Первое публичное интервью Кирилла Серебренникова после освобождения из-под домашнего ареста
Наталья Киселева: Добрый вечер. Начнем с персонажа вашего фильма Юры Чурсина, который объявил нам геолокацию русского кино в 2006 году. Где сейчас находится русское кино? (Герой Юрия Чурсина в фильме Серебренникова «Изображая жертву» произносит фразу: «Русское кино в жопе». — Прим. ред.)
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Александр Роднянский: Добрый вечер. В 2006 году кино было не совсем в том месте, о котором говорил герой фильма. Хотя бы по той причине, что в момент победы «Изображая жертву» на «Кинотавре» конкуренцию ему составляли фильм Алексея Балабанова «Мне не больно», картина Бориса Хлебникова «Свободное плавание», «Живой» Александра Велединского. В коротком метре победила Валерия Гай Германика со своим первым фильмом «Девчата».
Кинематограф, как минимум его авторский сегмент, не был настолько уж далеко от нас. И главная его цель, на мой взгляд, попытка «проговорить время» — здесь мы не справляемся. Авторское кино существует в особом сегменте и адресует свои размышления аудитории посвященной и подготовленной, коммерческое же кино по-прежнему находится…
Н.К.: Около героя Юры Чурсина?
А.Р.: Нет, мы просто не смотрим его всерьез.
В 2006 году было ощущение, что на территории полноценного высказывания может случиться фильм, который соберет в одном зале и искушенных любителей кино, и не готовых к серьезной картине зрителей. Сейчас доминирует более примитивное кино, чем было в СССР. Особенно это видно по советским картинам, которые в прошлом было пацифистскими и жестокими, сегодня же они стали милитаристскими и допускающими возможность повтора трагедии. Военное кино — это лишь один из доминирующих сейчас жанров. Упоение российскими военными победами должно дать залу чувство «единого дыхания», и все это далеко от простых, но успешных в прокате картин наподобие «Зеленой книги». Это вполне жанровая картина, но в ней обсуждаются расизм, неравенство — темы, которые редко поднимаются в большом кино. Так что герой «Изображая жертву» справедлив: с 2006 года и до сих пор мы не преуспеваем в объединении многомиллионной аудитории чем-то существенным. Но в авторском кино по-прежнему задействованы умные люди.
Н.К.: Кирилл, какое и где сейчас кино?
Кирилл Серебренников: Думаю, что там же, где и говорит герой Чурсина. Особенно это осознается, когда ты смотришь сериал «Чернобыль». Почему наши не могут снять такое? Потому что авторы «Чернобыля» могут себе позволить говорить правду и размышлять о настоящем, а мы нет — все оглядываются, ожидают удара за оскорбления чувств или вырезанные сцены. Я понимаю, что сейчас очень непросто работать, поэтому у меня нет претензий ни к кому. А как назвать эту ситуацию — жопой или волшебной пещерой, нирваной — не знаю, ищите любые ассоциации, но есть ли из этой ситуации выход? Пока что я его не вижу. Не понимаю, как могут сложиться обстоятельства, чтобы такой фильм про Чернобыль возник бы у нас. Я привожу его как понятный всем референс: все поражены тем, как люди, чьих имен мы не знаем, шведы, британцы, взяли и сделали то, что должны были сделать мы — честное кино о катастрофе, после которой все люди оказываются одинаковы перед общей огромной бедой. Здесь нет коммунистов, буржуев, русских. Это мудрое высказывания с таким уровнем восстановления правды советского быта, что я, как человек, который недавно снимал фильм про 80-е, могу свидетельствовать, что сделать это невероятно сложно. Они молодцы, а мы будем стараться.
Н.К.: А что вы можете посоветовать делать зрителю?
К.С.: Зритель заказывает то кино, которое он хочет видеть на экране. Сейчас люди с удовольствием ходят на кино про спорт, публика мечтает в конце вместе скандировать общий лозунг «Ура, мы победили». Почему бы и нет? Я терпимо отношусь ко всем проявлениям человеческого бытия.
А.Р.: Это естественное желание аудитории. Ей нужны героические истории о преодолении, в этом плане наши картины комфортны: они подразумевают героя в каждом зрителе, который в случае чего раскроется с лучшей стороны.
К.С.: И «Мстители» подразумевают в каждом потенциального героя.
А.Р.: «Чернобыль» крайне дискомфортен. На мой взгляд, он даже не столько о равенстве, сколько о большой государственной лжи — партийное руководство не в состоянии признать то, что случилось, ни для себя, ни для окружающих — и в истории было так, что только 18 дней спустя объявили об аварии и начали предпринимать меры. Все наше драматическое кино, которое появляется в кинозалах, не в состоянии конкурировать с героическими картинами. Так уж сейчас устроены предпочтения и психологическое состоянии аудитории, которые со временем могут измениться. Кино — тест того, что происходит с нами. Фильмы, которые мы любим, говорят о нас многое. «Мстители» — классический портрет того, как сейчас объединены люди разнообразных предпочтений во всех смыслах слова, вместе они противостоят злу.
