Сценарий Людмилы Улицкой «Чума» по мотивам событий 1939 года в Москве

Сценарий «Чума» Людмила Улицкая написала в 1978 году, когда поступала на курсы драматурга Валерия Фрида при Доме Кино. Фрид отказал начинающему автору с формулировкой: «Вас учить нечему, вы и так все умеете», — после чего рукопись лежала неизданной 42 года, пока вновь не обрела актуальность. 

«Предполагается, что если ружье в первом акте висит на стене, то в последнем оно должно выстрелить. Многие годы я писала разные тексты и… не публиковала. И вдруг оказалось, ружье-то стреляет. И не холостыми патронами. Сценарий ‘’Чума’’, сочиненный очень давно, оказался неожиданно актуальным. Лучше бы этого не было! Но это так, — говорит Людмила Улицкая. — Во время карантина я разбирала книжные шкафы и полки с бумагами, нашла этот сценарий и поняла, что он точнейшим образом подходит к сегодняшней ситуации». 

Чума

Через огромную вьюжную пустыню, высвечивая фарами дрожащее пятно, подвижный вихрь снега, идет состав из товарных вагонов. Медленно, долго. Минует заваленный сугробами, едва видный под снегом город. Растворяется в снежной мгле. 

Длинное одноэтажное здание на отшибе у целого света занесено снегом. В нескольких окнах виден мутный свет. Запорошенная вывеска — названия не разобрать.

На вахте возле железной печки сидит старуха-татарка в повязанной низко на лбу косынке и большом платке поверх. Отрезает острым маленьким ножом маленькие кусочки вяленого мяса, беззубо жует. Взгляд бессмысленно-сосредоточенный.

В боксе сидит Рудольф Иванович Майер. Он в защитном костюме, в маске. Лица не видно. Руки в перчатках. Рассеивает длинной иглой культуру по чашкам Петри. Спиртовка горит, вздрагивая от каждого его движения. А движения плавные, магические.

Длинно и настойчиво звонит телефон на столе перед вахтершей. Она не спешит снимать трубку. 

— У, шайтан, кричит, орет... — ворчит старуха. Телефон не унимается. Она снимает трубку:

— Лаблатор! Ночь, говорят, ночь! Что кричишь? Нет никого. Не могу писать, нет. Майер есть! Сиди тут. Сиди, говорят!

Старуха идет в глубину коридора, стучит в дальнюю дверь, кричит:

— Майер! Телефон! Москва тебе зовет! Иди!

Она дергает дверь, но дверь заперта. Она снова стучит, кричит: 

— Майер! Иди! Начальник сердитый тебе зовет!

Майер в боксе отложил иглу, замер. Стук раздражает его.

— Сейчас! Сейчас! — голос глухо звучит из-под маски. Маска чуть сдвинулась, слетел уплотнитель под подбородком.

Старуха услышала, пошла к телефону, в трубку громко прокричала:

— Сиди жди, говорят тебе...

Майер в предбаннике снимает перчатки, маску, противочумный костюм, подтирает что-то, наконец, бегом к телефону.

— Извините, был в боксе. Да, да, ночные опыты. Всеволод Александрович, я не готов. Да, да, в принципе. Полная уверенность. Но мне нужно еще полтора-два месяца. Да, полтора... Но я не готов к докладу... Ну, если вы так ставите вопрос. Но считаю доклад преждевременным. Снимаю с себя ответственность. Да, да, до свидания.

Раздраженно кладет трубку. Старуха внимательно смотрит на Майера:

— На мене кричит, на тебе кричит. Шайтан, сердитый начальник. Кушай! — протягивает на ноже кусок вяленого мяса. Майер машет рукой:

— Нет, спасибо, Галя, — автоматически берет кусок и жует.

— Спать иди. Домой! Зачем сидеть?

Утро еще не просветлело, окно темное. Осторожный звонок в дверь. Молодая женщина зажигает маленькую лампочку, бесшумно встает, идет к двери. Ребенок спит.

Рудольф пришел к своей тайной подруге Анне Анатольевне. В заснеженном полушубке, только шапку стащил.

— Что-то случилось? — испуганно замахала ресницами Аня. Рудольф расстегнул полушубок.

— Ничего особенного. Сегодня ночью меня вызвали в Москву. На доклад в коллегию. Работа еще не закончена. Глупость какая-то. Но слушать ничего не хотят. Вынь да положь. Я еду, Анюта. Пришел сказать.

— Прямо сейчас?

— Вечером. Я опыт прервал. Сделать кое-что надо. 

