Кэролайн Кепнес: Ты
Я обычно обхожу стороной бары Гринпойнта. Что за дурацкая мода — запивать виски рассолом? Но ради тебя, Бек, я пошел. Точно так же как ради тебя накануне расшиб спину, когда выпрыгивал из окна — ты не должна была меня видеть. И, честно говоря, я бы не хотел, чтобы ты видела меня здесь. Чего доброго, еще примешь за обсоска, который шляется по модным местам… Я не ходил в университет, Бек, и мне не приходится лезть вон из кожи, чтобы хоть на один вечер вернуться в беззаботное прошлое. Мне хватает смелости жить здесь и сейчас. Да, я живу своей жизнью и с удовольствием заказал бы еще одну водку с содовой, но бармен в майке с портретом Чарльза Буковски снова начнет задавать глупые вопросы.
Настроение ни к черту. Ты на сцене в желтых чулках (с дырками) читаешь свой рассказ (чересчур старательно). Ты уже не похожа на наивного поросенка из «Паутинки Шарлотты», да и я сегодня не в ударе.
За соседним столом болтают без умолку твои подружки — в грубых ботинках, с пошлыми высветленными волосами по попсовой моде. Вы втроем вместе учились в университете, и теперь вместе переехали в Нью-Йорк, и вместе ругаете сериал «Девчонки», хотя он в общем-то про вас — Бруклин, парни и виски.
Однако сейчас ты сидишь не с ними, а с другими «писателями», поэтому подружки не стесняясь перемывают тебе кости. Вынужден с ними согласиться: быть писателем (принимать комплименты, пить виски) для тебя важнее, чем писать. К счастью, они все же не правы: присутствующие слишком переполнены рассолом, чтобы понять рассказ про ковбоя.
Твои подруги завистливы. Чана, как Адам Левин, только в женской реинкарнации, с глупым апломбом критикует всех подряд.
— Нет, ты объясни, на кой ей магистратура, если Лины Данэм из нее все равно не выйдет?
— Может, она в преподаватели пойдет? — заступается Линн.
Линн мертвая внутри, она и выглядит как труп. Постит в «Инстаграме» каждый свой шаг, будто готовит алиби, будто ей кому-то надо доказать, что она живет. Жалуется подруге, что ей надоели чтения в баре «У Лулу», и тут же постит твит #чтения_у_лулу. Точно тебе говорю, Бек, клянусь.
— Как думаешь, ограничатся одним разом, типа как выставку откроют, и всё, или будут проводить каждую неделю? — ноет Линн.
— Я же не устраиваю гребаные модные показы из-за каждого наряда! — взрывается Чана. — Один наряд сшила, перехожу к другому, и так далее, пока не будет готова коллекция.
— Пич придет?
— Еще не хватало!
Видимо, это они про ту неулыбчивую дылду.
— Черт, — никак не уймется Линн, — на открытии выставки хоть винишко бесплатное.
— На открытии выставки хотя бы есть искусство. А тут… Ковбой! Надо же такое придумать.
Линн пожимает плечами и выдает следующую пулеметную очередь:
— А ее наряд? Что скажешь?
— Вырядилась как дура. Смотреть грустно.
— Ужасные колготки, да?
Линн вздыхает, твиттит, вздыхает; ты прохаживаешься по залу, подруги взводят курки.
— Неудивительно, что ее не взяли в Колумбийский университет, — выдает Чана.
— Думаю, из-за Бенджи, — подхватывает Линн. — Жаль ее.
— Он наркоман.
— Может, врут? Нельзя закончить Йель, сидя на героине.
— Можно, — припечатывает Чана и с отвращением вздыхает.
Я слушаю в оцепенении, зубы мои стучат. Как можно было так ошибиться? В твоем компе этому Бенджи посвящены десятки страниц. Я принял его за вымышленного персонажа, а он оказался реальным… Плохо. Очень плохо.
— Все-таки жаль ее, — накручивает Линн. — Как можно сидеть на героине? Терпеть не могу шприцы.
— Брось, Линн. О чем ты? Бенджи даже с ручником справиться не может, не то что со шприцем. Он нюхает. — Чана фыркает и добавляет: — Бек сказала, что он прошел курс реабилитации и вернулся совсем другим человеком — теперь только содовая. Интересно, с чем: с травкой или с героином…
Линн пожимает плечами, а Чана не унимается:
— Ты же знаешь нашу Бек, любит использовать всякие красивые слова для вдохновения. Сорвись Бенджи, она будет только рада — появится о чем написать.
