Лучшее за неделю
1 июля 2020 г., 08:20

Кирилл Лятс: Гитлерград

Читать на сайте
Иллюстрация: Милица Чарнецкая

Глава 1

1.

Вальдемар шел по вечернему городу. Навстречу шла веселая толпа, горланившая баварские песни. Сегодня была пятница, и можно было позволить. Трое парней и четверо девушек, хохотавшие, видимо, от недавно выпитой полрюмочки шнапса — вряд ли больше, сейчас в Гитлерграде готовили такой шнапс, что можно было слететь с катушек с полной рюмки, сразу видно, что русские технологи, работавшие в Баварии, внесли свой древневодочный вклад в рецептуру, — перекрыли половину Маннергейм-штрассе, бывший Невский. Веселые фольксвагены-жуки, бибикая, старались их объезжать, а какой-то опель-грузовичок плелся за последним баварцем, по-видимому, никуда не спеша.

Вальдемар зашел в одну из многочисленных подворотен, скользнул взглядом по стенам типичного двора-колодца, коими славился город, который немецкие жители между собой злорадно прозвали Гитбургом (*git — мерзавец, по-немецки), и остановился на голубеньких шторках третьего этажа. Они были закрыты.

— Ясно, сюда больше ходить нельзя, — подумал Вальдемар и, быстро развернувшись, столкнулся с одним из поющих баварских парней, который был уже вполне трезв.

— Герр Штольц?

— Да.

— Герр гауляйтер вызывает вас к себе.

— Сейчас?

— Немедленно, герр Штольц, следуйте за мной.

Вальдемар с баварцем снова вышли на Меннергейма и пошли в сторону Адмиралтейства, которое с 1944 года стало зданием администрации восточных земель. Собственно, там и располагался кабинет гауляйтера Хеннинга фон Трескова.

2.

Хеннинг Герман Роберт Карл фон Тресков стоял у любимого окна с видом на Маннергейм-штрассе, угадывая вдали, у московского вокзала статую финского генералиссимуса, венчавшую переименованный в его честь Невский проспект. Фон Трескову не удалось переубедить Бормана не называть Ленинград в честь этого конченного придурка, которого он, тогда еще первый офицер Генерального штаба группы армии Центр, самолично подорвал в Смоленске в марте 43-го.

Находившийся тогда в Берлине и ставший канцлером Мартин Борман, опередивший застрявшего в войсках Геринга, вызвал Трескова и поговорил с ним начистоту.

— Хеннинг, — начал Борман, — я догадываюсь, что наш фюрер погиб не от гранаты смоленских партизан, а с вашей помощью. Мюллер мне доложил мне, что за вашей организацией давно ведется наблюдение, ваши взгляды противоречат идеям нашего фюрера и вы явно тяготитесь великой миссией Германии.

— Господин канцлер…

— Не перебивайте. Вы знаете, что мы все устали от Адольфа, и, в общем, мы решили, что не так уж и важно, как он погиб, но мы, для важности дела, будем считать, что погиб он геройски, в борьбе с врагами, согласны, Хеннинг?

— Да, мой фюрер!

— Брр… Давайте без этой адольфовщины… Пожалуй, вернемся к гражданскому обращению, которое было при Гинденбурге. Просто — канцлер.

— Яволь!

— А вообще, можете называть меня Мартин, не публично, конечно, а когда мы тет-а-тет. Все-таки мы многим вам обязаны, герр Тресков.

Гауляйтер вспомнил этот разговор и улыбнулся. Сколько времени прошло — целых 17 лет.

Тогда, весной 43-го, Борман поручил фон Трескову немедленно начать со Сталиным переговоры о перемирии, которое и было заключено 22 апреля 1943 года. Демаркационная линия проходила по линии фронта, при этом Ленинград переходил Германии и ее союзнику Финляндии.

Через полгода Борману удалось договориться с Маннергеймом о передаче города в исключительное владение Рейху, после чего туда была перенесена ставка управления восточными территориями, а фон Тресков был назначен гауляйтером.

— Разрешите? — Вальдемар зашел в кабинет гауляйтера.

