Кэролайн Грэм: Написано кровью

Потом, отвечая на вопросы полиции, они никак не могли прийти к согласию насчет того, кто первым упомянул Макса Дженнингса. Кто-то говорил, что Эми Лиддиард. Эми была уверена, что ее подруга Сью Клэптон. Сью в свою очередь кивала на Рекса Сент-Джона, который заявил, что этого никак не могло быть, поскольку он не только никогда не читал книг Дженнингса, но и вообще ничего о нем не слышал. Лора Хаттон допускала, что могла упомянуть о Дженнингсе, поскольку буквально на днях прочитала в «Харперс базар» о недавнем посещении писателем городка милях в двадцати от их деревни. Брайан Клэптон сказал, что кто бы ни был тот, кто заговорил о Дженнингсе, он, Брайан, обязан этому человеку самым тягостным вечером в своей жизни. Но и Эми, и Сью сошлись на том, что реакцию Джеральда на предложение пригласить Дженнингса иначе как «драматичной» и не назовешь.

Если верить Эми, работавшей тогда над романом-блокбастером, при словах «Макс Дженнингс» Джеральд буквально подскочил, побелел, задрожал, пораженный ужасом, стал дико озираться и как будто вздрогнул, словно от таинственного толчка. Так или иначе чашку с кофе он выронил. Тут же началась суета вокруг его заляпанных брюк. Кто-то принялся соскребать с ковра сахар и кофейную гущу. Лишь минут через десять все успокоились. Сью сварила свежий кофе, особого, шоколадно-трюфельного сорта, к которому Джеральд не притронулся и про который Брайан сказал, что его не отличить от какао.

Когда она внесла поднос, Джеральд стоял возле газового камина, отлепляя мокрые штанины от ошпаренных коленей, и приговаривал:

— Мне ужасно жаль. Как кольнет вдруг… — Он на секунду приложил руку к груди под тонкой белой рубашкой.

— Вам бы к лекарю, — сказал Рекс.

Лора подумала, что это, наверно, сердце. Сразу стало зябко и затошнило. Но он же не толстый. У него вообще нет лишнего веса. Но возраст именно тот. Можно и толстым не быть. Есть другие факторы риска... О боже, боже!

— По-моему, Рекс прав.

— Просто несварение. Жаркое из зайчатины…

— Даже если так…

— Мы можем продолжить? — Брайан демонстративно посмотрел на часы. В силу целого ряда причин Джеральда он не любил и полагал, что вокруг него уже достаточно посуетились. — Мне еще надо выставить оценки до того, как лягу спать. Не все могут позволить себе не работать.

Вернулись к вопросу о том, как трудно найти приглашенного докладчика. Как раз перед незадачей с чашкой Эми предложила одну даму, жившую поблизости, в Мартир-Д’Эверси, и писавшую о забавных проделках своих пекинесов, которых у нее водилось великое множество.

— Я знаю, о ком ты, — кивнула Сью. — Она выпускает книжки за собственный счет и развозит их по книжным магазинам.

— Книги, изданные за счет автора, строго verboten, — отрезал Брайан. — Либо настоящие писатели, либо никаких.

— Это, в конце концов, всего четыре раза в год, — сказала Гонория Лиддиард, завладевая последним волованом с перцем чили и сливочным сыром. Его гофрированные оборочки напоминали только-только прорезавшиеся крылышки младенцев-ангелочков. Гонория, как таблетку, положила «ангелочка» на свой толстый язык и проглотила целиком.

«И это уже восьмой», — спокойно заметила про себя Эми.

— Уж как-нибудь мы могли бы с этим справиться, — заключила Гонория.

Пожалуй, «мы» — это было сильно сказано. Гонория быстро отметала большинство имен, которые называли другие, но сама редко кого предлагала. Всех пришедших она считала никуда не годными и частенько отзывалась о них очень грубо, иной раз даже не дождавшись их ухода.

— Мы могли бы пригласить Фредерика Форсайта, — внес свою лепту Рекс, который сейчас корпел над триллером о наемном убийце по кличке Гиена и его попытке прикончить Саддама Хусейна.

