«Ситуация скорее напоминает предвоенную, чем послевоенную». Интервью с Владиславом Иноземцевым об итогах коронавирусного года
Этот год во всем мире прошел под знаком коронавируса. Насколько, по вашему мнению, пандемия стала неожиданностью для политических элит?
Некоторые считают, что пандемия была спровоцирована искусственно. Но лично мне трудно такое даже предположить. Посмотрите на характер возникновения и «развертывания» болезни по миру. Насколько мы можем судить год спустя, первая вспышка случилась по причине неосторожного обращения с опасной биологической культурой в Институте вирусологии в Ухане. Судя по тому, что и руководство этой структуры, и власти Китая некоторое время скрывали произошедшее, сама утечка вряд ли была преднамеренной. Как часто бывает в авторитарной стране, признание проблемы было сделано под влиянием внешних факторов, когда о распространении болезни в КНР объявили власти Тайваня. Однако и после этого в Китае, судя по всему, еще долго занижали масштабы эпидемии.
То же самое можно сказать о европейских странах и США: там отнеслись к проблеме серьезно вовсе не сразу. Если бы речь шла об осознанной диверсии или провокации, не сомневаюсь, что страна-инициатор проинформировала бы о происходящем своих союзников, да и сам «агрессор» понес бы меньшие потери. Наконец, не нужно забывать, что даже на протяжении этого года пандемия нанесла экономике многих стран удары, которые вряд ли были бы для кого-то желательными.
А можно ли сказать, что эпидемия, начавшаяся в Китае как раз год назад, была использована властями разных стран как предлог для решения каких-то локальных или глобальных проблем, накопившихся в мире после Второй мировой войны?
Даже если предположить, что проблема была раздута, все равно объяснить многие действия правительств довольно сложно. Почему некоторые думают, что пандемия могла быть кому-то выгодна? Причина таких предположений — цифры. В декабре в мире ежедневно заражалось по 600 тысяч человек, а число жертв превысило полтора миллиона, но при этом жизнь течет в относительно спокойном русле, тогда как весной заразившихся и погибших было в десятки раз меньше, но людей не пускали даже на улицу, не то что в самолеты. С учетом этого люди и говорят об overreaction.
Однако здесь нужно учитывать два момента. Во-первых, в начале пандемии наблюдалась полномасштабная финансовая паника, которая была чревата сваливанием глобальной экономики в кризис, поэтому властям, во избежание печальных последствий, нужно было действовать решительно. Во-вторых, болезнь была новой и казалась практически неизлечимой. Так что «раздутость» проблемы я объясняю исключительно специфическими обстоятельствами, в которых приходилось действовать политикам.
Какие проблемы могла решить подобная «излишняя» реакция? Единственное, что я могу назвать, — новый циклический экономический кризис, которого в конце 2020 года ждали аналитики, связанные с основными инвестиционными фондами. Пандемия, на мой взгляд, с одной стороны, идеально наложилась на ожидания, а с другой — беспрецедентные меры финансовой поддержки послужили, вероятнее всего, тому, что теперь с серьезным кризисом развитые страны не столкнутся еще довольно долго. В США, например, вливание денег в экономику в этом году превысило показатели 2008-го почти в три раза, и политики ведут разговоры о новых антикризисных пакетах. Я напомню, кризис 2008–2009 годов привел к тому, что учетные ставки оставались на нулевом значении до 2015 года, а американский фондовый индекс к концу 2019 года вырос в 2,35 раза по сравнению с докризисными максимумами. Рискну предположить, что к концу 2020-х годов мы увидим индекс Dow Jones на уровне около 70 тысяч пунктов (сейчас около 30 тысяч — Прим. ред.), а само наступившее новое десятилетие станет одним из самых экономически успешных. Однако никаких иных проблем — особенно таких, о которых можно сказать, что они накапливались три четверти века, нынешняя паника не решила. Скорее, пандемия породила массу новых проблем, сломав или поставив под сомнение массу ранее сложившихся трендов.
Есть и другое мнение, что пандемия сама сыграла роль «мировой войны» и подвигла к разрешению части межгосударственных и прочих противоречий.
Сравнение с мировой войной тоже, на мой взгляд, страдает. Прежде всего, я не очень понимаю, о каких безумных противоречиях идет речь. Человечество живет в самом продолжительном периоде глобального мира. Основные конфликты локальны и вряд ли приведут к серьезным противостояниям. Значимые экономические и политические трения в последние годы фиксировались, на мой взгляд, только между США и Китаем — с этой точки зрения пандемия случилась в очень неподходящий момент: стороны пришли к соглашению буквально накануне, 15 января, и коронавирус фактически разрушил заключенную торговую сделку, так как соблюдать ее параметры стало объективно невозможно.