— Входите, Штольц, входите, как раз думаю о вас. Присаживайтесь.

Собеседники расположились на мягких имперских кожаных диванах, которые фон Тресков привез с собой из Берлина.

— Надо бы их заменить, — подумал гауляйтер, впрочем, он думал так каждый раз, когда присаживался на диван, но так и не менял. Запах Берлина и молодости всякий раз его останавливал. — Я попросил вас зайти, чтобы обсудить важное поручение. Вы же, как я понимаю, из русских немцев?

— Не совсем так, герр фон Тресков, отец мой был из них, но уехал из России еще до Первой мировой. Я родился уже в Дрездене.

— Тем не менее, насколько я знаю, вы возвратили себе фамильную квартиру на Гороховой, прямо рядом с гестапо, и какое-то имение под Смоленском.

— Так точно, герр гауляйтер, в конце сороковых, когда на восточных землях возвращали экспроприированное у немцев, мне удалось вернуть некоторое отцовское имущество.

— Похвально, то есть у вас есть в крови что-то русское, не может не быть.

Гауляйтер снова посмотрел в окно.

— Знаете, Вальдемар, мы сейчас назначаем посла в Москву…

Штольц вытянулся и щелкнул каблуками.

— Нет-нет-нет, вам я не предлагаю быть послом. Туда поедет Криста-Венфридис Шуленбург, по стопам отца, так сказать… Хороший был человек, — фон Тресков посмотрел куда-то вдаль. — Вам я хотел дать особое задание, поедете под видом коммерсанта, но ваша цель — определить намерения Советов. Ходят слухи, что они опять готовятся к войне. Нам бы не хотелось этого.

Посмотрите, пооботритесь там. Может, поможете наладить какие-то коммерческие связи. Главное же, попробуйте войти в доверие к Жукову. Все зависит от него. Ну и докладывать будете только мне. 

— Это не военная операция? Абвер не расстроится, что все проходит мимо него?

— Не расстроится, я согласовал это с Борманом. — Гауляйтер нажал на кнопку вызова адъютанта. — Альфред, позовите Клауса.

В кабинет вошел давешний баварец, который выследил и привел сюда Штольца.

— Клаус, познакомьтесь со Штольцем поближе, а завтра обеспечьте его всем необходимым для отправки к Советам. И да, вы едете с ним в Москву. Поговорите с Сименсом, чтобы они подготовили все бумаги. До свидания, господа!

Фон Тресков пожал обоим руки и проводил до дверей.

Помимо управления восточными землями, на нем лежала задача поддерживать отношения с Советами, которые оставляли желать лучшего. Жуков, который сменил Сталина на посту генсека ВКП(б) в 53-м, жаждал реванша. Он не мог простить покойному генералиссимусу мирного соглашения с немцами после ряда одержанных им лично побед. Фон Тресков его понимал, но сегодня не 43-й, а 60-й, Германия уже запустила человека в космос, владеет атомной бомбой, сосредоточила в своих руках всю индустриальную мощь Европы — неужели Жуков не понимает, что война будет кровопролитной и изнурительной?! Безусловно, нужен человек, который его убедит в никчемности примитивных порывов. Лучше все-таки заключить мирный договор и жить дальше, переходить от взаимной подозрительности к сотрудничеству.

Именно этого ждал гауляйтер, отправляя Штольца в Москву.

3.

Тем временем Вальдемар в сопровождении Клауса отправились в Сенат — подвальная пивная у памятника Петру Первому, великому российскому царю. В Сенате было накурено, на стойке танцевали русские девицы, хотя и парочка немецких фройляйн кокетничала рядом с подвыпившими посетителями. Немецкая, финская и русская речь вперемешку создавала приятный гул гитбуржской пятницы.

— Пойдем к нашему столику, — Клаус показал рукой в дальний угол, где Штольц увидел всю ту же знакомую компанию. — Гретхен, Анхен, Фриц, Альберт, Анна-Мария, Барбара, — представил Клаус своих друзей.

Вальдемар пожал всем руки и присел рядом с Гретхен.