— Бесполезно, — поморщился Брайан. — Эти люди вечно притворяются, будто у них нет времени.

Довод был убедительный. Среди людей, у которых за последние несколько лет не нашлось времени выступить перед писательским кружком Мидсомер-Уорти, числились Джеффри Арчер, Джилли Купер, Мейв Бинчи и Сью Таунсенд. Правда, последняя прислала очень милое письмо и свою книгу в мягкой обложке с автографом.

Только раз они добились относительного успеха. Увенчанный всеми возможными лаврами и осыпанный всеми наградами поэт, которого ожидала автограф-сессия в каустонском книжном магазине «Черный дрозд», согласился в тот же вечер прийти и побеседовать с ними. Это был сущий кошмар. Он пробыл всего час, только и делал, что пил, зачитывал вслух рецензии на свои стихи и рассказывал о разрыве с любовником. В конце концов он разрыдался, и Лоре пришлось везти его в Лондон на машине, поскольку все мужчины отказались от этой сомнительной чести.

В итоге им оставалось довольствоваться знаменитостями поскромнее: корреспондентом из «Эха Каустона», ассистентом продюсера (мальчиком на побегушках) с городской коммерческой радиостанции, а также местным жителем, который время от времени печатался в журнале «Практическая деревообработка» и считал себя персоной слишком значительной, чтобы посещать кружок на постоянной основе.

— А как насчет идеи, которая пришла тебе за завтраком, милый? — Сью Клэптон робко улыбнулась мужу с другого конца гостиной.

Насколько неряшлив был он, настолько же аккуратной и приличной выглядела она, с этими ее заложенными за уши длинными прядями цвета молочного шоколада и большими круглыми очками в пестрой оправе. Юбка в пол, цвета клевера, с узором из мелких маргариток, имела коварный запах, и ноги свои, в неуклюжих кожаных сабо, Сью составила тесно, сообразуясь с приличиями.

— Помнишь?

— Да помню, помню. — Брайан вспыхнул от раздражения. Он-то собирался преподнести свое предложение этак равнодушно, с прохладцей, небрежно подбросить его, когда перебранка достигнет высшей точки. — Есть у меня один знакомый, который мог бы — повторяю, мог бы — прийти побеседовать с нами.

— Что он пишет?

— Он не пишет. — Брайан самодовольно улыбнулся Джеральду. — Он креативщик. 

— Брайан хихикнул и обвел всех насмешливым взглядом. Было ясно, что никто толком не представляет, с чем это едят. Типично. — Слыхали про Майка Ли?

— Ну, это была бы большая удача, — пропела Лора, закинув одну элегантную, туго обтянутую медового цвета чулком ногу на другую.

Шелковый шорох произвел впечатление на всех мужчин, кроме одного, на которого, собственно, был рассчитан.

Как хотела бы Сью иметь такие ноги! Как хотел бы Брайан, чтобы у Сью были такие ноги! Гонория сочла это движение Лоры в высшей степени вульгарным. Рекс храбро домыслил кружева и подвязку. Эми просто дружелюбно улыбнулась Лоре — и за эту улыбку ей потом досталось от Гонории за «хорликсом».

— Я не сказал, что это Майк Ли, — Брайан покраснел еще гуще, — я просто сравнил. На прошлой неделе к нам в школу приезжал «От и до» — учебный театр. Они так блестяще показали один день из жизни общеобразовательной...

— На пляж со своим песком? — улыбнулся Рекс.

— Да господи ты боже мой! — Брайан саркастически усмехнулся и покачал головой. — Вы, похоже, просто не понимаете. Вернуть детям их собственный опыт, но в новой динамической форме. Какая увлекательная достоверность...

— Что, простите?

— Дети сразу узнают язык этого нарратива, он идентичен их собственному.

— Ясно.

— Короче говоря, — подытожил Брайан, — пока грузили реквизит, я переговорил с Зебом, их главным, и спросил, не может ли он приехать пообщаться с нами. Нам пришлось бы лишь заплатить…

— Исключено, — отрезала Гонория, — мы никогда не платим.

