Зигмунт Бауман. Теория любви и одиночества

…Согласно утешительным словам Уилсона Купера, «одиночество так же привычно людям, как ракушки на пляже». К счастью, «одиночество — это только чувство. А если чувства вас сильно беспокоят, их можно трансформировать». Как это сделать? Помните: «Никто не полюбит вас, пока вы сами себя не полюбите… Нельзя ожидать, что вашу низкую самооценку заменят чьи-то чувства. Если у вас проблема с самопринятием, ничьи похвалы, какими бы лестными они ни были, вас от нее не избавят». Неважно, за что вас ценят или судят окружающие: «учитесь быть смелыми». Не стыдитесь на людях предать свое одиночество: «Может быть, вы хотите пойти в новый ресторан или до смерти мечтаете попасть на какой-то концерт, но боитесь, потому что вам не с кем пойти… Научитесь понимать, что видеть себя на публике — это нормально». Советы кажутся понятными и простыми, а правила — легко выполнимыми. Но что если они сработают не так хорошо, как ожидалось, и ваших действий окажется недостаточно? «Можно ли что-то сделать для вас»? Если вы готовы поговорить с кем-то о своих чувствах, то, да, к счастью, можно. Есть психотерапевты. И есть средства, которые они могут назначить.

Как и все разновидности несовершенных «я», страдающие от одиночества «я», как выразилась бы Арли Рассел Хохшильд, теперь предлагают/рекомендуют/просят «передавать на аутсорсинг». Все, что остается нашему якобы всемогущему «я», достаточно сильному, чтобы трансформировать свои чувства, — это подавить унизительное чувство стыда и самому/самой, без компании отправиться в новый ресторан или на крутой концерт.

Не так много осталось инструментов осталось в нашей жизни. В эпоху фастфуда и мобильных телефонов старомодные навыки социализации либо забываются, либо быстро ржавеют от  отсутствия практики. Искусство добиваться общественного признания, одобрения нашего личного выбора и публичной поддержки самооценки столь же быстро приходит в упадок, в то время как культура страдания становится современной заменой хождению, плаванию, нырянию и пониманию. Выносимые «важными другими» вердикты обессмыслились, поскольку эти другие исчезают с горизонта задолго до того, как им удастся стать важными, а нам — получить возможность признать непогрешимость их мнения. Купер, как кажется, признает эту проблему, однако забывает о ее корнях и уроне, который она наносит: «Кто-то может быть другом, членом семьи или даже [sic! — З. Бауман] любовником, но никто из них, как кажется [снова это треклятое чувство! — З. Бауман], не сможет обогатить вашу жизнь должным образом»; и нарциссу, обремененному самопричиненным одиночеством, все эти люди и их возможные роли «кажутся» еще менее значимыми. Такая одинокая личность одобрение на отношение с другим может только купить на рынке консультантов и психотерапевтов.

Подразумевается, что товары, приобретенные на этом рынке, вооружат покупателей для сражений сразу на двух фронтах. Покупки нужны (как рекомендуют консультанты и психотерапевты, предлагающие свои услуги), чтобы принять два вызова, типичных для наших современников перед лицом растущей волны нарциссической заботы о себе и самореферентности.

Первый вызов — суметь остановиться у порога, за которым хваленая нарцисичесская позиция «рационального эгоизма» превращается из ценности в обузу, из одобряемой «нормы» в осуждаемую извращенность; у порога, за которым нарциссические наклонности, спровоцированные ежедневным разрушением человеческих связей и подпитываемые объединенными усилиями рынков и средств массовой информации, угрожают превратить подающего надежды, амбициозного и предприимчивого нарцисса в гнусного типа, сведя на нет его шансы завести (а тем более поддерживать) значимые (не говоря уже о полезных и приятных) отношения с другими. Об образцах предлагаемой помощи в решении этой первой проблемы см., например, книгу Теда Доусона «Эгоизм и самопоглощение как не допустить разрушения ваших отношений» или Кэрол Франклин «Нарциссизм: нарциссист обнажился».