— Хочешь выпить? Шнапс, водка, пиво? — Гретхен уже звала кельнера, энергично размахивая слегка пьяной рукой.

— Пожалуй выпью пива, завтра рано вставать.

— Милый, — Гретхен уже почти висела на его плече, — ну зачем рано вставать в субботу-у-у-у?! А?

— Дела, фройляйн!

— Гретхен.

— Дела, Гретхен, — Вольдемар дал кельнеру две рейхсмарки и попросил принести всем пива.

— Мне шнапса! — успел вставить Клаус.

— Зер гут, метр пива и бутылочку шнапса.

— Ты мой герой! — крикнул Клаус и погрузился в созерцание бездонной пропасти в декольте Анны-Марии.

— Пойду покурю, — Вальдемар достал любимый дрезденский «Империум» и стал пробираться к выходу.

На улице было чудесно. Вальдемар вышел на набережную и облокотился на гранитную плиту. Перед ним плескалась ночная Нева, перемывая волнами звезды северного неба. Пахло морем и надвигающимся летом.

— Интересно, наверняка тут прогуливался мой дед, и прадед тоже… Теперь вот и я в этом городе, удивительно.

— Ты куда убежал?! — Гретхен бесшумно подошла и обняла его сзади.

— Вышел покурить, подумать.

— Дай сигаретку, — девушка развернулась спиной к реке, изогнувшись и впившись Вальдемару в глаза своей слегка пьяной улыбкой. Штольц протянул ей пачку. Гретхен подцепила ухоженными ноготками сигаретку и прикурила от зажженной Вальдемаром спички. Глубокая затяжка и томный горячий выдох…

— Знаешь, так здорово, что Клаус привел тебя к нам. Я тогда еще на улице тебя увидела и подумала, вот бы познакомиться с таким породистым парнем. Не поверишь, но Клаус, оказывается, искал именно тебя, вот сволочь, он позвал нас прогуляться, но повел нас именно туда, где мы тебя встретили.

— Да, я так и понял, что все это было не случайно, он меня нашел потом.

— Да, он нас бросил и пошел за тобой, а потом привел тебя в Сенат. Люблю это место. Самое вкусное баварское пиво именно здесь. Ты знаешь, что тут открыли огромную пивную фабрику. Отец Альберта. Да, он такой богач, этот Альберт. Ну ничего, Анна-Мария его немножечко подразорит… — Гретхен начала хохотать и закашлялась.

— Наверное, тебе не стоит курить, — Вальдемар взял сигарету из пальцев девушки, — слабые легкие.

— Перестань, я курю уже 10 лет.

— А сколько тебе? — Штольц взял Гретхен под руку, и они медленно пошли в сторону Исаакия.

— 25, я уже взрослая девочка!

— Давно в Гитбурге?

— 7 лет здесь, приехала вместе с Клаусом и Анной-Марией. Мы учились в одной гимназии в Ростоке, его позвали в управление Восточными землями, и он предложил поехать с ним. Все равно в Ростоке скучно, а здесь такая жизнь! — Гретхен снова захохотала и закашлялась. — Только по родителям немного скучаю. Но я им звоню. Почти каждый день. С работы это бесплатно.

— А я здесь с 45-го, уже 15 лет. Здесь жил когда-то мой отец, он погиб еще в Первую мировую при Вердене. Я родился за год до его смерти.

— О-о-о-о, так ты старичок, а на вид и не скажешь! Женат?

— Нет, как-то не довелось.

Гретхен взглянула на кавалера с новой стороны и обняла его руку двумя ладонями.

— Пошли уже куда-нибудь, мне холодно, ветер!

— Ты же из Ростока — там такие же ветра!

— Не знаю, видимо, дома все было теплее, а здесь как начнет дуть, так просто кошмар!

Вальдемар снял с себя пальто и накинул на плечи Гретхен.

— Ты же замерзнешь!

— Да мы уже пришли, — Штольц достал из кармана связку ключей.

— В гестапо?! — слева за высоким ампирным забором возвышалось серое здание секретной канцелярии.

