Адам Хиггинботам: Чернобыль: История катастрофы
В среду, 30 апреля, накануне первомайских праздников, наполнявших улицы советских городов парадами и демонстрациями, ветер снова переменился. В этот раз он повернул почти прямо на юг, неся от Чернобыльской станции на Киев заряженные альфа- и бета-частицы аэрозолей вместе с опасно высоким уровнем гамма-радиации в виде йода-131 — радиоизотопа, накапливающегося в щитовидной железе, особенно у детей. Ровно в час пополудни уровни радиации на улицах украинской столицы начали внезапно расти. К вечеру на проспекте Науки, вблизи центра Киева на восточном берегу Днепра, уровень радиации достиг 2,2 миллирентгена в час (22 микрозиверта в час) — в сотни раз выше нормы. Продвижение радиоактивного облака было отмечено Госкомгидрометом СССР, в тот же день отправившим секретный доклад Рыжкову в Москву и партийному руководству в Киеве, включая первого секретаря Щербицкого.
Обычно сдержанные медики в Министерстве здравоохранения Украины начали паниковать. Они обсуждали, какие меры нужны против радиоактивных аэрозолей и как предупреждать киевлян. Но они ничего не предпринимали. Валентин Згурский, председатель Киевского горисполкома и ответственный за гражданскую оборону, когда-то работал на заводе, производящем гамма-измерительную аппаратуру, и понимал опасность радиации. Он пытался убедить Щербицкого отменить первомайскую демонстрацию, которая утром следующего дня должна была пройти через центр города. Но первый секретарь сказал ему, что приказ пришел из Москвы. Демонстрация состоится, и ожидается, что все они, со своими семьями, будут на ней присутствовать, чтобы показать жителям Киева, что причин для паники нет.
Наутро подготовка к демонстрации шла как обычно. В Киеве развесили флаги и транспаранты, улицы заполнились людьми. В 10:00 первый секретарь должен был приветствовать первые колонны демонстрантов с трибуны на площади Октябрьской Революции. Но за десять минут до начала его нигде не было. Члены украинского Политбюро и прочее начальство стали волноваться: никто, кроме первого секретаря, не мог открыть процессию, и он ни разу не опаздывал на парад. Наконец «Чайка» Щербицкого взлетела на холм к трибуне и резко остановилась. Щербицкий, с красным лицом, бормоча ругательства, выбрался с заднего сиденья.
«Я ему сказал, что нельзя проводить демонстрацию на Крещатике, — пробормотал он собравшимся. — Это не Красная площадь. Это овраг, там накапливается радиация… А он говорит: партбилет на стол положишь, если напортачишь с демонстрацией».
Он был в ярости. Ни у кого не было сомнений, о ком он говорил. Единственный, кто в Советском Союзе мог угрожать ему исключением из партии, был сам Горбачев.
«К черту все, — сказал Щербицкий. — Давайте начинать».
И радостные толпы начали шествие по широкому Крещатику. Солнце, тепло, праздничная атмосфера. Колыхалось море красных флагов, проезжали платформы, украшенные яркими весенними цветами, за рядами ветеранов партии в серых костюмах и красных шарфах шли, размахивая ветками цветущей вишни, пионеры в белых рубашках и красных галстуках, за ними — танцоры в вышиванках и традиционных широких шароварах…
Неся детей на плечах или ведя их за руку, жители столицы проходили в колоннах под знаменитыми киевскими каштанами, держа воздушные шары и плакаты с портретами советских и украинских партийных лидеров, проходя мимо фонтанов площади Октябрьской Революции, где огромные лики Маркса, Энгельса и Ленина безучастно смотрели с грязных фасадов жилых домов.
Щербицкий, который махал рукой и по-отечески улыбался с трибуны, перед которой проходили его подданные, сделал некоторые уступки ввиду опасностей радиоактивных осадков, несомых ветром. Вместо четырех часов демонстрация продолжалась два часа, вместо обычных 4000–5000 участников от каждого района проходили по 2000 человек. Но первый секретарь проследил, чтобы его сын Владимир был на демонстрации. Згурский привел трех сыновей и двух внуков. Кое-кто из стоявших на трибуне в то утро запасся дозиметрами и тайком, но часто посматривал на них. Остальные просто бросали взгляды на небо.
Позднее, когда ветер снова поменял направление, угрожая отнести шлейф радионуклидов на север к Москве, советские пилоты неоднократно вылетали посыпать облака йодистым серебром, которое осаждает влагу из воздуха. Столица СССР избежала радиации. Но в 300 км к югу от Москвы крестьяне видели, как на сотни квадратных километров плодородной почвы проливается черный дождь.
