Лана Барсукова: Счастливые неудачники

— Давай уже. Ну и копуша! — мама подстегивала дочь голосом ефрейтора.

— Щас, — обещала ускориться курносая девочка лет семи.

Но обещать не значит сделать. Девочка, не торопясь, отмывала руки от красок. Казалось, она расставалась с цветной грязью с сожалением и растягивала удовольствие наблюдать, как в раковину стекают разноцветные струйки. Мама нервничала.

— Побыстрее можно?

— Щас, — подтвердила твердость намерений дочь.

И опять взялась за мыло. На нем оставались разводы от красок, и хотелось еще раз покатать мыло в руках, чтобы посмотреть, как оно преобразится. Мама шумно задышала через нос.

— Все, нет моих сил больше.

Она потащила дочь в сторону выхода, по пути вытирая мокрые руки носовым платком. Ради ускорения и платком пожертвовать можно. На кону был урок игры на скрипке, на который они решительно опаздывали.

По дороге мама отчитывала дочь:

— Скажи, это только мне нужно?

— Что нужно?

— Скрипка! Вообще все! Все, что мы с папой стараемся тебе дать.

Девочка помалкивала.

— Нет, ты скажи! Вот так и скажи: нет, мама, мне ничего не нужно, я не хочу быть развитой девочкой, которую потом возьмут на хорошую работу, которая потом будет жить среди приличных людей, которая потом скажет матери спасибо…, — женщина утомилась перечислять блестящие перспективы и сделала паузу.

Девочка молчала.

— Нет, ты скажи! Молчать и я умею, — приврала мама. — Ты так и будешь всю жизнь рисовать? Может мы зря с папой стараемся сделать тебя разносторонней личностью? Может просто купить тебе тонну красок и оставить тебя в покое?

— Ну, нет, мне тонну не надо, — подала голос дочка.

— Вот видишь, — почувствовала вкус победы мама. — Ты же сама понимаешь, что надо не только рисовать. Надо развиваться!

— Так я хочу. Хочу на выжигание записаться, и к Сан Санычу петь, — робко возразила дочь.

— К Сан Санычу? Под баян? Господи! — всплеснула руками женщина. — Давай тогда уж гусли купим, и будешь как в каменном веке жить. Мы с папой со стыда сгорим, но нас не жалко. Петь она под баян будет!.. И выжигать еще! А может прямо на скрипке и будешь выжигать?

— На скрипке неудобно, она не ровная, — возразила дочь.

— Господи! За что мне все это?  Ты хочешь быть как эта… Как ее? Изольда, вроде твоя. 

— Изольда красивая, — мечтательно сказала девочка и даже зажмурилась от восторга.

— Ага, такая красивая, что из театра поперли, — зло и ревниво отреагировала мать.

Дочь недоуменно выразила взглядом заинтересованность.

— Рано тебе еще сплетни слушать. Вот подрастешь, тогда и будешь, — мама дала обратный ход. — И вообще. Как ты не понимаешь? Мы с папой хотим, чтобы у тебя была насыщенная, полноценная жизнь. Чтобы ты стремилась в будущее, а не в прошлое.

— Я стремлюсь, — обреченно вздохнула дочь.

— Нет, ты не стремишься.

— Стремлюсь, — бесцветно повторила девочка.

— Так стремишься, что прошлый раз тебя папа с их дурацкого фотокружка еле вытащил. Папа был в шоке! На допотопной технике детей обучать! Зачем? Это же каменный век! Они бы еще кружок по плетению лаптей организовали. Ладно пластилин… Как ее? Маруся Ивановна? Это мелкая моторика, это мы с папой приветствуем. Хотя тоже, каких-то уродцев лепите… Нет в природе таких зверей… Ну это еще ладно, все-таки моторика, — снисходительно завершила речь мама.

— А может и есть, — упрямо и угрюмо буркнула дочь.

— Нет, тебе говорят. Нормальными фотоаппаратами, современными, а не этими вашими, всех зверей давно зафиксировали. Господи! Как ребенку голову задурили! Хорошо, будем добирать культуру в других местах.

— Я не хочу в других, — исподлобья возразила девочка.

— Не хочешь? — взвилась мама. — А чего ты хочешь? Вообще, чего?

— Хочу быть красивой, как Изольда, — тихо призналась девочка.

— Ладно, допустим, — мама незаметно поправила шарфик на шее. — А работать ты кем хочешь?

— В клубе, кисточки после занятий мыть, — честно и отважно признался ребенок.

— В клубе? Кисточки мыть? — женщина зашлась от возмущения. — Ты понимаешь, что в таких клубах работают только неудачники? У которых в жизни ничего не получилось? Мы с папой умрем от огорчений, если такое случится. Это же отстой для лузеров!

— А что такое лузеры?

— Не что, а кто? Это те, кто не смог победить, кто проиграл.

— Кому?

— Проиграл победителям. Господи, это же так очевидно, — женщина всплеснула руками и на секунду выпустила детскую ладошку из своих настойчивых рук. 

Девочка остановилась на месте, как отцепленный вагон.

— Мы опаздываем, — мама схватила детскую ручку.

Сцепка была восстановлена и паровоз потащил девочку дальше. В светлое будущее, о котором грезила мама. Где ее дочь будет творческой личностью, не желающей иметь ничего общего с неудачниками, проигравшими победителям.

