«В автобусе никто не сядет рядом, пока все места не будут заняты». 4 монолога о расизме и ксенофобии  в России

Маймуна Диана Кпумие Йибем, студентка, 21 год: 

Маймуна Диана — мое полное имя, Кпумие Йибем — фамилия. Их достаточно сложно произносить, поэтому во всех соцсетях, да и в жизни я представляюсь как Майя Грин. Я родилась в Харькове, моя мама украинка, а отец — африканец из Камеруна. В Москве я живу с девяти лет.

Впервые с проявлениями расизма я столкнулась в школе. Надо мной много издевались, и сначала я не понимала, почему. Я была достаточно энергичным ребенком, и думала, что не всем нравится мое поведение. Но однажды я повздорила с одноклассником, и он сказал фразу, которую я не ожидала услышать: «Ты не должна с нами учиться, ты должна здесь убирать». Я поняла, на что он намекал, только когда пришла домой и рассказала об этом случае маме. Мне было очень неприятно, я расплакалась.

К сожалению, даже со стороны мамы я иногда замечала странную реакцию. Когда я росла, моей маме не нравилось, что я слишком сильно загораю или что у меня слишком широкий нос. Она всегда старалась его придерживать, чтобы он был у́же. Я понимаю, что мама делала это не сознательно. У нее были плохие отношения с отцом, поэтому она не хотела, чтобы я была на него похожа. Для мамы я всегда была самой красивой, но у окружающих часто были другие представления о том, как выглядят красивые люди. И долгое время я старалась соответствовать этим представлениям, например, выпрямляла волосы, чтобы быть как все, не выделяться. 

С возрастом я начала понимать, что дело не в моем поведении или внешности, а в реакции на это других людей. Я по прежнему сталкиваюсь с расистскими шутками и замечаниями, даже в университете, но теперь я не плачу. Однажды я поссорилась со своим одногруппником, он разозлился и сказал: «Ку-клукс-клана на тебя нет!» Я очень рассердилась, но свела это все в шутку. Я считаю, что расизму нет места в человеческих жизнях. Если я буду отвечать на расизм агрессией, он никуда не денется.

Поэтому, читая новости из США, я полностью принимаю сторону тех, кто проводит мирные акции. Это правильно, нужно предпринимать какие-то действия, особенно в тех странах, где государство действительно реагирует на то, что происходит. Но, к сожалению, во-первых, из-за людей, которые воспользовались происходящим и устроили хаос, эти митинги войдут в историю не как мирный протест, а как погромы на расовой почве. А во-вторых, пытаясь привлечь внимание к проблеме расизма, люди забывают, что расизм бывает не только по отношению к людям с черной кожей, но и по отношению к белым, к китайцам, к индусам и представителям других рас. Расизм — это разноцветная проблема. Грабежи и мародерство не имеют к ней никакого отношения.

Аня Айвазян, директор по коммуникациям Change.org в России, 32 года: 

Моя семья переехала в Россию из Армении, когда мне было восемь лет. Сложно сказать, когда я впервые столкнулась с проявлениями ксенофобии, но то, что мы теперь «другие» и почему-то хуже остальных, я поняла очень быстро. Можно ли считать расизмом то, как в России относятся к людям из кавказских республик и среднеазиатских стран, евреям или коренным народам? Я не специалист и могу быть неправа, но в моем понимании это и есть расизм — когда твоя жизнь становится автоматически сложнее, потому что у тебя определенный разрез глаз, цвет или оттенок кожи, размер носа, цвет волос и так далее. Что испытывают в России темнокожие люди, я боюсь даже представить. Я часто вспоминаю кавээновскую шутку из детства про кавказца, который решает поменять свою фамилию на русскую, а знакомый ему говорит: «Так бьют ведь не по паспорту, а по роже».

Вот в такой реальности я жила. В соседнем дворе были скинхеды — и ощущение опасности всегда было где-то рядом. Но даже если бы в нашем районе жили одни профессора и ученые, уберечься от системного расизма, который поджидает на каждом шагу — от замечаний в общественном транспорте до унизительных ремарок про «хачей» в кругу интеллигентных друзей, — невозможно. Дискурс про нацменов и титульную нацию, с которым я выросла, имел довольно сильные побочные эффекты: я всегда старалась показать свою вписанность в российское общество, закрепить за собой место, как будто если я буду чуть более армянкой, чем нужно, мне быстро укажут на дверь. Моя бабушка называет это «быть на птичьих правах».