Н.К.: Тему равноправия можно назвать главной в кино? Например, в Каннах.
К.С.: Я ничего не знаю про последние Канны, у меня свои Канны. Хочется сказать, что «Мстители» еще и про сложность устройства мира. В них показана нетрадиционная дихотомия добра и зла. Выясняется, что добро не такое уж добро, что у него бывают странные проявления, оно бывает тупым, а зло — умным. Такие размышления всегда были темой авторского кино. «Мстители» идут три с чем-то часа — раньше было невозможно, чтобы массовый фильм шел так долго. Например, Бела Тарр снимал картины и по пять часов. Современное авторское кино растерялось и до сих пор не может найти себя, а чтобы продаваться, оно должно сформулировать свою уникальность, к которой потянутся люди. Вспомнилась печальная фраза Феллини: «Все мои зрители умерли». Когда он пришел на «Фаворитов луны», в зале сидело три человека. Сегодня так сказать могут многие авторы. Зрители ушли, перестали доверять авторскому кино. Я же его обожаю и все чаще прихожу к мысли, что кино перестало четко разделяться на авторское и массовое. Фильмы, которые делают Иньярриту, Кэмерон, это какие фильмы? Их показывают по всему миру, они коммерчески успешны, но авторы умудряются их так придумать и продать нам, что мы смотрим эти картины как увлекательные истории. Маркетинговая, производственная и идеологическая смычка авторского и массового кино кажется мне безумно интересной и важной.
А.Р.: Нельзя не согласиться с тем, что эти процессы происходят в большом кино. Более значимого современного автора, чем Кристофер Нолан, сложно найти. Для меня его трилогия о Бэтмене соответствует тому, что Кирилл говорит о «Мстителях». За сотни миллионов долларов он делает великие авторские фильмы. Но у нас другая история, у нас авторы не рекрутируются или рекрутируются в авторское кино так, что по итогу не используют свои индивидуальности. Что касается вопроса о равенстве: я посмотрел почти всю программу последних «Канн». В этот раз были выбраны победители нового типа, корифеи и классики остались в стороне. Например, Альмодовар.
К.С.: Альмодовара вы называете впереди Тарантино.
А.Р.: Потому что Тарантино выходит в августе. Картины классиков остались без наград, на сцене появились в прямом смысле новые люди. Мати Диоп получила гран-при за фильм с интересной художественной метафорой: речь идет о миграции из Сенегала в Европу и о том, как эти мигранты возвращаются обратно в виде зомби. Появились люди, которые предъявляют права на высказывания о сегодняшнем мире — внутренний протест молодых кинематографистов важен, поэтому жюри и выделило это открытие. «Канны» всегда пытаются найти новое кино, которое будет развиваться.
Н.К.: Жюри «Кинотавра» вторит жюри «Канн»? Будут ли новые лица?
А.Р.: Жюри всегда принимает решение самостоятельно, лучшим было решение жюри во главе со Стивеном Спилбергом, от него никто не ожидал радикальности, а он выбрал «Жизнь Адель». «Канны» отслеживают нервы современного мира, а насколько жюри «Кинотавра» фиксирует нервы России — это главный вопрос. Появятся ли новые лица? Это зависит от жюри, мнением которого я часто бываю не согласен. Так в один год с номинаций «Ученика» Кирилла Серебренникова гран-при получил «Хороший мальчик», чего я совсем не ожидал. «Ученик» получил за режиссуру. Это был выбор жюри во главе с человеком, чрезвычайно успешным в коммерческом кино. Во всяком случае, это всегда личный выбор.
Н.К.: Кирилл, вы качаете головой?
К.С.: Все хорошо.
Н.К.: Александр, какие главные тему у фильмов этого года на «Кинотавре»?
А.Р.: Давайте дождемся фестиваля. В целом наше кино менее социально активно, чем международное. Авторы в основном описывают институт семьи — в эпоху, когда сыпятся общественные модели, семейная коррозия привлекает большее внимание.
Н.К.: Кирилл, вы приступили к съемкам нового фильма?
К.С.: В голове да, физически нет.
Н.К.: Это будет кино на тему мировых трендов или про Россию? Вы про неравенство или про семью?
К.С.: Я про семью, про человека, который сочиняет свой мир, про отношения внутри реального и воображаемого мира. Ничего говорить не хочется, потому что самое паршивое, когда режиссер рассказывает про свои фильмы — это должны делать другие. Фильм будет по роману Сальникова, достаточно трудному для экранизации, потому что он соткан из настоящей литературы, которая максимально видоизменяется при переносе на экран. Так, например, Гоголя нельзя перенести на экран, потому что он состоит из слов и напряжения между ними. Какие-то вещи при съемке исчезнут, но я хочу сохранить самое важное, чтобы на этот роман обратили внимание.
Н.К.: Когда приступаете к съемкам?
К.С.: Зимой.