— А с кем Маша?

— Уже договорился. Савелова с ней неделю побудет.

— Она ничего?

— Всё то же. Спать не ложилась. Сидит в кресле, глаза в одну точку...

Аня кладет ладонь на щеку Рудольфу, проводит до лба.

— Может, поедешь со мной в Москву? А? Дня на три?

— Как? Прямо сейчас? — удивилась Аня.

А над бортиком кровати показалась кудрявая голова, засияла, увидев Рудольфа, и вот уже девочка влезла к нему на колени.

— А, проснулась наша Крося, проснулась? — он треплет ее по макушке. — С Марьей Афанасьевной договорись, чтоб ночевала с Кросей, и поехали.

— Ну так прямо сразу. Не могу. Сейчас хоть и каникулы, но у меня там дежурство в школе какое-то…

— Отпросись, перенеси, придумай что-нибудь, а?

— Рудя, я постараюсь, мне самой знаешь как хочется…

— Дашь телеграмму мне на гостиницу «Москва», и я тебя встречу, ну?

…В купе — четверо. Рудольф сидит возле двери, накинув на плечи полушубок, рядом с ним — крепкий, со скособоченным твердым лицом мужчина, скорее молодой, чем пожилой, у столика, с противоположной стороны — красивая женщина с высоко подобранными косами, накрашенная, нарядная, расставляет на столике еду, и напротив Рудольфа — молодой парень несколько деревенского вида, но бойкий и трепливый.

— Вот так совсем другое дело, — говорит женщина, — я люблю, чтоб всё было красиво. Сейчас никто и на стол накрыть не умеет, а я люблю, чтоб вилочки, ложечки, тарелочки — всё по местам, и чтоб салфеточка была… — любуется нарезанной ровно колбасой и разложенными аккуратно кусками хлеба. Скособоченный с большим интересом смотрит на женщину, Молодой продолжает давно уже начатую тему.

— Так вот я говорю, Людмила Игнатьевна, написал я письмо и жду, ответит или не ответит. Шутка ли — академик! А у нас в сельхозинституте такой народец подобрался — ни поддержки, ничего…

— Да вы кушайте, кушайте вот! — предложила Людмила Игнатьевна, и Скособоченный взял бутерброд. Увлеченный своим рассказом Молодой человек тоже протянул руку.

— Ну, я решил самостоятельно, на свой риск. Я их взял и у себя в сарае стал воспитывать, приучать постепенно к морозу. Уже третье поколение идет. Морозоустойчивые. Сделал я доклад, они меня вроде как на смех подняли. Тогда я и написал. А что? Прямо в Академию. Двух недель не прошло — приглашение приходит. Я, слова ни сказамши, отпуск взял и еду вот. У нас вся семья такая: если кто решит что — уже не отступит…

Зябко поводит плечами Рудольф. Парень обращается к нему.

— Вот вы, извините, кто по специальности?

— Я? Медик.

— Это хорошо, это хорошо. Значит, вы тоже идею биологическую понять можете. О наследовании благоприятственных качеств под влиянием воспитания... правильного воспитания, хочу сказать…

— А-а… — протянул Рудольф. — Я, видите ли, микробиолог, боюсь, мой объект живет по другим законам.

— Как это по другим? Как это по другим? — закипятился Молодой. — Мы все по одному закону живем, по марксистско-ленинскому!

— Да вы покушайте, покушайте! — забеспокоилась дамочка.

— Это безусловно, это не вызывает сомнений, — серьезно подтвердил Рудольф. — Только микробы об этом не знают.

— В наше время все об этом должны знать! — запальчиво продолжал парень. — В прошлом году у нас среднемесячная за февраль была двадцать девять градусов. А гуси мои прекрасно перенесли. А сарайчик из фанеры, из ничего, можно сказать. Ведь если, скажем, опыты пойдут на крупном рогатом скоте, если воспитать, приучить к морозу всю скотину, и коровников можно не строить. Здесь польза какая для государства возникнет...

Отодвинулась дверь, всунулась проводница.

— Я подсажу к вам старуху, стоит в тамбуре, а? Не возражаете? Она на четыре часа всего, а?

— Да пускай, пускай сидит! — парень отодвинулся, освобождая место, в дверь протиснулась старуха с узлами.

— Можно попросить у вас чаю? — спросил Рудольф Иванович у проводницы.

— Какого чаю? Теперь до утра, выпили уже чай! — отрезала проводница.