С мировой войной произошедшее в этом году можно сравнить только по одному параметру — финансовому. В США и Европе дефициты бюджетов достигли уровней, которые они имели в годы Второй мировой войны, — 21–23% ВВП, более 70% от собираемых в бюджет доходов. Но и это сравнение довольно условно: сто лет назад мир жил в условиях золотого стандарта, и подобные дисбалансы имели долгосрочные последствия как для любой отдельной страны, так и для отношений между ними. Сейчас ведущие страны массированно увеличили государственный долг так, что этого «почти никто» не заметил. Но если на минуту задуматься о том, что с 9 марта по 26 апреля США эмитировали через ФРС больше долларов, чем Китай накопил в своих резервах более чем за 30 лет, — то да, можно и вспомнить о последних днях Второй мировой войны, когда у одних победителей были самые большие в мире танковые армии, а у других — атомная бомба. Сейчас мы в похожей ситуации, но кризис скорее высветил ее, чем создал.
Наконец, вы правы, когда говорите о том, что война приводит к разрешению каких-то проблем, ставит точку в затянувшихся конфликтах и спорах. Однако в этом смысле нынешний кризис также менее всего похож на войну: он не изменил соотношения сил в мире, нигде не поставил точки над «i». Я бы сказал, что сейчас ситуация напоминает скорее предвоенную, а не послевоенную: страны закрываются друг от друга, нарастает внешняя и внутренняя подозрительность, «гонка вакцин» похожа на гонку вооружений, институты международного сотрудничества теряют свою былую роль — посмотрите, например, на G20, которая на уровне глав государств впервые была созвана почти сразу после начала кризиса 2008 года. Сейчас «двадцатка» никому не нужна, о координированном в глобальном масштабе ответе на пандемию никто и не мечтает.
Можно ли если не назвать победителей в этой квазивойне, то хотя бы понять, кто больше выиграл от случившегося, а кто — проиграл?
Так вопрос, конечно, можно поставить, даже вне зависимости от того, как пандемия началась и была ли она кем-то организована. Повторю: победы в этой «войне» никто не может одержать просто потому, что страны и правительства ведут борьбу не друг с другом, а с внешней угрозой. Что касается выигравших и проигравших, то лучше было бы дождаться окончания нынешней чрезвычайщины. Но кое-что можно видеть уже сейчас.
Во-первых, победителями окажутся страны, которые быстрее всего восстановят свои экономики — я бы сказал, вернутся к докризисным темпам роста. Китай сегодня выступает единственной экономикой, не провалившейся в рецессию, но показать в 2021–2023 годах темпы роста в 6–7% ему будет крайне сложно, так как внешний спрос упал, а внутри страны кредитная накачка в масштабах предшествующих лет малореальна. У России тоже нет источников роста: доходы граждан упали, спрос пока не имеет причин для восстановления. Если США и Европа используют кризис как оправдание масштабной эмиссии, которую экономика в такой ситуации «не заметит», если реальностью нового десятилетия станут отрицательные процентные ставки, если кризис обострит внимание к экологичным технологиям и продуктам и, наконец, если масштабы каждодневного массового потребления сократятся, то все это станет огромным ударом по индустриальным и сырьевым экономикам.
Во-вторых, победителями окажутся те, кто выведет на рынок новые технологии, прежде всего медицинские, а среди них — системы диагностики и превенции. Важнейшим показателем по итогу 2021 года станет эффективность западных, китайских или российских вакцин и занятая ими доля мирового рынка. Это вам не никому не нужная космическая гонка — это идеальный интегральный показатель способности страны ответить на важнейшие вызовы. Да и в целом система здравоохранения окончательно перестает быть чем-то «подсобным» и второстепенным для общества, превращаясь в важнейший показатель его современности. Технологии в постковидную эру станут цениться намного выше количественных хозяйственных показателей и общего «качества жизни».
Наконец, можно вполне определенно сказать, что главными проигравшими оказались периферийные экономики, прежде всего сырьевые, так как неизбежное изменение модели потребления после завершения пандемии приведет к снижению спроса на массовые промышленные товары и основные виды ресурсов. Я бы даже сказал, что нынешний кризис ставит определенную точку в противостоянии новых постиндустриальных и финанциализировавшихся экономик с индустриальными, которое шло с 1970-х и обострилось после кризиса 2008 года. Итогом становится локальная победа первых над вторыми.
Противостояние эпидемии выявило две тактики, которые предсказуемо разделили мир авторитарных стран, прежде всего Китай, и сообщество более либеральных наций во главе в США. Последние понесли намного более серьезные человеческие потери, но не смогли внедрить жесткие меры контроля над действиями населения, тогда как в Китае первая волна пандемии была успешно подавлена именно посредством такого жесткого мониторинга. Проблема, однако, все равно заключается в том, насколько этот «позитивный» опыт авторитарных стран придаст им конкурентоспособность в новом постковидном мире. Пока этот вопрос как минимум не очевиден.
В целом же опыт 2020 года будет осмысливаться еще долго. Эти месяцы интересны в первую очередь тем, что мы увидели, как практически весь мир действует в состоянии emergency и без ясного понимания, насколько предпринимаемые шаги могут быть скоординированы. Я бы сказал, что для мира, столкнувшегося с неожиданной проблемой, цивилизация отреагировала на кризис в целом весьма и весьма адекватно.
Беседовал Сергей Цехмистренко