Н.К.: Также раньше просмотр сериалов был «зашкваром», а сейчас они стали многосерийными фильмами высочайшего уровня. Сериал не сдвинул позицию кино?
К.С.: Нет, это параллельные истории, это еще один способ работы для авторов. Если история тянет на 10 часов, то она будет идти 10 часов, если на 2 часа, то будет идти 2. Хорошие сериалы производятся с такой же тщательностью, как и обычные фильмы, сценарии пишутся первоклассными мастерами. В том же «Чернобыле» звезды мирового кино так играют советских людей, что ты веришь, что женщина на экране — советский ученый. Печально, что Александр в начале нашего разговора разделил территорию: у них «так», а у нас по-другому. Хочется, чтобы у всех нас было «так». Нам никто не мешает, остается только не бояться.
Н.К.: Александр, вы считаете сериалы новым кино?
А.Р.: Это естественный ответ на вызов времени, поскольку на большом экране победили зрелищные вещи. Смотреть фильмы Кэмерона, Нолана дома — это огромная потеря, их надо смотреть на большом экране. Невероятное количество жанров, которые раньше были популярны, двинулись на малый экран. В США качественные сериалы выходят преимущественно в платном сегменте и на стриминговых платформах. Также они могут сделать сериалы с маркером «18+», позволяя себе быть неполиткорректными, откровенными, использовать обсценную лексику и, главное, не быть озадаченными необходимостью завершить историю хэппи-эндом. В прошлом году у нас появилось три отличных сериала: «Домашний арест», «Обычная женщина», «Звоните ДиКаприо». Я уверен, здесь мы точно сумеем конкурировать, потому что только мы сами сможем проговорить нашу жизнь всерьез. У нас есть колоссальные возможности, масса историй и талантливые люди. Аудитория хочет видеть локальный контент про собственную жизнь, но пока его немного.
Н.К.: Кирилл, а у вас нет мысли снять сериал?
К.С.: Мысли есть, но надо, чтобы обстоятельства сложились.
Вопросы из зала:
Сегодня уже упоминали Альмодовара, который говорил, что кино и вода особым образом связаны. Я заметила, что в ваших фильмах много сцен с водой — в «Ученике», в «Изображая жертву». У вас были задумки включать образ воды в свои фильмы или это получается ненамеренно?
К.С.: Нет, я даже джакузи ненавижу. Вода повсюду: включаете кран — там вода, на море едете — там вода. Мы окружены водой, мы сами больше чем наполовину состоим из воды. Но эта мысль — какой-то излишний шаманизм. Все проще. Вода и есть вода. H2O.
Многие опытные режиссеры перестают снимать из-за цензуры и самоцензуры, авторы в возрасте уже боятся сделать какой-то неверный шаг. А что с молодыми режиссерами? Как не допустить того, чтобы они перестали снимать из-за страха?
К.С.: Чтобы что-то произошло в стране, должно возникнуть «непоротое» поколение, а у нас пока нет непоротых людей.
Н.К.: «Кислота» Александра Горчилина — это тоже «поротое» поколение?
К.С.: Конечно. Просто я знаю, как мои друзья снимали бы тот же «Чернобыль». В кадре минуту должен быть обожженный человек, но можно же сделать так, чтобы по глазам смотрящего на него было понятно, что происходит — так рождается художник, умеющий все показать отраженно и талантливо, но не показать главное.
Вам не кажется, что после просмотра глубокого фильма разговоры про «Канны» — это лишнее?
К.С.: Я на самом деле совсем не хочу говорить об «Изображая жертву», дело было целых 13 лет назад. В последний раз я видел этот фильм на большом экране в студии озвучания, с тех пор я ни на «Кинотавре», ни в Риме на международном кинофестивале его не видел. Я [вообще] ненавижу фестивали, потому что организаторам надо, чтобы у художников и режиссеров ходили желваки, а потом кто-то выскочил вперед. Я даже не был на «Кинотавре», когда мы взяли приз.
А.Р.: А я люблю фестивали. Ты видишь 40 художественных высказываний подряд, которые вводят тебя в актуальный кинопроцесс.
Есть ли сейчас по вашему мнению герои фильмов, которые выражают поколение, как Данила Багров в «Брате»?
К.С.: Я не воспринимаю этот фильм как поколенческое высказывание, не могу опознать себя в Даниле Багрове. Героем же всегда будет человек, который в одиночестве борется с несправедливостью.
А.Р.: Героем может быть современный персонаж, у нас в кино их сейчас нет. Но плохо ли это? Мы смотрим на образ человека нашего времени, и он не должен быть героем.
К.С.: Мы вернулись в то время, когда героями становились безгеройные люди, воплощающие тихое сопротивление.
А.Р.: В первую очередь надо самому ответить на вопрос, кто для вас герой поколения.
К.С. (зрителям): Это вы снимаете кино, а мы просто переводим его в пленку.
Подготовили: Арина Крючкова, Анна Воробьева, Юлиана Качанова