В Москве первомайская демонстрация, как всегда, проходила через Красную площадь, и в городе воцарялась карнавальная атмосфера. Шеренги демонстрантов шли мимо Мавзолея Ленина из красного гранита, размахивая красными гвоздиками и красными знаменами под взглядами Горбачева и других членов Политбюро. Но после этого предсовмина Рыжков собрал очередное экстренное совещание оперативной группы по Чернобылю. Участвовали с десяток министров, включая министров здравоохранения, обороны и иностранных дел, а также Лигачев и Чебриков. Физиков за столом возглавлял Анатолий Александров, директор Курчатовского института.
Пока на улицах города продолжался праздник, оперативная группа решала чрезвычайные проблемы, по спирали расходящиеся от Чернобыля. Было сказано, что Министерство здравоохранения не справляется со своими обязанностями в условиях кризиса. Рыжков вывел министра из состава комиссии и передал управление его заместителю Олегу Щепину. Рыжков потребовал, чтобы тот ежедневно докладывал о числе жертв аварии, о том, сколько человек госпитализированы в СССР и скольким поставлен диагноз «острая лучевая болезнь». Несмотря на переезд из Припяти в Чернобыль Щербина, Легасов и другие члены правительственной комиссии уже подверглись воздействию опасных уровней радиации, их следовало оперативно заменить. Возможно, придется заказать медикаменты на Западе и заплатить за них в твердой валюте, также нужно серьезно рассмотреть предложения иностранных врачей приехать в Москву и помочь в лечении жертв радиации.
Начальник Генштаба маршал Ахромеев сообщил, что части Министерства обороны начали работы по обеззараживанию в районе, непосредственно примыкающем к Чернобыльской станции, но срочно нужны еще люди, поскольку радиация продолжает распространяться. Было также понятно, что попытки скрыть правду от мирового сообщества, похоже, только ухудшили ситуацию. Западные дипломаты и корреспонденты засыпали Москву протестами и вопросами о природе и масштабе инцидента. Рыжков решил провести пресс-конференцию для иностранных журналистов и поручил подготовить ее Щербине, Александрову и Андранику Петросьянцу, председателю Госкомитета по использованию атомной энергии.
Людям, которые сменят членов правительственной комиссии, Рыжков приказал вылететь в Чернобыль на следующий день. Новую команду возглавил бывший министр авиационной промышленности Иван Силаев. Его советником по науке, предназначенным заменить Валерия Легасова, стал Евгений Велихов — сосед Легасова и его главный соперник в борьбе за пост главы Курчатовского института.
Когда совещание закончилось, Рыжков отправился к Горбачеву. Рыжков и Лигачев, консервативный лидер партии, решили, что пришло время им посетить место аварии. Рыжков сообщил Генеральному секретарю об их намерениях и ждал, что Горбачев присоединится к ним. Но очевидно, эта идея не приходила в голову советскому лидеру. На следующий день Рыжков и Лигачев вместе с главой КГБ полетели в Киев без него.
В сопровождении Щербицкого члены Политбюро полетели на вертолете на Чернобыльскую станцию. Побывали в деревне, где разместили эвакуированных из Припяти. Рыжков был удивлен их странным спокойствием и заподозрил, что они все еще не в курсе размеров постигшего их бедствия. Эвакуированные спросили, когда им разрешат вернуться домой, и высокие начальники не смогли ответить. Сказали, что нужно ждать и проявить терпение.
В 14:00 Рыжков и Лигачев заслушали доклады в Чернобыльском райкоме партии. Разговор вновь зашел об эвакуации населенных пунктов вокруг атомной станции. Щербина сказал Рыжкову, что эвакуация из 10-километровой зоны только началась.
На столе лежали карты радиационной разведки Особой зоны вокруг атомной станции, составленные военными, метеорологами и геологами, все совершенно секретные, поскольку на них показывалось распространение радиоактивного заражения от Чернобыльской станции. Наложенные одна на другую, они показывали кляксу со рваными краями с центром в Припяти, распространяющуюся на юго-восток и покрывающую Чернобыль, а на севере пересекающую границу с Белоруссией. Длинный след тяжелого выпадения тянулся на запад, формируя раздвоенный язык по направлению к городам Вильча и Полесское. Заражение вышло далеко за пределы 10-километровой зоны и теперь угрожало десяткам тысяч людей на огромной территории — в некоторых местах до 30 км от ЧАЭС.
Рыжков внимательно изучал карты. Какие-то места казались безопасными, другие безопасными явно не были, а в некоторых деревнях выпадение произошло пятнами и менялось от улицы к улице. Надо было срочно что-то делать, но трудно было понять, что именно. Все в комнате ожидали его решения.
— Будем эвакуировать население из тридцатикилометровой зоны, — наконец сказал Рыжков.
— Из всей полностью? — спросил кто-то.
— Из всей полностью, — ответил Рыжков и для убедительности обвел область на карте. — И начнем немедленно.