Линн на твоей стороне, она пищит как котенок:
— Мне ее жаль.
Чана наклоняется к микрофону на импровизированной сцене, где только что стояла ты, и выдыхает:
— Жаль ковбоев. Они заслуживают лучшего.
Наконец ты возвращаешься за столик к своим двуличным подругам. Они обнимают тебя, хлопают и рассыпаются в лживых похвалах. Ты налегаешь на виски так, будто каждая стопка приближает тебя к Нобелевской премии по литературе.
— Девочки, — выговариваешь ты заплетающимся языком (я и не заметил, как ты набралась), — комплиментов и коктейлей много не бывает!
Чана кладет ладонь тебе на руку.
— Коктейлей, пожалуй, на сегодня хватит.
Ты не слушаешь: твой новорожденный «шедевр» имел успех, и теперь у тебя послеродовая эйфория.
— Я в порядке.
Линн подзывает официантку.
— Еще три виски. Девушке надо снять стресс.
— Какой стресс, Линн? Я просто вышла и прочитала гребаный рассказ.
Чана чмокает тебя в лоб.
— Охренительно прочитала!
Ты не ведешься на дешевую лесть и отталкиваешь ее.
— Да пошли вы обе!
Ты очень пьяна, но я рад, что увидел тебя такой. Если собираешься любить человека, надо узнать его со всех сторон. Да и подруги твои теперь бесят меня гораздо меньше. Они переглядываются, ты высматриваешь кого-то в баре.
— Бенджи уже ушел?
— А он хотел прийти?
Ты вздыхаешь так, будто это не первый случай, и твое терпение лопнуло. Хватаешься за телефон, однако Линн успевает раньше.
— Бек, нет! — возражает Линн.
— Отдай телефон.
— Бек, — вмешивается Чана, — ты пригласила, он не пришел. Все!
— Вы его ненавидите, — заводишься ты. — А вдруг с ним что-то случилось?
Линн отводит глаза, а Чана фыркает:
— А вдруг он просто… козел.
Линн бы замяла на этом разговор, точно. Уверен, из вас троих она единственная, кто в конце концов дезертирует из Нью-Йорка в какой-нибудь маленький незатейливый городок, где девушки пьют вино, в барах не проводят литературных чтений и по субботам из музыкального автомата орет «Марун 5». Нарожает там детей и будет фоткать их с таким же остервенением, с каким сейчас снимает стопки, пустые бокалы и туфли.
От Чаны так просто не отделаться.
— Бек, ты пойми, — не унимается она, — Бенджи — козел. Верно?
Я хочу заорать «ДА», но держу себя в руках.
— Некоторые мужики — козлы. Смирись. Хоть все книжки мира ему передари, он все равно останется Бенджи. Не Беном, не, прости господи, Бенджамином — просто Бенджи. Вечный инфантил. Так что шел бы он на хрен вместе с его гребаной содовой и дурацким именем. Как вообще можно так себя называть — Бенджи? Он еще и произносит это по-дурацки, на китайский или французский манер. Бен Джиииии…
Я слушаю очень внимательно. Противно, конечно, но что поделать: твое окружение надо изучить. Я заказываю еще водку с содовой. Бенджи…
Ты сидишь насупившись, скрестив руки. Официантка приносит выпивку, ты оживляешься.
— Как вам рассказ?
— Не знала, что ты интересуешься ковбоями, — мгновенно реагирует Линн.
— Я и не интересуюсь, — мрачно отвечаешь ты. Лица в полумраке не видно. Заглатываешь виски и запиваешь рассолом, подружки переглядываются.
— Обещай, что не будешь больше звонить этому уроду, — вмешивается Чана.
— Ладно.
Линн поднимает свою стопку, Чана поднимает свою, и ты поднимаешь — только уже пустую.
— За то, чтобы никогда больше не видеть этого козла с его содовой.
Вы чокаетесь. Я выхожу ждать тебя на улицу. Из бара выбегает какой-то придурок и блюет прямо на тротуар.
Рассол до добра не доводит.
Перевод: Ксения Карпова