Под опекой: кто и как живет в пансионатах для пожилых людей
Игорь Павлович Шацкий, 79 лет. Его жена Светлана Ивановна Шацкая:
С Игорем мы встретились на комсомольской стройке в Ташкенте. Мне было 20 лет, ему 25. Наши лагеря были рядом, и Игорь постоянно нас подкармливал. Это была любовь с первого взгляда, а поженились мы уже через три недели после знакомства. До сих пор гордимся, что наша свадьба была первой на той стройке. Все ругают СССР, но мне кажется, что то время было куда веселее, чем сейчас. И в Ташкенте было хорошо: нас все время чем-то угощали, мы без конца ездили на экскурсии — например, в Бухару и Самарканд.
Мы пробыли в Ташкенте три месяца, а потом вернулись в Москву. Я поступила в Плехановку, а Игорь закончил инженерно-строительный институт. Сначала жили с родителями, а потом нам дали комнату в Романовом переулке, который тогда назывался улицей Грановского. Квартира была огромная, дети наших соседей буквально ездили на велосипедах по коридорам. Игорь любил готовить и стабильно устраивал званые ужины, кормил соседей полюбившейся со времен Ташкента шурпой. Тогда двери не закрывались. Мы веселились так, что соседка Лида ночью стучала нам в стену палкой, чтобы ее муж возвращался от нас домой. Там же были все «радости» коммунальной жизни: очереди в ванную, уборка по расписанию.
В 1979 году Игорю предложили на три года поехать в командировку в Будапешт. Мы жили в самом центре рядом с площадью Героев и знаменитыми купальнями. Было чувство, будто мы попали в сказку, Будапешт тогда казался маленьким Парижем. Дети гуляли по улицам в цветных пальто, в магазинах с покупателями здоровались, а еще всюду росли цветы — ничего этого в СССР не было. Из Будапешта мы путешествовали на озеро Балатон, выезжали на охоту и рыбалку. До сих пор мечтаем однажды туда вернуться.
После Будапешта мы два года провели в Москве, а потом снова уехали в командировку — на этот раз в Йемен. Сейчас вспоминаю и думаю, что только по молодости можно было пуститься в такую авантюру. Там ведь как раз был разгар конфликта, всюду ходили пулеметчики. По сравнению с СССР Йемен казался жутким. Но мы жили хорошо: прямо на берегу Красного моря в интернациональном доме в итальянском стиле. Нас хорошо кормили, а в валютных магазинах можно было купить то, чего не было в Союзе: колбасы, сыры, конфеты. Обслуживание было замечательным, но страна очень бедная.
Через два года мы опять вернулись в Москву и больше уже никуда не уезжали, разве что в отпуск в Крым. Игорь курировал строительство столичных гостиниц, а я почти 40 лет работала в Управлении телефонной сети. Я считаю себя счастливым человеком. Мы прожили настолько насыщенную жизнь, что даже не успели завести детей. Кажется, материнский инстинкт во мне так и не проснулся. А возможно, просто слишком сильны были наши чувства друг к другу — у нас всегда была какая-то жуткая привязанность.
Мы вместе уже 53 года. Наверное, так долго не живут. Удивительно, но мы как-то моментально срослись. И сейчас, когда Игорь вот уже два года живет в пансионате, я даже на расстоянии чувствую его боль и знаю его мысли. Это какое-то невообразимое родство душ. Сейчас молодежь более практичная и меняет партнеров на раз-два. А мы были романтиками. При этом у нас в семье было все: любовь, уважение, секс, полное доверие. Нам никто не был нужен. Мы практически никогда не разлучались, поэтому, конечно, болезнь Игоря стала страшным ударом. Но что делать? Я даже не могу его в одиночку перевернуть. Кроме того, мы живем на 12-м этаже, а грузового лифта у нас нет. Как быть? Счастье, что мы попали в программу пансионата. Конечно, мы не можем проводить все время вместе, но я стараюсь почаще приезжать — нам не жить друг без друга.
Зинаида Кузьминична Ершова, 85 лет:
Недавно мне исполнилось 85 лет. Я и не думала дожить до такой старости. Родилась я в деревне в Тамбовской области, там и прожила всю жизнь. Росла без отца, только с матерью. Когда мне было шесть лет, началась война. Помню, как к нам солдаты приходили, ели картошку. Тяжелое было время: все голодали, с фронта без конца приходили похоронки. Моего брата взяли в армию, но не довезли до Сталинграда. Другой брат служил семь лет, вернулся домой контуженным, искалеченным. В итоге из одиннадцати детей выжили только шестеро. То была война, и хуже ее ничего не будет. В те же шесть я заболела полиомиелитом — так и осталась калекой на всю жизнь. Бегала, упала — отнялась сначала одна нога, а потом и другая. Из-за того, что была война, меня никто не лечил. Сейчас, может, и вылечили бы.
Я нигде не училась, мной никто не занимался. Но сидеть без дела никогда не могла. Хотя я была калекой, все равно работала в огороде: и сажала, и полола. А потом решила стать портнихой: распарывала свои платья, делала выкройки и шила новые. Шила я дешево, и все платья получались красивыми — из ситца или сатина, с рюшами или воротничками. Тогда вся одежда была простой и скромной — не то что сейчас, когда все ходят голыми. Еще я вязала платки, но шить мне всегда нравилось больше. Чтобы вязать, нужно глядеть в упор, а во время шитья можно параллельно чем-то заниматься — например, в окно глядеть. Поэтому, как только я заработала немного денег, тут же исполнила мечту и купила себе маленькую швейную машинку. В очередь за моими платьями стояла вся деревня, запись была на месяцы вперед. Модельеров никаких я не знала — шила то, что просили: например, наряды для дискотек и свадеб. А потом гордилась, что одеваю всю деревню.
