом социологических наук, я стала редактором, это позволяло из дома работать с текстами. И тогда подумала: если мне суждено посвятить жизнь редакторству, неужели придется читать только весь этот мусор и плагиат?! Мне всегда казалось, что жизнь стоит тратить только на то, что стоит потраченной жизни. Когда появился шанс изменить ситуацию, мы попытались его не упустить.

Ɔ. Из ваших слов у меня возникла такая картинка: существует цельная экосистема фальсификаций. Она включает научные институты с их руководством, авторов-плагиаторов, журналы, которые их обслуживают, покупные ученые степени. К науке это все не имеет вообще никакого отношения. Это абсолютно самодостаточная, закапсулированная раковая опухоль, почти не взаимодействующая со здоровой тканью. Мне кажется, когда они вас спрашивают: «Ну зачем вы к нам пристали?!» — они задают вполне резонный вопрос.

Эту экосистему можно менять. Те, кто выжил, будут становиться лучше. Те, кто завалился не в ту сторону, смогут в будущем встать на новые рельсы. Остальные, надеюсь, воспрянут духом. Обесценивание всегда морально тяжело и без последствий не проходит.

Ɔ. То есть постепенно из раковой опухоли вырастет новое сердце или желудок?

Не знаю, я не биолог. Что мертво, умереть уже не может, закрыли тему. Но жизнь продолжается. Наука останется. Останутся университеты. Уже сейчас даже в области гуманитарных наук есть институты, задающие другой стандарт. Например, ВШЭ. У нее тоже есть проблемы, но они уже другие. Понимаете, мы не можем не развивать собственные журналы, не делать ничего своего. Когда мы говорим об этике научных публикаций, мы имеем в виду и студентов, которых надо учить, что научная статья — это когда ноль процентов заимствований. У меня трое детей и нет желания учить их за рубежом. Мне будет приятно, если они станут учеными и их первые публикации будут в российских журналах. В сильных, достойных и конкурентоспособных.

Ɔ. Вы не хотите, чтобы они уехали работать в страны, где наука устроена по-другому?

Здесь могила отца, здесь моя семья, мой язык, друзья, культура. Да, я не хочу, чтобы все отсюда разъехались и болтались по миру. Я хотела бы, чтобы мои дети и внуки жили в России. У меня есть принцип: зло должно заканчиваться на мне. Если никто не будет верить и надеяться, ситуация точно не изменится. Есть в социологии закон Томаса: любое явление, воспринимаемое как реальное, реально по своим последствиям.

Андрей Ростовцев: «Здесь дело не в науке, а в жизни»

Ɔ. Как вы оцениваете деятельность Анна Кулешовой и Совета по этике научных публикаций?

Аня занимается практически тем же самым, что и «Диссернет»: это вопросы академической этики, которым последние 25 лет уделяется внимание во всем мире. В России этим озаботились только в последние годы. Аня прививает культуру академической этики в журнальном сообществе. Это очень большое дело.

Ɔ. Все же манера работы «Диссернета» и Совета очень различны: вы максимально публичны, иногда даже скандальны. Благодаря, в частности, Михаилу Гельфанду и его бороде не заметить вас невозможно. Анина работа принципиально иная. Как вы полагаете, нужна ли Совету публичность?

Есть разные аспекты публичности. Когда «Диссернет» начинался, мы сразу же сконцентрировались на нескольких крупных фигурах. В какой-то момент стало просто опасно жить, стреляли в окна, писали доносы. Единственная реальная защита — это публичность. В деле, которое делает Аня, тоже нужна публичность, иначе ее просто съедят.

Ɔ. Благодаря «Диссернету» вы не стали в академическом сообществе зловещей фигурой?

Наверное, нет. Научное сообщество очень неоднородно. Для кого-то я, возможно, и стал зловещей фигурой, а другие тепло относятся к нашей деятельности. А 99 процентов населения вообще о ней не знают.

Ɔ. Ваша специальность — физика, причем не самого прикладного характера. В этой области проблема плагиата все же не стоит так уж остро. Как получилось, что именно вы начали эту работу?

Дело ведь не только в науке. Это история не о плагиате, а о репутациях. Наша физическая поляна более-менее чиста, но со временем осознаешь, что ты живешь не только на этой поляне. Депутаты придумывают тебе законы, а это жулики, купившие свои ученые степени. Судьи с липовыми дипломами выносят приговоры. Врачи лечат. Здесь дело не только в науке, а в жизни.

Ɔ. Вот именно. Вам не кажется, что достигнута такая критическая масса фальсификаций, что постепенное оздоровление нереально? На одного выловленного вами фальшивого доктора напишут пять новых плагиатных диссертаций.

Я бы так не сгущал краски. Это все очень неравномерно по областям науки. В физике и математике все не так, как в экономике, праве или педагогике. Нет, я не думаю, что мы достигли критической массы. Но в отдельных областях знания проблема очень серьезна. Мы пытались для экспертного совета ВАК подобрать ученых-правоведов, 25-30-40 докторов наук, которые ничем себя не запятнали. Мы не смогли этого сделать.

Ɔ. Уже после создания «Диссернета» и Совета по этике Академия наук создала свою комиссию по борьбе с фальсификациями. Значит ли это, что она пытается нагнать вышедшую из-под контроля самоорганизацию ученого сообщества?

Я не думаю, что это попытки нагнать. Я связываю это с тем, что роль РАН в последнее время возросла. У них появились новые полномочия, их голос слышен. В президиуме ключевые позиции заняли люди вполне адекватные. И они пытаются делать адекватные вещи.