Второй вызов связан с опасностью самому стать объектом нарциссических выпадов. Примеры рекомендаций для этой ситуации можно найти, например, в брошюре Евы Делано с говорящим названием «Решение проблемы нарциссизма: что делать если ваш партнер, родитель, друг или коллега — нарциссисты». Однако позволю себе предупредить вас, что граница между двумя категориями экспертных рекомендаций далека от ясности и прочности. Ориентируясь на запросы своих клиентов/пациентов, консультанты и психотерапевты вынуждены неуклюже и неуверенно лавировать между двумя совершенно противоположными задачами, связанными с одним и тем же явлением: как быть успешным нарциссом и как обезвредить нарцисса.

*

Большое внимание общественности (особенно в Швеции, но и далеко за ее пределами) сегодня привлекает недавний документальный фильм Эрика Гандини «Шведская теория любви». Автор подчеркивает, что шведское общество «богато, и благодаря этому богатству у нас появилось свободное время. Мы можем посвятить его саморазвитию и рефлексии». Но тут же добавляет, что если присмотреться внимательней, то можно увидеть, что в этом спектакле о счастье и благополучии на первый план выступает одиночество. В Стокгольме 58% домохозяйств состоят из одного человека, каждый четвертый житель города умирает в одиночестве, а потребление антидепрессантов за последние 20 лет возросло на четверть.

Исследование Тони Джетона Селини под названием «Одиночество: вирус современной эпохи» получило следующий отзыв от Джона Демартини (согласно данным Википедии, автора девяти международных бестселлеров, переведенных на 28 языков): «Бальзам для неприкаянной души, ищущей отношений, свободы и любви в необитаемой пустоте». Эти слова напечатаны в верхней части лицевой стороны обложки, но за ними следует еще не менее 30 громких похвал, подписанных авторитетными учеными и практиками коучинга и терапии. Книга, являясь действительно серьезным исследованием, широко читается и пользуется влиянием (Селими в своем резюме пишет о себе как об «эксперте в области человеческого поведения и познания, всемирно известном среди бизнес-лидеров, руководителей компаний и предпринимателей»). По его словам, он посвятил эту книгу «тем душам, что испытывают боль отверженности и неразделенности и чувствуют свое отличие от нормы, как бы она ни понималась» (р. xvii).

Явление, ставшее предметом книги Селими, слишком хорошо известно в нашем повседневном опыте. Оно нас всех возмущает, но, как это ни парадоксально (или не так уж и парадоксально), оно поддерживается и подпитывается именно благодаря нашим ежедневным стараниям. Как написал во введении Селими: 

«Обособление, изоляция, одиночество и разобщенность преследуют вас во всех сферах жизни. И в ежедневных поездках на работу, и в аэропортах и ресторанах вы всегда встретите людей, уткнувшихся в свои мобильные телефоны, айпады, планшеты, компьютеры и ноутбуки в отчаянной попытке соединиться, пообщаться и быть услышанными. Но оглянувшись вокруг, вы увидите, что все они игнорируют находящихся рядом людей, не устанавливают с ними личных контактов, стесняясь заговорить».

На первый взгляд, в этом абзаце ничего не убавить и не прибавить; сказано кратко, но информативно и заставляет задуматься. Но то, что можно простить абзацу, целой книге не спустить. После того как вы прочитаете ее целиком, страницу за страницей, в надежде найти всю необходимую информацию и точные указания о том, как разумно ответить на сигнал тревоги и откуда ждать ответа, вы, вероятно почувствуете, что в книге многого не достает, так как самое главное осталось невысказанным. То, что должно было быть введением в тему, обозначенную в заглавии книги, теперь выглядит маневром, отвлекающим от намеченного и обещанного пути.

Еще в самом начале ХХ века во время частых вспышек эпидемии брюшного тифа, диагностируя болезнь по высокой температуре (40°C и больше) тела, врачи клали пациентов в ванны с холодной водой. Подобной логике подчиняется и описанная выше процедура диагностики и лечения социальных расстройств и недугов. Сходство имеется и в степени эффективности: и там, и там нечто заведомо еще живое, здоровое и красивое, полностью и без остатка отдается на «аутсорсинг/инсорсинг ответственности» с печально известной сегодня серой зоной зазора между социальной наукой и личным консультированием. Очевидно, что диагноз, семиотика и предложенное лечение одиночества, этого «вируса современной эпохи», является одним из многих доказательств того, что логика «клин клином» по-прежнему жива.

