Отрывок из книги Киры Ярмыш, презентацию которой исключили из программы ярмарки Non/fiction

В двери вдруг приоткрылось окошечко.  

— Романова! — закричал в него толстощекий мент-дежурный. 

— Что? — изумленно спросила Аня.  

— Собирайтесь, сейчас в суд поедете! 

— В какой еще суд? 

— Вы жалобу подавали? Ну вот собирайтесь. За вами уже конвой приехал. 

Окошечко с лязгом захлопнулось. 

— Ничего себе, как быстро. Только вчера написала, и уже в суд, — уважительно сказала Катя, словно эта скорость была личной Аниной заслугой. 

— Надо было и мне вчера написать жалобу! — расстроилась Майя. — Вдруг меня бы сегодня и выпустили. Всего лишь на день раньше, но хоть что‑то! 

— Да не в-выпускают они раньше, — зловеще сказала Наташа. — У нас в к-к-колонии тоже была одна, которая все обжаловала. И ничего. Ей даже хуже бывало. 

Аня тем временем переоделась в джинсы и накинула толстовку. Заглянула в зеркальную пленку над раковиной — в ней отразилось ее помятое лицо и растрепанные волосы. Ане почему‑то казалось, что суд — это такое торжественное место, куда нужно непременно приходить очень нарядным, поэтому она прихорошилась, как могла, — пригладила волосы и собрала их в хвост. С другой стороны, думала она, пока натягивала кроссовки, если суд незаконно сажает тебя в спецприемник, то, наверное, ты имеешь полное право не особенно для него стараться.

— А они могут больше суток дать? — спросила Майя, наблюдая за Аниными сборами.

— Да вроде не могут, — неуверенно ответила Аня.

Ирка хихикнула. Все обернулись к ней, но она опять была увлечена своим рисунком и не обращала внимания на происходящее. Прямо сейчас она что‑то остервенело заштриховывала, громко скребя карандашом.

— Если тебя сегодня выпустят, я тебе этого не прощу! — угрожающе сказала Катя и тут же заржала. — Шутка!

Дверь открылась, на пороге показался толстощекий дежурный:

— Готовы? Пойдемте.

Аня послушно вышла из камеры. 

— Если на ужин не успеете, мы вам его оставим, — деловито сообщил ей мент, запирая камеру. — Обед уж не будем оставлять, не против?

— Да нет, — пожала плечами Аня.

Вслед за дежурным она поплелась к выходу из коридора. Спустя несколько секунд до нее дошло, что в спецприемнике тоже явно не верили в ее внезапное освобождение. Аня усмехнулась про себя, но ничего не сказала. Она и сама сомневалась, что ее сегодня отпустят — это было бы фантастическим поворотом событий, — но совсем вытравить надежду не получалось. Анино воображение то и дело рисовало дерзкую картину, как ее освобождают в зале суда и мен‑ ты понуро расступаются перед ней, посрамленные.

Ментов, собственно, было двое — они неподвижно стояли на входе в спецприемник. Один молодой с рыжими волосами и бровями, почти незаметными на его загорелом лице, второй пожилой, с седыми усами как у моржа. Оба изображали абсолютное безразличие. Молодой жевал жвачку.

— Документы взяли? — спросил у них дежурный.

Конвоиры кивнули, скользнув по Ане равнодуш‑ ным взглядом и, ни слова не говоря, вышли на улицу.

Аня посмотрела на дежурного. У него тоже стало на редкость безразличное лицо. Она почувствовала себя неодушевленным предметом, посылкой, которую передают из рук в руки. Аня побрела на улицу.

Снаружи было холодно и промозгло, ветер налетал резкими порывами и швырял в лицо капли дождя. Несмотря на толстовку, Аня продрогла в мгновение ока. Ее конвоиры торопливо шагали к машине, сохраняя на лице, однако, выражение непоколебимого достоинства. Аня посеменила за ними. Молодой рыжеволосый сел на водительское место, пожилой усатый — рядом. Аня залезла на заднее сиденье, стуча зубами.

