Алиса Хазанова: Менять отношение к правам женщин нужно не в киноиндустрии, а в реальной жизни

Ɔ. У Валентины Караваевой трагичная судьба. Первая же роль в кино принесла ей всероссийскую славу, но через год она попала в автокатастрофу и больше не снималась. Умерла актриса в нищете и забвении, и последние годы снимала саму себя на камеру. Как возникла идея создать спектакль о жизни Караваевой и почему вы решили сыграть в нем? 

Если честно, я не выбирала роль, она сама нашла меня. В своей работе я обычно отталкиваюсь не от постановки, а от тех, с кем мне хочется поработать. В этот раз это были Максим Диденко, Галя Солодовникова, с которой мы уже не раз сотрудничали, позже присоединился актер Алексей Розин. Собралась интересная команда, с которой мы решили что-то сделать, а материал уже искали вместе. Тогда же сразу несколько человек из разных компаний заговорили со мной о жизни Валентины Караваевой, я пришла с этим предложением к Максиму, и мы решили, что с этой историей будет интересно соприкоснуться. После этого к проекту присоединился драматург Валерий Печейкин, который и создал сценарий. 

Ɔ. О чем этот спектакль? 

В спектакле мы рассуждаем на очень личную для каждого человека тему отношения к смерти, и история Валентины Караваевой, удивительная и трагичная, стала неким проводником для нас.  

Мы все знаем, что жизнь конечна, однако человеческая природа такова, что думать об этом некомфортно, не хочется, да, наверное, и не нужно. Но если ты сознательно приходишь к этому размышлению, это становится каким-то внутренним переходом на другой уровень. Мы всей командой ощутили это во время работы. Спектакль мы делали и репетировали в Лондоне, в небольшой театральной студии в деловом районе среди офисных зданий и банков. В какой-то момент у всех появилось ощущение, что мы оторваны от остального мира, полностью погружены внутрь. 

И вот это тотальное погружение помогло нам создать спектакль-размышление о конечности и хрупкости жизни, о том, что, по сути, это только миг, и о том, как сложно и как важно быть абсолютно честным с самим собой в своих эмоциях. На сцене я играю «девушку», а Алексей — «смерть», но на самом деле мы часть одного целого. В какие-то моменты он мой проводник, а в какие-то — оппонент. Но, по сути, все это внутренний голос, который есть у каждого из нас, и иногда этот голос становится слишком громким и мешает жить. 

Ɔ. Вам самой знаком страх забвения?

Думаю, что забвение и страх забвения — это общечеловеческая история, очень много людей в самых разных профессиях могут беспокоиться, что их забудут либо коллеги, либо семья и следующие поколения, либо публика. У творческих людей этот страх просто более гипертрофирован. 

Однако забвение при жизни вовсе не означает, что не начнется какой-то второй круг и человека не откроют заново. Самый очевидный пример — Валентина Караваева. Сейчас мы с вами сидим и говорим о ней, я играю в спектакле, посвященном ее жизни, а значит, ее история живет. Забвение — страшная сторона актерской профессии, и переживать это годами, не имея возможности реализоваться, очень тяжело. 

Но на данный момент, в том числе из-за нашей работы над спектаклем, у меня сложилось очень философское отношение к забвению и смерти. Я не думаю, что этого стоит бояться, в противном случае профессия актера — не лучший выбор. 

Ɔ. Перед тем как стать актрисой, вы восемь лет танцевали в Большом театре, но из-за травмы ушли со сцены. Этот личный опыт как-то помог вам, когда вы готовились к роли Валентины Караваевой?

Я думаю, что и положительный, и негативный личный опыт помогает работать и над ролью, и над самим собой. Весь накопленный багаж, все ситуации, через которые мы проходим и справляемся, меняют человека. Конечно, это помогает актеру лучше понять логику своего персонажа, а ты обязательно должен ее понимать, чтобы сыграть роль, прожить жизнь на сцене со своим героем. Конечно, у меня были  драматические вещи в жизни, но я о них совершенно не жалею. Ведь как поется в песне Летова: «Что нас не убивает, то нас делает сильней». Испытания тебе даются, чтобы их выдержать, а потом использовать этот опыт в каких-то креативных процессах. 

Ɔ. Значит, есть доля правды в том, что хорошему актеру, художнику, писателю, полезно иногда страдать?

Есть такое мнение, и в какой-то степени оно правдиво. Есть исключения, я лично знаю прекрасных американских киноактеров, личный опыт которых не имеет никакого отношения к тому, что они представляют собой на экране. Не стоит забывать о природной харизме конкретного человека. Это такая вещь, которая, по сути, необъяснима, но порой именно она наполняет взгляд человека определенным содержанием, позволяет зрителю поверить в то, что чувствует герой. Есть ли там это содержание на самом деле или нет —  кто его знает, главное, оно есть на экране. У всех актеров свои методики, но в большинстве своем наличие каких-то личных переживаний, историй преодоления чего-то совсем не лишняя вещь в творческой сфере. Я склонна расценивать свой опыт как помощь, но это мое личное, мой способ некоего движения в профессии. 