— Только за бензин и…

— Гонория права, — Рексу с трудом удалась нотка сожаления, — стоит один раз заплатить… — Он примолк, задумавшись, как это часто с ним бывало, а не ошибается ли. Может быть, такая скупость непродуктивна? А вдруг, если бы они предложили Джону ле Карре достойную его оплату… 

Гонория между тем что-то говорила. И очень громко.

— Разве что вы сами оплатите приезд этой персоны?

Гонория холодно взирала на Брайана. Не человек, а ходячее недоразумение. Все в беспорядке: волосы, борода, одежда, не говоря уж о политических воззрениях, крайне безалаберных, на ее взгляд. Увидев, что муж отступил и надулся, Сью занервничала. Она запустила пальцы в волосы у самых корней, туго натянула прядь, потом отпустила, взялась за следующую. Этим она и занималась весь остаток вечера.

Прошло всего каких-то полчаса, но всем присутствовавшим показалось, что они уже вступили в новое тысячелетие.

И наконец, после множества препирательств, беседа описала полный круг, и снова всплыло имя Макса Дженнингса.

— С ним у нас могло бы получиться, — предположила Эми, — он ведь живет тут рядом. К тому же он… не то чтобы звезда.

— Это как понимать? — спросила Гонория.

— По-моему, — вставила Сью, — Эми хотела сказать, что он просто известный человек, не знаменитый.

— Я вообще никогда о нем не слышал, — заметил Брайан, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.

Он не желал тратить свое время даже на богатых и знаменитых, не то что на каких-то там не слишком богатых и не особенно знаменитых. По правде говоря, если человек не барахтался на самом дне, в самых нижних слоях навозной кучи общества и любой проходящий не втаптывал его еще глубже в первобытную грязь, Брайан готов был дать ему решительный отлуп.

— Я слышала интервью с ним на радио, — продолжала Эми, — очень мило, по-моему. — Она слишком поздно вспомнила, что грамотнее было бы сказать «по радио», и приготовилась к тому, что Гонория презрительно зацокает языком. — По-моему, стоит попробовать.

— Терпеть не могу претенциозные псевдонимы. Не сомневаюсь, что это «Макс» должно означать «Максимиллиан». А на самом деле он, небось, какой-нибудь Берт Блоггс.

— Я читала его первый роман, «Далекие холмы». Он родился в очень бедной семье на Внешних Гебридских островах. Его отец был очень жестокий человек и уморил его мать. Она покончила с собой, когда мальчик был совсем маленьким.

— Вообще-то, — Брайан несколько повеселел, — можно попробовать. Все равно у нас больше никого нет на примете.

— Есть Алан Беннет.

Брайан фыркнул. Ему не очень хотелось приглашать Алана Беннета* Когда-то Брайан находился под сильным его влиянием. Слонялся у деревенского магазина и паба «Старая буренка» с магнитофоном, разговаривал с жителями, стараясь выпытать вкусные подробности их жизни, — так, насколько ему было известно, поступал этот именитый автор. Но Брайан потерпел полное фиаско. Местных занимали только мыльные оперы, футбол и звездные скандалы, раздутые таблоидом «Сан». Закончилось все тем, что какой-то пьянчужка обозвал его любопытным вонючкой и сбил с ног.

— Я думала, его мы приберегаем на крайний случай, — усомнилась Лора.

— Давайте проголосуем, — предложил Рекс. — Кто за Дженнингса?

Он поднял руку, остальные тоже, Гонория — последней.

— Джеральд?

Джеральд стоял спиной к собравшимся и сушил мокрые коленки у огня. Он через плечо посмотрел на шесть поднятых рук, потом снова на сине-желтые языки искусственного пламени. Как ни проголосуй, это ничего не изменит. И все же он не мог допустить, чтобы ужасное предложение прошло единогласно, без всякого отпора с его стороны.

