Вожди и дипломаты. О книге про «пакт Молотова-Риббентропа»
На тиграх, сказал Черчилль, ездят верхом диктаторы. «Верхом на тигре» — так историк и дипломат Артем Рудницкий назвал свою книгу, определив ее жанр как «дипломатический роман в диалогах и документах». А посвятил он свой роман «советским дипломатам — жертвам сталинских репрессий». Тем, кто сразу после смещения Максима Литвинова, майской ночью 1939 года был вызван в Наркоминдел, на какое-то время превратившийся в пересыльный пункт. За тем, чтобы у дипломатов не было других вариантов судьбы, кроме лагеря и подвалов Лубянки, лично отвечал сам Вячеслав Молотов и назначенный ему в замы бериевский палач Владимир Деканозов.
Среди тех, на кого арестованных дипломатов сменили, был и новый полпред в Германии Алексей Шкварцев. В недавнем прошлом — секретарь парткома в Московском текстильном институте, немного знавший немецкий язык и потому незадолго до назначения послом направленный в Наркоминдел по путёвке райкома партии. 3 Сентября 1939 года по прибытии в Берлин его встречали в рейх-канцелярии Гитлер, Геринг и Риббентроп. «Советско-германский договор о ненападении кладет прочную основу для дружественного и плодотворного сотрудничества двух великих европейских государств, — сказал он в своей речи, — и служит делу всеобщего мира». К тому моменту в Европе третий день шла мировая война.
Подарок Риббентропу
Вручение верительных грамот в день приезда — случай редкий в дипломатической практике. Впрочем, Шкварцев не больно-то разбирался в дипломатических тонкостях. Во всяком случае, коллегам он запомнился специфическим общением с иностранными дипломатами. «Ваша страна бедная, некультурная», — выговаривал он югославскому посланнику. А в разговоре со словацким — презрительно заметил: «Какая у вас там армия,наверное, один полк».
Спустя год его сменил Владимир Деканозов. Первым делом он вручил Риббентропу ценный подарок от самого Сталина — портрет вождя. Нацистский министр иностранных дел обещал хранить этот портрет как воспоминание о встречах со Сталиным. Деканозов похвастался в докладе в Москву, что Риббентропу известно об особом доверии к нему со стороны Сталина и Молотова, и поэтому он был особенно рад приветствовать его на новом посту.
Вот из таких поразительных фактов состоит книга, и каждый из них абсолютно достоверен, все основаны на рассекреченных шифрограммах и других мидовских архивных документах.
Казалось бы, известная дата — 17 сентября 1939 года, в тот день в соответствии с условиями «секретного протокола» Советский Союз ввел войска в восточные районы Польши. И, тем не менее, посмотрите, какой неожиданный отблеск на эту дату отбрасывает одно только письмо германского посла в СССР Вернера фон Шуленбурга. В нем он просит отсрочить поставки промышленного оборудования военного назначения. И, знаете, на каком основании? «Принимая во внимание те усилия, которые положила Германия во время войны с Польшей». Примечательна тут мотивировка: дескать, СССР особых усилий не проявил, отнял территорию у фактически поверженного противника и теперь, учитывая состояние германской экономики, ослабленной боевыми действиями, должен компенсировать ее вклад в общее дело. Зато советская сторона исправно выполняла свои обязательства по торговым соглашениям, снабжая рейх лесоматериалами, нефтью и редкими металлами, а Германия не торопилась, задерживала поставки до того времени, когда нападет на Советский Союз.
Но это, конечно, детали, а вот совершенно сенсационным показался мне рассказ о том, как европейские евреи были оставлены всеми европейскими государствами на произвол судьбы.
Огонь по «евреям-нелегалам»
Вообще-то принято считать, что это Запад предал евреев, а Советский Союз спас. Если говорить о результатах Второй мировой, то это чистая правда (применительно к тем, кто выжил, и кому посчастливилось не попасть на оккупированную территорию). Но если отмотать немного назад, то это не совсем так–в каком-то смысле все были хороши.