— Да нет же, — Штольц засмеялся, — мой дом напротив. Ужасное соседство, но ничего не поделаешь, это квартира моего отца, которая досталась теперь мне.

Он открыл парадную и включил свет. Гретхен проскользнула за Вольдемаром и скинула пальто.

— Подожди, тут прохладно, а нам еще на третий этаж подниматься.

— Ничего, я пробегусь, — Гретхен вспорхнула на ступеньки и понеслась в развевающемся платье на третий этаж.

Вальдемар по-спортивному припустил за девушкой, но догнал ее только на втором этаже, и то, потому что она резко затормозила, развернулась и поцеловала его в губы.

— Подожди, не здесь, остался один этаж!

— А я не могу ждать целый этаж, — от нее волшебно пахло алкоголем и парижским Magie.

— Тогда ты целуй, а я подниму тебя к небесам, — Вальдемар подхватил Гретхен и пробежал с ней еще три пролета, проявил навыки открывания двери вслепую, толкнул дверь и донес свою фройляйн до глубокого кресла в гостиной.

— Мы дома, пойду заварю кофе, — Вальдемар включил телевизор и пошел на кухню.

В этот момент зазвонил телефон.

— Алло, а-а-а, Клаус. Да, я дома. Да… Когда? Утром? Хорошо, заходи к 10 утра, я буду готов. Спокойной ночи.

— Клаус звонил, — крикнул Вальдемар из прихожей, — зайдет завтра утром. Они уже разошлись по домам, ну, или по крайней мере, он уже дома.

Штольц заварил кофе в маленькой турочке, разлил по чашечкам и понес в гостиную, прихватив с полки плиточку финского шоколада. Гретхен мирно спала, свернувшись калачиком в большом отцовском кресле. Вальдемар аккуратно перенес ее на кровать, укрыл пледом и погасил свет.

4.

Его разбудил энергичный стук в дверь.

— Майн Готт, кого это принесло в четыре утра! — Гретхен по-прежнему тихо сопела под пледом. Штольц засунул ноги в тапочки и пошел в прихожую.

— Кто?!

— Откройте! Гестапо!

Глава 2

5.

В Ставке, которой назывался Большой Кремлевский дворец с тех пор, как генсеком стал Жуков, было, как всегда, не протолкнуться. Повсюду сновали офицеры, слышался характерный звон перескакивающих кареток, в кабинетах громкие голоса раздавали какие-то команды, сопровождая их отборнейшим матом, а на плацу перед дворцом без устали маршировали солдаты. Через Боровицкие ворота в Кремль влетел черный ЗиМ и, попетляв немного, замер у входа в Ставку. Из машины выскочил молодой офицер в мундире, капитан второго ранга, и, отдав честь караулу, быстро поднялся на третий этаж.

Жуков вместе с двумя генералами склонился над картой. Она ему, эта карта, и во сне снилась. С 43-го года ничего на ней не менялось. Хотя он мысленно двигал по ней танки и разворачивал артиллерию. Но с заключенным перемирием приходилось считаться. А ведь как все славно было: победа под Сталинградом, чуть-чуть не дошел до Смоленска. Стягивали войска на южном направлении и почти прорвали блокаду Ленинграда.

Жуков снова вспомнил о тех славных сражениях. Он как раз готовил наступление на Смоленск, когда ему позвонил Сталин: «Товарищ Жуков, хочу вас поздравить! Гитлер помер!» — сказал тогда Главнокомандующий ему по телефону.

— Бесконечно рад, товарищ Верховный Главнокомандующий! Это ускорит нашу победу!

— Подожди, Георгий! Здесь надо подумать!

Сталин думал пару дней, ни с кем не обсуждая и даже не общаясь. Потом снова позвонил Жукову: «Георгий, там в Смоленске, рядом с тобой, фон Тресков, порученец Бормана, нового канцлера Германии, хочет с тобой встретиться, обсудить условия перемирия. Поезжай, обсуди и обязательно подпиши».