Начали укладываться. Рудольф полез наверх, Скособоченный устроился внизу, сняв отороченные собачьим мехом летные сапоги. Старуха, подобрав ноги в растрепанных больших ботинках, притулилась в уголке, в ногах. Молодой пошел в тамбур.

В тамбуре — клетка с двумя гусями. Он наклонился, сунул кусок размоченного хлеба проснувшимся птицам, погладив высунувшуюся шею.

— Молодец, молодец мой, в Академию едем, так вот! — похлопал по плотной белой шее.

Рудольф кутается в поездное легкое одеяло, надевает меховую шапку.

Скособоченный тихо спрашивает у красивой Людмилы Игнатьевны:

— А вы сами с Москвы?

— Да. Урожденная москвичка. На Лесной улице с рождения проживаю.

— Лесная — это где?

— Возле Белорусского вокзала.

— Знаю, знаю Белорусский. А что, может, в гости пригласите, а?

— Ой, и не познакомились толком, а уже — в гости.

— Я бы в гости пришел, и познакомились бы поподробнее... Адресочек дайте...

Старуха внимательно разглядывает стоящие перед ней сапоги Скособоченного. Хорошие сапоги.

И снова — через заснеженную пустыню идет состав. В свете фар — вьюжное пятно снега и ветра, сугробы, сугробы…

Проводница со стаканом чая открывает дверь купе: 

— Эй, кто чаю-то хотел? Здесь, что ли?

Все еще спят. Рудольф Иванович свешивается с верхней полки, берет чай.

— Спасибо. Большое спасибо.

— Да ладно.

Проводница уходит. Идет к печке, моет стаканы. В тамбуре приоткрыта дверь. Пассажиры просыпаются. Поезд замедляет ход.

— Ой, выйдите, пожалуйста, мне одеться нужно! — требует Людмила Игнатьевна. 

Проснувшийся Скособоченный шарит рукой свои сапоги. Их нет. Старухи тоже нет. Зато на полу лежат растоптанные женские туфли со шнурочками.

— Сперла! Ну бабка! Сперла! — радостно заявляет Молодой.

— Как это сперла? — не понимает бывший владелец сапог. — Как это? Ну, я ей устрою! Дай мне твои ботинки, на станцию выйти! — просит он у Молодого.

— Да мне самому надо выйти! Как же я-то буду? 

— Ну надо же, ну надо же! — сдерживает смех Людмила Игнатьевна.

— А вы, извините, не выходите? Я бы ваши ботинки надел, а? Мне на станции непременно выйти надо…— искательно обратился пострадавший к Майеру. Майер поморщился, переспросил.

— В чем дело?

— Да, понимаете, старуха тут сапоги сперла, мне бы выйти на станции, позвонить, чтоб задержали, — горячо сказал Скособоченный.

— Надевайте, — поморщился Рудольф, и сосед вбивается в Майеровы ботинки.

Телеграфное отделение железнодорожной станции. Скособоченный рывком открывает дверь.

— Куда? Сюда нельзя! — кричит служащая.

Скособоченный вынимает документ, сует ей в лицо, она оседает. Он садится на стул.

— Соедини по линии…

И снова поезд — по обжитым среднерусским местам, уже приближаясь к Москве.

Вокзал. Казанский, конечно. Народ вываливает из вагона. Понуро бредет Майер. Толпа рассасывается. У вагона остается только парень с клеткой, в которой плотно лежат накрепко замороженные гуси. Он сидит перед клеткой на корточках и шепчет:

— Это что же такое? Это что же такое? И не так уж холодно было?

Слезы текут по красному здоровому лицу.

Полный текст киносценария будет доступен подписчикам «Букмейта» в течение месяца. Для всех новых читателей библиотеки по-прежнему открыт бесплатный доступ ко всем книгам и аудиокнигам на 30 дней.

О Bookmate

Bookmate — это приложение для iOS и Android с огромной библиотекой книг и аудиокниг по подписке. Кроме того, пользоваться сервисом можно в любом браузере. Bookmate Originals — книги, аудиокниги, подкасты и образовательные курсы, которые мы делаем специально для читателей Bookmate. Приложение работает в России и по всему миру — в Европе, странах Латинской Америки.

О Редакции Елены Шубиной (АСТ)

«Редакция Елены Шубиной» — издательство, объединяющее более 200 знаковых писателей. Книги РЕШ — актуальная проза: художественная и мемуарная. Это сочетание литературного текста и высококлассного стандарта редакционной подготовки. Редакция Елены Шубиной — многолетний партнер проекта «Сноб».