— Ну и погодка, — проворчал пожилой, закурил и вопреки законам логики открыл окно. Аня проводила уезжающее вниз стекло тоскливым взглядом. — Покурю. Не против?

— Да нет, — сказала Аня, удивившись, что ее мнением вообще поинтересовались.

— Сама‑то куришь?

— Нет. 

— И правильно. Только здоровье гробить. Я уже столько лет курю, что мне бросать бессмысленно, а тебе начинать не надо.

Молодой конвоир тем временем развернулся во дворе и вырулил через открытые ворота. Аня прильнула к окну. Ей казалось, что она безнадежно отвыкла от внешнего мира за те три дня, что не видела его. Хотелось вобрать в себя все разом — дома, людей, машины. Аня подумала, что из всей затеи с апелляцией эта поездка в суд уже обладала самостоятельной ценностью.

Снаружи было пасмурно и пустынно. Полицейская машина катилась по тихим зеленым улицам, мимо мелькали вывески магазинов и редкие прохожие, укутанные в плащи. Аня все ждала, что вот-вот почувствует эйфорию от вида этой драгоценной повседневности, как от новостей или прокурорских духов, но она почему‑то не приходила. Пейзаж за окном казался унылым и обыденным. Когда они выехали на большое шоссе и заскользили в потоке машин, Аня разочарованно отлипла от окна. Смотреть на город из полицейского бобика было вовсе не так захватывающе, как она думала, иллюзии свободы не возникало. Город снаружи казался просто декорацией, установленной по маршруту следования их машины.

Тем не менее ехать, конечно, было приятнее, чем сидеть в камере. Аня вообще обожала путешествовать на машинах — от легковых до автобусов. В них ощущалась причастность к окружающему пространству: оно было огромным и раскидывалось во все стороны, а ты, такой маленький, мчишься через самое его сердце. В поездах это было не так заметно — когда такая махина ползет по земле, движение внутри не чувствуется, а рельсы не дают никакой надежды на сюрприз. Самолеты, правда, и того хуже — просто комната, подвешенная в воздухе, за окном белоголубое ничто. Их Аня считала чисто утилитарной вещью. Только автомобили — вот где был настоящий аттракцион.

***

— Так ты, значит, митинги устраиваешь? — произнес вдруг пожилой мент, поглядывая на Аню в зеркало дальнего вида.

Вопрос застал ее врасплох — Аня так глубоко задумалась, что забыла, где находится. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вернуться к действительности.

— А вы их, значит, разгоняете? — спросила она в ответ.

Мент усмехнулся: 

— Я? Да никогда в жизни. Меня на митинги не ставили и, надеюсь, не поставят.

— Почему надеетесь? 

— Скучно. Стоишь в оцеплении, вокруг какие‑то идиоты носятся, кричат. — Мент снова хитро зыркнул на Аню в зеркало, ожидая реакции.

— А возить на суды арестованных, значит, веселее?

— А я недавно в конвое работаю. Пока не надоело.

— Мне кажется, весело только преступников ловить, — мстительно сказала Аня. — А митинги разгонять и потом митингующих на суды возить — так себе работа.

— Нормальная работа. Я же не выбираю, кого возить. Кого сказали, того и возим. Сегодня преступника, как ты говоришь, завтра тебя.

— То есть по крайней мере вы согласны, что я не преступник.

— Ты? — Мент весело стрельнул на нее глазами в зеркало и опять закурил. — Ну, с точки зрения суда ты правонарушитель. А с моей точки зрения — обычная дурочка, которой мозги запудрили. Ремня в детстве мало было, вот и носишься по площадям.

Аня вздохнула, призывая на помощь свое самообладание.

— Кто же мне мозги запудрил? — спросила она.