Одиночество и страх одиночества — это не просто широко распространенные чувства, но и твердо установленные факты нашего времени, прочно укорененные в жизненном опыте текучей современности; но таким же фактом является и стойкое отвращение ко всему тому, что могло бы стать радикально действенной вакциной от одиночества или хотя бы временным противоядием против его невидимых токсинов: радикальное отвращение ко всяким долгосрочным и особенно неспецифичным взаимным обязательствам, которые могли бы радикально побороть одиночество. В атмосфере мимолетности и временности никакое долгосрочное планирование, даже если оно основано на (принятом для видимости) договоре о взаимных обязательствах, не вызывает доверия. Долгосрочность расширяет область рисков, значительно увеличивая число неизвестных при каждом подсчете прибыли/убытков и вероятности успеха или провала. Когда под сомнение ставится надежность любых отношений и любой альянс сводится к статусу ad hoc, сети, конфедерации и заговоры едва ли прогонят призрак одиночества. Этот призрак парит над человеческими общностями всех уровней, сверху донизу, лишая любой вид радующих сегодня межличностных связей, даже тщательно выстроенных, долгосрочной перспективы.

Начнем с самого нижнего, фундаментального уровня человеческого единения — уровня любовного партнерства или «нравственного взаимодействия двоих». Рассказ о его нынешнем упадке у бельгийского психоаналитика Пауля Верхаге начинается с определения условий существования домохозяйства. «Исчез мир», пишет Верхаге, «и теперь его можно описывать только с помощью множества кавычек: ”хозяйка дома” пригласила мужа своей “лучшей подруги” к себе в квартиру “пропустить стаканчик”. Сегодня все эти слова больше не значат то, что они некогда значили… семейная жизнь сильно изменилась, вчерашняя чета практически исчезла». Наблюдая за последствиями (или причинами?) этого исчезновения, он продолжает: «старомодные признания в романтической любви стали лишь пустым звуком. Былые ожидания вечной любви сегодня не актуальны, сегодня это — любовь “на какое-то время”, “пока не пройдет”. Молодое поколение редко использует такие выражения, как “любовь моя” и “мой муж/моя жена”, но называют друг друга “партнерами”» (р. 1).

Современное состояние «любовных отношений» носит все признаки мимолетности временных договоренностей, но все не так просто и однозначно. Как ни парадоксально, «любовь до гроба все еще остается мечтой и пожилых, и молодежи. Невозможность достичь ее в реальности делает ее еще более вожделенной» (р. 2). Решающий шаг к разгадке этого парадокса — в осознании того, что «если главным [в длительных любовных отношениях — З. Бауман] раньше был секс, то теперь акцент делается на безопасности. Любовь — лекарство от одиночества» (курсив — З. Бауман).

Я бы сказал, что любовь стала одной из пешек в бесконечной игре «безопасность vs. свобода», разыгрываемой человеческой природой со всеми нами, активными и целеустремленными, иногда вдохновленными, иногда обиженными, живущими свою жизнь людьми — ее основными и побочными продуктами, ее строителями, авторами и актерами. Во второй половине ХХ века, когда одни стены рушили, а другие падали сами, разрушились и «четко определенные пределы безопасности» (слова Верхаге), чтобы открыть врата к свободе «новых и просвещенных отношений между мужчинами и женщинами». Возникшие в этой сумятице высокие ожидания стали быстро угасать под грохот рушащихся стен, как только за ними, откуда ожидали, предвкушали и страстно желали появления реальных ответов на все сложные вопросы, обнаружилась пустота.

Пока любовь не спешит занять пустующий офис поставщика безопасности, обслуживающего растущую армию одиночек, и сопротивляется попыткам поднять себя на уровень, приемлемый для этого офиса, выхода из тупикового спора между свободой и безопасностью нам не увидеть. Что предлагает свобода, с порога отвергает безопасность. Призывы к безопасности и свободе между собой идеально сбалансированы, при этом противоположность стремлений к большей безопасности и к большей свободе сегодня более явная, чем когда-либо прежде. Теоретически они несовместимы, а на практике они беспощадно лишают друг друга притягательности и способности действовать. Одновременно обеспечить рост и свободы, и безопасности невозможно, а рост только с одной стороны приведет лишь к агрессивному неповиновению другой стороны. Как соперничество между свободой и безопасностью влияет на судьбу одиночества? Выбор, на что поставить, подобен выбору между чертом и омутом.

Перевод: В.Л. Силаева