Модная штучка

— Зашибись! Не успела зарегаться, как полным-полно заманок, — возбужденно комментировала Ирочка поиск работы с помощью интернета.

В переводе на обычный язык это означало «не успела зарегистрироваться, как пришло много предложений». Но Ирочка предпочитала более современную, как ей казалось,  речевую форму. Ей доставляло удовольствие выворачивать слова, обрезать их, наращивать в самых непредсказуемых местах, отчего речь становилась «фирменной», только ей присущей. Делала она это не для «прикола» и не для того, чтобы произвести впечатление на окружающих. Ирочке было глубоко наплевать на то, как она смотрится со стороны. Просто ее душа просила нестандартных форм выражения.

Круг ее знакомых имел многолетний стаж, а время делает дружбу покладистой и терпимой. Старые друзья ее любили, хоть и с нотками снисхождения к ее странностям. Ласково называли Ирочкой, то ли в память об Эллочке-людоедочке, то умиляясь ее самобытностью.

Новые же знакомые сначала удивленно округляли глаза, но постепенно привыкали к ее пунктирной речи и размашистым манерам. И, посмеиваясь над ее странностями, становились членами Ирочкиной компании, объединенные чувством превосходства над забавной подругой и паразитируя на ее неуемном, каком-то первозданном оптимизме. Даже о проблемах Ирочка рассказывала так, что получалось вкусно и жизнеутверждающе:

— Прикинь, шеф обворовался, а меня уволякали. Полфирмы в расходняк пустили. Не фирма, а штрафбат какой-то. Очуметь можно. Я прямо наревелась до одури. А потом подумала, и фиг с ним. Шеф-то наш уже позеленел от своих миллионов. А мне зеленый цвет не идет, лучше буду розовой безработной.

Ну кто еще мог так жизнерадостно рассказывать о вступлении в ряды безработных? Только она. И в свете таких историй у любого слушателя возникало чувство, что его проблемы не такие уж и проблемные.

Личная жизнь Ирочки была такой неказистой, что дружба подруг успешно выдерживала испытание завистью. У кого-то муж пил, у кого-то гулял, у кого-то занудствовал, а у Ирочки мужа не было вовсе. Никогда. Ни по данным ЗАГСа, ни по сведениям бдительных соседок. Так, залетные ухажеры, не оставляющие ей ни квадратных метров, ни банковских счетов, ни внебрачных детей. На этом фоне любая подруга чувствовала себя в выигрыше, что повышало градус любви к Ирочке. Бездетная, одинокая, небогатая оптимистка — воплощение идеала женской дружбы. А друзья-мужчины, бравируя знанием мужской психологии и в знак глубочайшей симпатии, предупреждали Ирочку: «Торопись, после сорока ты на хрен никому не будешь нужна». А как торопиться? Что делать, если не складывается?

Но вдруг, в один заурядный день, жизнь тихо сползла на новые рельсы и покатила, набирая скорость. Вообще-то скорость растет, если поезд катится под откос. А тут жизнь пошла в гору, набирая ускорение против всех законов физики.

Все началось весьма прозаично. «Зарегавшись» на сайте вакансий, Ирочка получила «заманку» от фирмы по производству гипсовых «фигулин для красотулин», то есть фигур для декорирования дачных участков. Эти гипсовые гномы и зайцы были довольно пошлыми, и народ их сторонился. Глядя на них, редкий остряк не декламировал фразу из советской комедии: «Народ торопись, покупай живопись». Фирма почему-то решила, что все дело в нерадивости сотрудников, недостаточно активно втюхивающих товар населению. В результате часть работников уволили и начали набирать новых. Ну действительно, нельзя же уволить гномов и зайцев, значит, надо что-то делать с кадрами. Ведь кадры решают все. Кажется, это говорил Ленин. Но он не видел этих гномов.

Вот в такую фирму и пришла Ирочка. Менеджер, проводивший собеседование, постоянно говорил «давайте». «Давайте познакомимся…», «давайте представим ситуацию…», «давайте проанализируем…» Ирочка, уставшая от такого словесного однообразия, претившего ее натуре, не выдержала: «Если вечно всем давать, обломается кровать». И озорно улыбнулась. Просто так, для поднятия настроения, чтоб нескучно было. Мужик слегка ошалел, покраснел и экстренно закончил собеседование, обойдясь без традиционного «мы вам позвоним». Ирочка поняла, что вакансия прошла мимо нее, но не сильно огорчилась. Гипсовые гномики, зайчики и ангелочки показались ей слишком жеманными, с ними не хотелось иметь никаких общих дел. Особенно странными были гипсовые купидоны. Ирочка тут же представила, как эти малолетние толстячки с кривой улыбкой целятся в поднятый зад дачника, согнувшегося над грядками.

Собеседование закончилось ничем. Так думала Ирочка. И ошибалась. Через несколько дней неизвестный номер высветился на экране ее мобильного телефона. «А давайте куда-нибудь сходим» — по фигуре речи она узнала представителя гипсовых купидонов. «Давайте», — просто ответила Ирочка. Шутить почему-то не хотелось. Тем более что она помнила: перед ее шутками он пасует.

Но хоть купидоны были и гипсовые, стрелы у них оказались самые настоящие. Спустя несколько месяцев Ирочка услышала: «А давай поженимся». Вместо ответа она кивнула. А что тут скажешь? Приближался сорокалетний рубеж, нужно было торопиться.