Сама я в клуб никогда не ходила, но ко мне постоянно приходили друзья: играли в лото и карты, разговаривали, обсуждали, кто где был и что видел во сне, просто проводили вместе время. На каждый праздник у нас собиралось человек десять — больше было не посадить. Дом у нас был небольшой, две койки да печка. Но при этом все хорошо уживались. А в морозные дни даже корову держали дома, если она телилась, а на улице было минус 40. Вообще в то время жизнь была совсем другая, веселая. Сейчас все в телевизорах и компьютерах — больше народ ничего не волнует, все сидят по домам, особенно в городе. Даже соседи друг к другу не ходят, сидят под замком, как в тюрьме. Но ничего уже не вернешь.
Последние восемь лет я живу в Москве. Мой дом покосился, и племянница забрала меня к себе. Когда только приехала в город, чувствовала себя дико: все на работе, я сижу одна, в гости никто не приходит. Потом привыкла. А в пансионате я с Нового года. Здесь хорошо: вязала носки, всем новеньким вышиваю на одежде инициалы. Не сидеть же без дела — надо чем-то заниматься. Смотрю телевизор, слушаю баяниста, который иногда к нам приходит. Одно плохо — не с кем поговорить. Все уже в возрасте, слух плохой — им орешь во всю пропасть, а они ничего не слышат. Но разговариваю с нянечками, общаюсь с внучкой, ее мужем и правнуком, когда в гости приезжают. Вообще я оптимистка, так что все хорошо.
Анна Борисовна Еникеева, 79 лет. Дочь Оксана Маликова:
Считается, что работники интеллектуального труда не могут заболеть деменцией. Это миф. Моя мама всю жизнь работала переводчиком с немецкого, а теперь путает имена и события и с трудом вспоминает свою жизнь. А вспомнить есть что. Мама с детства мечтала стать переводчиком, ей нравилось учить языки. В итоге она поступила в Институт иностранных языков им. Мориса Тореза, отучилась там и устроилась переводить в Министерство внешней торговли. В конце 1960-х моему папе, дипломату-арабисту, предложили работу в посольстве Египта, и мама уехала вместе с ним. В то время казалось немыслимым уехать за границу, при этом очевидно, что там было лучше, чем здесь. Мама тогда, чтобы не сойти с ума от безделья, работала в библиотеке и преподавала арабам русский. У нас до сих пор сохранились открытки от учеников — они поздравляли любимую учительницу с разными праздниками и в знак благодарности выводили каждую букву разным цветом.
Многие коллеги отца уезжали в другие страны, чтобы накопить на кооперативные квартиры, но моих родителей это не интересовало — они гуляли не по-детски: ходили по ресторанам, ночами купались в бассейне, без конца ездили на экскурсии. Когда мы на лето приезжали в СССР, от нас все немного шарахались. Мама щеголяла в джинсах и мини, носила роскошные украшения — можете себе представить, как к такому относились советские люди?
В Египте родители провели пять лет, а потом вернулись в Москву и развелись. Мама устроилась в Научно-исследовательский институт химических удобрений и ядохимикатов, переводила тексты, связанные с сельским хозяйством. Она всегда была в центре внимания: умела поддержать любой разговор, танцевала рок-н-ролл и обожала шумные компании. Развлекалась так, что однажды прямо во время жаркого танца приятель сломал ей ребро. Вообще у мамы очень хорошие друзья, они всю жизнь вместе. А еще у нее всегда было много ухажеров. Как-то за ней ухлестывал один дипломат, который на каждое свидание приносил ей цветы и французские духи. В то время их было не достать. А мы благоухали и одаривали ими всех подруг.
Мама всегда была интеллектуалкой. Перечитала всего Ремарка в оригинале, ходила на все театральные премьеры. Мой дядя много лет работал во МХАТе и доставал для нас контрамарки на лучшие спектакли. А моя тетя преподавала в цирковом училище, и мы с кайфом ходили на выпускные экзамены будущих циркачей. Тогда была насыщенная культурная жизнь. Но и сегодня мама любит читать, сочиняет шутливые стихи, а еще разгадывает кроссворды. Несмотря на то что у нее деменция, она разгадает все быстрее вас — не сомневайтесь.
В пансионате мама живет последний год. Я всегда считала, что ей будет лучше дома, но потом намучилась с сиделками и поняла, что так жить невозможно. А здесь ей нравится: у нее есть подружки, они вместе ходят гулять после завтрака, сидят на солнышке, делают зарядку. К ним стабильно приходит баянист, а еще развлекают девочки-психологи. Однажды на стенде со снимками счастливых моментов подопечных фонда я увидела маму с котом. У нас всю жизнь были коты, но откуда он мог взяться здесь? Оказалось, психолог решила, что маме нужен кот, съездила к своей подруге и специально его привезла. Такая реабилитация. Ну и конечно, я и моя дочь стараемся часто приезжать в пансионат, чтобы провести побольше времени вместе.
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.