Летом 1938 года на французском курорте Эвиан встретились делегаты из тридцати двух стран, чтобы обсудить вопросы помощи еврейским беженцам от режима Гитлера. Делегаты, все до одного, выразили сочувствие беженцам. И все, ну почти все страны, включая США и Британию, заявили, что не смогут их принять. В правительстве Германии по этому поводу иронизировали, что другие страны только критикуют нацистскую политику в отношении евреев, а сами не хотят открыть им свои двери.
Ну а причем тут Советский Союз? А при том, что 28 сентября 1939 года, в день, когда гитлеровский войска заняли Варшаву, в Москве был подписан Договор о дружбе и границе между СССР и Германией, установивший линию разграничения между немецкими и советскими войсками на территории бывшей Польши. Часть западных польских земель перешли в состав Третьего рейха, еврейское население депортировалось в центральные районы Польши, где было создано генерал-губернаторство, на территории которого евреев сгоняли в гетто.
Число желающих покинуть германскую зону оккупации было огромным. На восток потянулись тысячи беженцев, в основном евреи, пытавшиеся переправиться через Нарев, Вислу или Сан — реки, разделявшие державы, оккупировавшие Польшу. Гитлеровцы не препятствовали оттоку представителей «неполноценной расы», а советские пограничники открывали огонь по «нелегалам». По различным данным, советские власти «вернули» гитлеровцам от 14 до 25 тысяч «евреев-перебежчиков».
Была создана Смешанная комиссия для решения вопросов «эвакуации украинского и белорусского населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Германии, и немецкого населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов СССР». Евреи ни в названии комиссии, ни в ее документах не упоминались, из чего представители немецкой делегации сделали вывод, что «советскую делегацию не интересует судьба евреев». А ведь тогда уже было ясно, именно они — основной объект преследования. Ну а вскоре в полпредство в Берлине из различных источников стали поступать сообщения из оккупированной Варшавы о гетто и других издевательствах над евреями.
Правда, справедливости ради, в книге рассказывается и об отдельных случаях, когда в число «возвращенцев» в «генерал-губернаторство» попадали польские евреи, на которых гнетущее впечатление производили «прелести» советской системы: всевластие номенклатуры, репрессии и доносы. Они не сознавали, что положение евреев при нацизме окажется гораздо страшнее. При регистрации для возвращения некоторые немецкие офицеры открыто предупреждали: «Евреи, куда вы едете? Вы что, не понимаете, что мы вас убьем?»
Был ли Сталин антисемитом?
Возможно, одной из причин, по которой евреев принудительно возвращали назад, был присущий Сталину антисемитизм. Приведу один только эпизод из воспоминаний польского генерала Андерса о советско-польских переговорах в декабре 1941 года. К тому моменту его после 22-х месяцев заключения на Лубянке,советские власти известили, что он назначен лондонским правительством командующим польской армией, которая должна была быть сформирована из граждан Польши в СССР. Во время встречи со Сталиным он и премьер-министр Владислав Сикорский упражнялись в антисемитских высказываниях, заявляя, что в военном деле на евреев рассчитывать нечего и в польскую армию они вступают, только чтобы «прокормиться». Со своей стороны, Сталин добавил, что евреи — плохие «вояки».
Рудницкий напоминает, как вождь публично обещал карать «активных антисемитов» по законам СССР смертной казнью. Однако, добавляет он, за все время существования Советского Союза не было (и хорошо, что не было — Л.С.) ни одного случая смертной казни за антисемитизм, тогда как евреев в годы борьбы с «космополитизмом» фактически казнили как раз за то, что они евреи.