Жуков был в этот момент под Белгородом, и до Смоленска, если не по минам и окопам, часов восемь ходу. Он и рванул. Из свиты только Курганский. Ну, восемь не восемь, за двенадцать доехали. В полуразрушенном здании уездной администрации состоялась его первая встреча с Хеннингом фон Тресковым.

— Господин маршал, я хотел бы обсудить с вами условия перемирия. Гитлер погиб, больше ни у кого в руководстве Рейха нет желания продолжать войну с Россией. Мы хотели бы предложить господину Сталину заключить перемирие и закрепить демаркационную линию по линии фронта, а позже уже подготовить мирный договор, в рамках которого обо всем договориться.

— Господин Тресков. Я безусловно рад, что ваш Гитлер погиб. Нашей стране его планы принесли много бед, но не кажется ли вам, что стоило бы вернуть границы к соглашению августа 1939 года, когда мы были еще союзниками?

— Господин Жуков, я понимаю ваше беспокойство, но, поверьте, мы будем делать все возможное, чтобы восстановить добрососедские отношение, а для этого, как мы понимаем, нам надо будет договориться о границах.

Жуков повернулся к Курганскому:

— Коля, со Ставкой связь установлена?

— Так точно, товарищ маршал!

— Соедини!

Жуков вышел в соседнюю комнату поговорить со Сталиным. Беседа длились почти сорок минут. Пару раз он хотел бросить трубку, один раз даже чуть было не сказал: «Вы прямо как Троцкий, который сдал полстраны в Брест-Литовске», но сдержался, потому что это было бы последнее, что он вообще кому-то сказал.

В итоге Сталин категорично потребовал от Жукова подписать перемирие с разграничением по линии фронта.

— А Ленинград? Они просят Ленинград!

— Пусть забирают, ты потом отобьешь!

Сталин смалодушничал. Поверил Борману, что теперь все будет по-другому, мир, спокойствие, сотрудничество.

Ну да, вернули всех пленных. Они все равно мимо проехали на новые стройки пятилетки. Стрелять, убивать перестали. Но сколько потеряли территорий! Почти вся Украина, Прибалтика, Финляндии пришлось все обратно отдать, и самое главное — Ленинград. И еще ведь, суки, специально его в Гитлерград переименовали. Чтобы мы зубами от злости скрипели.

Когда Сталин умер, Жуков по общему согласию стал руководителем страны. Собственно, больше никто и не мог бы удовлетворить потребность ее жителей в справедливости. Если к Прибалтике привыкнуть не успели, то Украина была плоть от плоти своя. Минск, Могилев, Смоленск — исконные русские земли, которые сегодня принадлежали немцам.

Такой мир никого не устраивал, и потому с Жуковым были связаны все чаяния и надежды.

А Жуков ждал уже 7 лет. Он понимал, что за сталинские десять лет перемирия Германия набралась сил. Последний враг, Британия, уже подписала с Борманом мирный договор и начала торговлю. Тем более что Германия уступила Англии часть французских колоний и Исландию.

США были далеко, и после того, как их не позвали к дележу европейского пирога, отстранились от дел Старого Света совсем. Напряженными были только германо-советские отношения, да и то постепенно все начали к этому привыкать.

В кабинет зашел адъютант Жукова, полковник Курганский.

— Товарищ маршал, капитан второго ранга Гвоздев по вашему приказанию прибыл!

— Пусть заходит.

Курганский открыл дверь и пригласил стоявшего в приемной офицера пройти.

— Ну что, капдва, добрался?

— Так точно, товарищ маршал.

— Подходи, полюбуйся, сколько нас осталось в Европе: англичане, Франко, весь юг — Муссолини, остальное — немцы, черт бы их побрал. Финнов я не беру, ну и шведы, понятное дело, тоже роли не играют. Вся континентальная Европа, кроме нас с Англией, считай фашисты. Да и то, англичане мир-то заключили, урвали себе всю Исландию заодно, хитрецы. Одни мы еще воюем. Сечешь?

— Так точно, товарищ маршал.

— И что прикажешь с этим делать?

Гвоздев молчал, понимая, что маршал сам сейчас должен рассказать, что же с этим делать.