Я рада, что в обществе сейчас началась дискуссия о расизме, но не буду скрывать, что часто она дается мне с трудом. Видеть, как многие уважаемые люди высмеивают Black Lives Matter, как разговор об огромном важнейшем движении сводится исключительно к разбитым витринам, натыкаться на расистские мемы больно, особенно, когда у себя дома за примерами расизма далеко ходить не нужно и ты с этим вырос. На Change.org петицию с требованием призвать к ответу всех виновных в смерти Джорджа Флойда подписали 17 миллионов человек — и это не только американцы, это люди из самых разных стран. Мир меняется — и мы тоже будем меняться вместе с ним. По крайней мере, теперь у меня есть возможность открыто говорить о своем опыте, и меня слышат. Для меня это уже огромный шаг.

Оливер Сика, юрист, 30 лет:

Я живу в России уже 12 лет, и с проявлениями расизма я так или иначе сталкиваюсь почти каждый день. В 2008 году я приехал в Россию из Кот-д’Ивуара. Поступил в РУДН. Сейчас я живу в Барнауле. В Москве и Барнауле на меня реагируют по-разному. В Москве, конечно, бывали случаи, когда меня называли обезьяной, но чаще там всем плевать на других, все заняты своими делами. В Барнауле на меня постоянно обращают внимание, оглядываются, сигналят из машин, некоторые даже снимают на телефон.

В целом в России я чувствую себя в безопасности. Я могу спокойно гулять по улицам, но когда нахожусь в помещении с другими людьми, боюсь испугать их своей внешностью, цветом своей кожи. Многие люди меня пугаются, шарахаются от меня. Например, когда я сижу в автобусе, никто не сядет рядом со мной, пока все места в автобусе не будут заняты. А если кто-то и сядет рядом, то я замечаю, что человек очень сильно переживает, в воздухе повисает какая-то напряженность. Не знаю, почему так происходит, может быть эти люди думают, что я их сожру, но мне приходится здесь жить, потому что у меня здесь жена и ребенок.

По образованию я юрист, но в России меня никто не берет на работу по специальности. Моя внешность мешает мне найти работу, я уверен в этом на 100%. Для юриспруденции у меня неподходящий цвет кожи. У меня российское гражданство, но это ни на что не влияет. Влияет только моя неславянская внешность. Напрямую мне никто не говорил, что я не подхожу из-за цвета кожи, но после собеседований, как правило, я получаю по электронной почте отказ без объяснения причины. Без проблем я могу устроиться только в сферу обслуживания, официантом, например. Никто не обращает внимания на мои интеллектуальные способности, всем нужна экзотика — акцент и цвет кожи.

Когда я переезжал в Россию, я даже подумать не мог, что из-за цвета моей кожи люди будут меня избегать, сторониться, показывать пальцем или спрашивать: «А где ты так загорел?» Это такая «шутка», но ведь важно, с каким посылом они это говорят. У меня на родине живет много европейцев и афроамериканцев. Все мы отлично уживаемся, нет ничего похожего на то, что происходит в России.

Мне не нравится, как российские СМИ преподносят происходящее сейчас в США, потому что рассказывают в основном о погромах. Нужно понимать простую вещь: есть отдельные группы людей, настоящие банды, которые громят все вокруг. Эти мародеры к протесту не имеют вообще никакого отношения. Да, закрывать глаза на это нельзя, но не нужно перегибать палку и игнорировать то, что есть и цивилизованные люди, которые пытаются мирно отстаивать свои права. О них большинство СМИ просто-напросто не рассказывает.

Надин Лахбаби, продюсер, 24 года:

Я наполовину марокканка, наполовину белоруска. Росла в Могилеве и всегда была «белой вороной». Помню, однажды я покупала в киоске журнал, ко мне подбежали два парня и стали бить меня ногами, крича, что я черная. Мне было 11 лет, и я очень сильно плакала. Наверное, это единственная дикая история, которая со мной произошла, хотя смотря что считать дикостью.

Когда моя семья переехала в Москву, я пошла в грузинскую школу. Я видела, как русские ребята наезжают на «хачей», и как «хачи» наезжают на русских. И в принципе в этом замесе прошла вся моя школьная пора. Но когда я стала учиться в университете, я уже ни с чем подобным не сталкивалась. Я считаю, что образование, воспитание, возраст и осознанность — лучшее лекарство от расизма. Расизм ушел из моей жизни, как только меня стали окружать взрослые адекватные люди с какой-то интеллектуальной базой. 

Что касается расизма в Штатах, то, на мой взгляд, это очень противоречивая история. Я все-таки на первое место ставлю полицейский произвол, а уже потом то, что парень был темнокожим. Возможно, потому что я живу в России, где полицейский произвол — больная тема.

Подготовили Ксения Праведная, Александр Макаров