Германские власти, напротив, принимали беженцев из советской зоны – всех, не одних лишь этнических немцев. «По-другому рассуждало советское руководство, одержимое шпиономанией и старавшееся отгородиться от остального мира непроницаемой стеной, — пишет Рудницкий. — Польшу, конечно, поделили с удовольствием, однако все тамошние обитатели вызывали подозрение по одной только причине: раз они жили в Польше, значит, неизбежно испытывали влияние польско-буржуазного образа жизни». Лишь для виду имитировали усилия по эвакуации, чтобы исключить неприятные вопросы со стороны немцев. «Правительственная делегация полагает, что в целях устранения у немцев впечатления о нашей пассивности и нежелании осуществить эвакуацию с германской стороны, можно было бы эвакуировать на нашу территорию в общей сложности до 20 000 человек». Между тем желающих было в десятки и сотни раз больше.
После заключения пакта Москва выдала гестапо около 900 немецких и австрийских граждан, многие из которых были антифашистами, и при этом не требовала выдачи советских граждан, которые могли находиться в германских тюрьмах. Ничего не было сделано даже для спасения главы германской компартии Эрнста Тельмана, с 1933 года сидевшего в одиночке. Отчасти это было понятно, — пишет Рудницкий, — зачем хлопотать за тех, кого в СССР могли уничтожить с такой же легкостью, как и в Германии? Ведь по своему размаху репрессии против коммунистов в Советском Союзе были сравнимы с репрессиями против коммунистов в Третьем рейхе.
Жена вождя немецких коммунистов Роза Тельман обивала пороги в советском полпредстве в Берлине, ее гоняли от одного чиновника к другому, отказывая в материальной помощи. В конце концов, правда, Молотов смилостивился и бросил ей подачку.
Кто кого перехитрит?
Примерно тогда же германский посол Шуленбург выразил Молотову «искреннюю признательность» за оказанное германским солдатам в Киевском 408-м госпитале внимание со стороны руководителя и врачебного персонала. Оказывается, многие раненые немецкие солдаты и офицеры находились на излечении в советских медицинских учреждениях.
Между тем полпредство буквально забрасывало центр донесениями — как по шифросвязи, так и дипломатической почтой — об истинных намерениях гитлеровской Германии. Советских дипломатов не ввела в заблуждение нацистская пропаганда, по фразеология близкая к советской. И даже лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» использовался шефом Трудового фронта Робертом Леем, правда, был нацелен против «англо-французской буржуазии» и «английской плутократии, которая объявила войну против рабочего класса».
«Нацисты своей демагогией хотят убедить народ, что по существу нет никакой разницы между СССР и Германией, — писал в Москву Владимир Павлов, первый секретарь в полпредстве в Берлине (в будущем — переводчик Сталина), — правда, они оговаривают, что Германия установила у себя в отличие от СССР «национал-социалистический порядок».
Сталин, тем не менее, похоже, до самого нападения на СССР надеялся на то, что оно не состоится или будет еще не скоро. 13 апреля 1941 года во время проводов на вокзале в Москве министра иностранных дел Японии Мацуоки корреспондент немецкой газеты оказался свидетелем разговора Сталина с германским военным атташе. Сталин спросил его: «Вы немец?» Атташе ответил: «Да». Тогда Сталин ему заявил: «Мы будем дружить».
На что он рассчитывал, из архивных документов трудно понять. И автор книги, представьте, решился на реконструкцию задушевных бесед Сталина с Молотовым о том, как выстраивать сотрудничество с гитлеровской Германией. Иными словами — кто кого перехитрит. Два вождя (после дождя) встречаются то на даче Сталина, то в Кремле, а когда Сталину приходит в голову мысль посоветоваться с Учителем — в Мавзолее, где он чокается со стенкой саркофага. «Учитель хитрым был, и мы должны хитрить. Шаг вперед и два назад, верно, Учитель? — Вождь постучал по крышке гроба, привстал и склонился над головой Ленина, возможно, ожидая, что тот откроет глаза и что-нибудь скажет».
…Не открыл, не сказал. А завтра случилось то, что случилось, завтра была война.
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Общество». Присоединяйтесь