— Да интернет ваш. Понапишут там всякого, а вы и верите.

— А вы считаете, что за это на десять суток надо сажать?

— Закон есть закон. У нас суд решает. Лично я бы тебя отпустил — видно же, что ты нормальная и случайно во все это впуталась. Но тот, кто все это придумал, десятью сутками бы не отделался.

— Что придумал‑то? — спросила Аня. — На митинги ходить?

— На митинги ходить. Перевороты устраивать. Людям мозги пудрить. Понятно же, почему вы по улицам с плакатами бегаете — остальные развлечения уже надоели, новые подавай.

— То есть, по‑вашему, люди митингуют от хорошей жизни?

— Такие, как ты, — конечно. — Мент выкинул окурок и закрыл окно. — Вы молодые, здоровые, живете, тьфу-тьфу, благополучно, вот вам и хочется геройствовать. Другой вопрос — кому это выгодно? Кто разжигает и таких, как ты, дурачков в это втягивает?

— Кто?

— А ты подумай. У России всегда было много врагов, которые пытались ее развалить такими методами. Засылали к нам одного уже, в пломбированном вагоне.

Аня молчала, пытаясь переварить. 

— Так вы монархист? — неуверенно спросила она. 

— Я? Я за Путина, — обиделся мент. 

— Приехали, — сказал молодой полицейский и заглушил мотор.

Все вышли из машины; Аню опять обжег холодный ветер. На фоне серого неба громоздилось серое здание суда. В такую погоду оно выглядело особенно величественным и зловещим. Внутри же все сияло электрическим блеском — свет ламп отражался в мраморе колонн, в начищенных полах и в огромном зеркале на стене. Зеркало потянуло Аню к себе как магнит. К счастью, их с полицейскими путь пролегал мимо, и она жадно впилась в свое отражение. С пленкой над раковиной у нее в камере это не шло ни в какое сравнение. Было удивительно видеть себя в таких деталях, не прилагая ни малейших усилий. Удивительно и печально: в зеркальной пленке Аня выглядела намного симпатичнее, чем здесь. Оказывается, у нее было уставшее лицо и круги под глазами.

Менты вели Аню по пустынным коридорам, извилистым, как кишечник. Каждый новый изгиб отмечался кадкой с цветком на полу. По одной стороне коридора тянулся ряд одинаковых дверей с номерами, по другой — ряд одинаковых лавочек. Изредка попадались люди. Они молча сидели на лавочках и провожали Аню взглядом. Стояла абсолютная тишина, в которой шаги полицейских казались неприлично громкими.

Они остановились возле двери с номером 265 и подергали ручку. На стене сбоку висело электронное табло — сейчас оно горело синим светом и, кроме этого, не подавало признаков жизни. Дверь оказалась заперта. Пожилой полицейский, похожий на моржа, со вздохом опустился на лавочку напротив, молодой остался стоять.

— Ну, подождем, — зачем‑то объявил пожилой. 

— А сколько времени? — спросила Аня. По часам она скучала почти так же сильно, как по зеркалу. 

— Начало первого, — сказал молодой. 

— А заседание во сколько? — В час.

Аня вздохнула и тоже села на лавочку. Ее развлечение с поездкой в суд оборачивалось только большей скукой. В камере можно было хотя бы читать или разговаривать, а здесь, в пустом коридоре под надзором двух полицейских, заняться вообще было нечем.

Приобрести книгу можно по ссылке

Вам может быть интересно:

• Богомолов, Минаев, Супер. Что пишут о фильме Ксении Собчак про «скопинского маньяка»
• Arzamas и «Намедни» Парфенова теперь закроются? Чем опасен новый закон о «просветительской деятельности»
• Соболь нарушила домашний арест, сходив в церковь. Она хотела поставить свечку или власть в неудобное положение?

Больше текстов о сексе, детях, психологии, образовании и прочем «личном» — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Личное». Присоединяйтесь