— Только зря потеряем время, — изрек он и сам восхитился невыразительностью своего голоса. Бесстрастным тоном. Ровными, неспешными паузами между словами. Сдержанностью самих слов, таких мягких в сравнении с мукой, раздиравшей его грудь.

— Извините, Джеральд, но вы в меньшинстве. — Брайан уже натягивал вязаную шапку.

— Даже если так, — он не мог просто взять и сдаться, — не думаю, что есть смысл…

— Если не напишете вы, напишу я, — сказал Брайан, — на адрес его издателя. Вообще-то я мог бы им позвонить…

— Нет-нет. Я секретарь. Я этим займусь. — «Так, по крайней мере, все будет в моих руках», — решил он. — Все в порядке.

Джеральд встал. Единственное, чего ему хотелось, это избавиться от них от всех. Он заметил, что Лора украдкой наблюдает за ним, и постарался изобразить подобие улыбки.

Эту ночь он провел без сна. Целый час просидел за письменным столом без движения, погруженный в воспоминания. Его голову как будто зажали в тиски. Снова увидеть этого человека. Макса. Макса. Человека, укравшего самое ценное, что он имел. Придется произносить слова приветствия, а потом часами слушать самовосхваления этого человека. Джеральд знал, что ему такого не выдержать.

В три часа он начал писать. Писал, писал и писал. К шести выбился из сил. Корзина для бумаг была переполнена, но письмо он составил. Одна страница. Он был уверен, насколько вообще мог быть в чем-то уверен, что тон выбрал правильный. И речи не могло быть о том, чтобы умолять Макса воздержаться от визита. Даже тогда, даже в тот момент ужасного предательства Джеральд ни о чем его не просил. И не попросит. Пусть Макс победил, но вот этого он всю жизнь будет добиваться напрасно.

Крепко сжимая ручку в правой руке и придерживая конверт левой, Джеральд надписывал его. Начал, естественно, с имени. М-а-к-с Дж-е-н-н-и-н-г-с. Ручка скользила, ерзала в потных пальцах. Казалось, сами буквы этого имени обладают волшебной силой. Он буквально услышал, как этот человек дышит, обонял запах его сигары, видел блестящие голубые глаза на худом загорелом лице. Хедли вновь почувствовал силу заклятия, наложенного на него когда-то.

Он перечитал письмо. Кто поймет, каких мук стоило приглашение, тот ни за что не примет его.

Джеральд приклеил самую дорогую марку, надел кашне, плащ и вышел из дома. Он направлялся к почтовому ящику, когда из темноты, как поплавок, вынырнул молочник.

— Вы сегодня рано, мистер Хедли. — Молочник кивнул на белый прямоугольник в руке Джеральда: — Хотите, чтобы пораньше ушло?

— Точно.

Джеральд зашагал веселее. Эта случайная встреча странным образом подняла ему настроение. Да здравствует реальность, такая знакомая и спасительно банальная! А вот прошедшая ночь теперь казалась чем-то нереальным. Оранжереей, где зреют болезненные фантазии. 

И Джеральд прибавил шагу, глубоко вдыхая свежий зимний воздух. Когда он шел обратно к дому, горькие размышления, которые мучили его так недавно, уже казались горячечным бредом. Он и другим приписывал свое болезненное восприятие. Судя по тому, что ему известно о Максе, тот практически забыл его. И даже если не забыл, Джеральд не мог представить себе, что Макс проедет тридцать миль ради беседы с кучкой графоманов. Он сейчас очень известен. Любой его роман-эпопея заведомо обречен войти в десятку лучших книг года по версии «Санди таймс». Нет-нет, чем больше Джеральд об этом думал, тем более беспочвенными казались ему недавние страхи.

Когда он добрался до дома и поставил на огонь кофейник, на горизонте уже появились розовые, лимонные и серебристые полоски. К тому же моменту, как показался алый краешек солнца, он успел убедить себя, что не стоило так долго мучиться над письмом. Пустая трата времени и сил. Нет ни малейшего шанса, что Макс приедет.

Перевод: Капустина В. Л.