Ɔ. Вы заговорили про американских актеров. Фильм «Осколки», в котором вы выступили режиссером, автором сценария и сыграли главную роль, снимался в Нью-Йорке с местными актерами. Есть ли какая-то принципиальная разница между подходом к работе на американской и российской площадках? 

Основные различия связаны с организацией самого процесса. Что касается съемок, то нью-йоркские актеры поразили меня абсолютной готовностью к работе с максимальной отдачей в течение всего времени, когда они находились на площадке. У них очень четкие критерии профессионального поведения, и им не свойственны эмоциональные вспышки или поведение из серии «я так вижу». Если они чего-то не понимают, то будут с тобой это долго обсуждать и в любом случае постараются осознать, как ты это видишь. Но, честно говоря, многое зависит от человеческого фактора, общения с конкретными людьми, цели каждого актера на площадке. Поэтому я не очень люблю разделять такие вещи: у них так, а у нас так. В работе я стараюсь собрать команду единомышленников, которые смотрят на проект так же, как и я, и мы все вместе одинаково хотим рассказать определенную историю. И это не зависит от страны, менталитета или языка.

Ɔ. Вы начали сниматься в начале 2000-х, поработали со многими режиссерами, сейчас делаете кино сами. Как за это время изменился российский кинематограф? 

Когда я начинала сниматься, в стране была своего рода эйфория по поводу того, что грядут большие перемены, режиссеры, сценаристы, актеры чувствовали свободу, желание делать новое кино. Это время даже называли новой волной российского кинематографа. Потом в силу разных причин, номенклатурных, политических, ситуация изменилась, и развитие авторского кино в России замедлилось. Сейчас идет новый этап становления индустрии в стране. Она у нас была огромной, профессиональной и очень своеобразной в советское время, и вот теперь выросло новое поколение. Сегодня основные усилия направлены на то, чтобы создать такую индустрию, которая будет делать разное качественное кино: и блокбастеры, и маленькие авторские фильмы, и какие-то простые комедии, и что-то гораздо более тонкое. 

В стране много людей, которые заинтересованы, чтобы наше кино развивалось. Многие его ругают и говорят, что у нас ничего нет, но я не согласна. Просто сейчас у нас очень шаткая стадия развития кинематографа. Сейчас это ребенок, который только встал на ноги и еще очень криво ходит, но если ему помочь, то он вырастет в большого красивого человека. 

Ɔ. А как сейчас обстоят дела с ролью женщины в кино? Возможно, вам часто задают этот вопрос…

Действительно стали часто задавать, потому что эта тема стала актуальной.  Я рада, что этот разговор происходит, что эта тема затрагивается и что на гендерный вопрос в кинематографе стали обращать внимание. Сейчас все довольно активно меняется, в России растет число женщин-режиссеров, да и фразы из серии «ой, это же девочковое кино» слышатся все реже, и это очень круто. Когда-нибудь это будет закреплено на юридической основе, будут созданы определенные правила, главное — чтобы все происходило без перегибов, и занимались этим люди, которые разбираются в театре и кинематографе. 

При этом киноиндустрия — достаточно узкая сфера, и наша с вами красивая дискуссия об отношении к женщинам в кинематографе — капля в море на фоне того, что в остальных сферах эти права совсем не артикулированы. Начинать нужно не с изменений в кинематографе, а с самых обычных бытовых вещей. Миллионы женщин до сих пор живут в постоянном страхе, угрозе физического насилия, и это большая проблема. Нужно бороться с этим, подписывать петиции, собирать подписи, развивать активность. И мне кажется, это гораздо важнее, нежели говорить о том, сколько женщинам дают ролей в кино и какие платят гонорары. Конечно, мне, как артистке, хочется играть больше, это нормальное желание, но я думаю, что сейчас деятелям искусства важно быть трендсеттерами, проявлять свою гражданскую позицию и в какой-то степени влиять на общество. 

Ɔ. Вы сами часто публично говорите о каких-то важных вещах в социальной сфере?

Достаточно часто. Мне в целом всегда была чужда политика, я считала, что человек искусства может высказаться через творчество. Но в жизни наступают моменты, когда ты уже не можешь абстрагироваться, ты понимаешь, что не можешь не принимать какое-то участие в этом. Сегодня я поддерживаю проекты, которые связаны со здоровьем, людей, которые оказались в ужасно несправедливых ситуациях. Я также безумно уважаю людей, которые работают в благотворительных фондах, артистов, которые публично с ними сотрудничают, посвящают жизнь благотворительности и борьбе за права. Но я сама не всегда публично рассказываю о своей поддержке — часто мне самой так проще, поскольку это мое личное переживание.

Беседовала Саша Чернякова