— А! Молчишь, Гвоздев! И эти молчат, — они кивнул на двух генералов армии, что расположились по другую сторону карты.

— Мы не молчим, Георгий Константинович!

— Во! Не молчат, Гвоздев! Ну давай их послушаем, что ли! Вперед, бойцы!

Один из генералов положил лапищу на карту в районе Балтийского моря:

— Ленинград надо забирать. Возьмем Ленинград, остальное сами отдадут.

— Ну, положим, не все, Украину-то им с чего отдавать. Там вроде у них все прекрасно. И население довольно, и экономика растет, — заметил другой.

— Так что, оставим все как есть?! — грозно посмотрел Жуков на окружающих. — Так все и оставим, вашу мать?!

— Товарищ маршал, можно обратиться? — капитан второго ранга решился на небольшую атаку.

— Валяй!

— А почему нам не подписать с немцами мирный договор и по нему не попросить Ленинград обратно?

— Не отдадут.

— Ну можно попробовать. Если это условие долгого мира, то почему бы и не отдать.

— Эх, жаль Николай Герасимович не дожил, сейчас бы как вошел бы в Финский залив, как жахнул бы из всех орудий почище «Авроры»…

— Прошу прощения, Георгий Константинович, у нас ведь нет кораблей в Финском заливе, если только с Ладоги на утлых суденышках да по Неве пройти, а из Мурманска вести — так фашисты у Киркенеса еще всех потопят. Не дойдем, — заметил один из генералов.

— Так, паникеры, освободили помещение! Мне с капитаном второго ранга поговорить надо.

Генералы вышли.

— Ты вот что, Гвоздев, ты же немецкий знаешь, у фирмачей фашистских работал.

— Так точно, товарищ маршал.

— Поедешь в Ленинград, тут у нас оказия образовалась, фриц один при задержании сдох, а вертухай, что его оприходовал, тебя брал в 50-м, знаю-знаю, не любишь вспоминать, все мы не любим… Так он военной контрразведке заявил, что фриц тот вылитый ты, да ты сам погляди, — маршал протянул капитану второго ранга немецкий паспорт. С фотографии на Гвоздева смотрел Гвоздев, только без усов.

— Ничего себе!!! — аж присвистнул капитан. — Бывает же такое.

— Да, и парень не просто абы какой баварец, а адъютант самого гауляйтера Трескова. Сечешь, капитан второго ранга?!

— Секу, товарищ маршал, но не могу же я вот так вот заявиться к гауляйтеру и похлопать его по плечу, вот, мол, я, как его.

— Клаус Хасс, — сказал маршал, — Клаус Хасс… Не можешь, конечно, но есть там наш человек, с которым тебе придется пообщаться. Вращается в самых высоких кругах Гитлерграда, тьфу ты… Надо же было так наш святой город испохабить! Свяжешься с ним, поживешь пока на явочной квартире, впитаешь информацию, потом технично займешь место этого Клауса. Иди, Курганский тебе дальше все объяснит.

— Служу Советскому Союзу!

В приемной уже ждал адъютант Жукова Николай Курганский.

— Значит, Гвоздев, сегодня вечером самолет с Ходынки. Забросят тебя в Колпино, оттуда доберешься на S-Bahne ихнем до Ленинграда, ты должен в самолете переодеться и уже от Колпина говорить только по-немецки. Если что, вот тебе пароли и явки в Колпино, Тосно и Шушарах. Если вдруг что произойдет, можешь остановиться у наших товарищей. Но не злоупотребляй. Помни, что там ты уже не капитан второго ранга Советского Военно-Морского флота, а штурмбанфюрер СС Клаус Хасс.

Приедешь в город, иди сразу на квартиру в Басковом переулке, 12, третий этаж. Там есть телефон. Позвонишь по этому номеру и договоришься с нашим человеком о встрече.

Да! Если все в порядке, шторки должны быть на кухне открыты. Ну, на всякий случай. Вот ключи. Все понял?

— Так точно, товарищ генерал.

— Ну молодец, Гвоздев. Да, нашего человека зовут Вальдемар Штольц, не забудь.

Обсудить на сайте