Берлин соединяет эмигрантов. А. Нуне: «Кем считать плывущих»
Денни
Фрау Фикельшерер, семидесятилетняя пенсионерка с коротко остриженными густыми, совершенно седыми волосами, в растянутой и стиранной-перестиранной, но безукоризненно свежей футболке и тренировочных штанах, готовила завтрак для себя и мужа. Она мало чем отличалась от других пенсионерок в Эберсвальде — такая же, немного с лишним весом, одеваться любила в оттенки бежевого, хотя жила в этом небольшом городе сравнительно недавно, они с мужем переехали из Берлина, после того как и она вышла на пенсию. Они боялись, что жизнь в Берлине скоро станет такой дорогой, что их пенсии не хватит, и герр Филькешерер надумал вернуться в город своего детства. Фрау Филькешерер была с ним солидарна в этом решении, они и правда нашли прелестную трехкомнатную квартиру в прекрасном старом кирпичном доме в английском стиле, построенном в 1913 году владельцами латунной шахты для своих рабочих. Квартплата была такой, как в Берлине лет двадцать назад. чета Филькешерер прошла курсы, и уже четыре года они вдобавок к пенсии получали деньги за работу временными опекунами детей, от момента отказа матерей или изъятия их специальными службами до момента определения постоянных опекунов или родителей.
Фрау Филькешерер достала из морозилки готовое тесто для булочек — четыре штуки, как всегда — и сунула в духовку. Из холодильника вынула упаковки с нарезками Leberwurst и Teewurst, салями и сыра маасдамер и красиво разложила на двух тарелках.
В кухню зашел герр Филькешерер, в одних семейных трусах, над которыми нависал внушительный пивной живот.
— Доброе утро! — сказал он.
— Хорст, пойди, пожалуйста, оденься, мы ждем гостей сразу после завтрака.
— Кто, твоя родня?
— Нет, по работе.
— Что, эти голубые придут? В праздник?
— Какая разница, все равно мы сидим дома. Я с ними договорилась. И не надо таких грубых слов, теперь другие времена, мы не в ГДР.
— Ну что, я просто так выразился! Я ничего против них не имею, симпатичные парни.
— Следи за языком, пожалуйста, когда они придут.
Герр Филькешерер задумчиво почесал густую курчавую растительность на груди, уже почти совсем седую, пошел в свою комнату, вернулся в тренировочных штанах и футболке и уселся за стол, за которым его уже ждала супруга.
— Ну, приятного аппетита тогда! — сказала она.
— Приятного аппетита!
— Кстати, о наших гостях, — сказала фрау Филькешерер. — Я поначалу думала, что роль жены в этой паре играет тот невысокий, субтильный. Он такой фарфоровый на вид, с мягкими манерами и тихим голосом, и одевается ярко, и весь какой-то женственный, скажи? Но теперь поняла, что роль мамы за более молодым. Он такой высокий, совершенно мужской с виду, а покупает розовые платьица и игрушки, и сюсюкает он один.
— Хайди, ты сама сказала, это не наше дело, — откликнулся супруг.
— Это просто наблюдение, я же не осуждаю.
— Они осси или весси, не знаешь?
— Я спрашивала. Оба весси.
— Так и думал, все же наши осси на открытую жизнь в паре еще не решаются.
— Решаются, Хорст, ты отстал от жизни. Они теперь тоже все продвинутые. А девочка на этот раз какая спокойная досталась, правда?
— Да, спит хорошо.
Словно услышав, что речь о ней, заплакала в детской маленькая кристин. Фрау Филькешерер торопливо доела бутерброд, запила его кофе и побежала к ней.
— Ну что, ребенок, проснулась? Да-а, подгузники у нас грязные, нам неприятно, мы сейчас их поменяем, — приговаривала она, сняв грязное и обтирая попу девочки гигиеническими влажными салфетками. — Сейчас придут наши папы, нам надо быть красавицей к их приходу, правда?
Детская была обустроена так, что в ней могли жить дети разного возраста. Кристин лежала в старинной деревянной люльке-качалке, отреставрированной и выкрашенной в белый цвет. Эту люльку герр Филькешерер нашел четыре года назад в соседней деревне на распродаже старого хлама и сам привел в порядок.
У другой стены в комнате располагалась небольшая кровать, в которой мог поместиться при желании и подросток.
Комната была оклеена обоями, которые выбрала фрау Филькешерер на амазоне: на светло-сером фоне смешные кошечки, собачки, улыбчивые лягушки и божьи коровки вперемешку с разными цифрами, все в темно-серых или бледно-желтых тонах. она решила, что такой цвет будет успокаивать детей, много претерпевших за свою жизнь. Занавески она купила тоже четыре года назад, когда они обустраивали эту комнату для детей во время поездки в Берлин, в филиале «Все для дома» от H&M: на белом фоне изображены самые разнообразные животные, а сверху написаны их названия. Фрау Филькешерер считала, что это очень полезно: дети изучат животных, когда им будет скучно.
Поменяв Кристин подгузники, она переодела ее в розовый костюмчик, который в прошлый раз принес Денни, в смешные носочки в виде желтых утят, подаренные им же. В люльке рядом с Кристин лежал большой плюшевый розовый медведь, привезенный им в первую встречу.
В дверь позвонили. Из прихожей раздалось веселое похохатывание герра Филькешерера и его зычный голос:
— Приветствую вас, ребята! проходите! Моя жена как раз у Кристин!
Карл-Хайнц и Денни зашли в детскую. поздоровавшись с хозяйкой, Денни тут же метнулся к девочке.
— Здравствуй, моя принцесса!
— Я ее специально не кормила, ждала вас. Если хотите, можете сами покормить, я сейчас принесу бутылочку, — сказала фрау Филькешерер и направилась на кухню за молочной смесью.
— Посмотри, она еще больше похорошела! — воскликнул Денни, покачивая ребенка на руках и показывая ее своему партнеру. — Уже взгляд умеет сосредотачивать, смотри!
Он взял бутылочку из рук вернувшейся хозяйки, присел на стул у кровати и стал кормить девочку. Денни смотрел на сосредоточенно и старательно сосущую молоко девочку и чувствовал, как все внутри него тает от никогда ранее не испытанной в такой степени нежности и сострадания. Он чувствовал, что готов отдать жизнь за Кристин, если понадобится.
Карл-Хайнц присел на детскую кровать, застеленную зеленым одеялом, и наблюдал за ними немного исподлобья и мрачно. Денни испытывал вину перед ним, что заставил в праздник ехать час на машине.
Карл-Хайнц, субтильный голубоглазый блондин лет сорока, в плотно облегающих идеально тренированную фигуру дорогих джинсах и фуфайке от «Дольче и Габбана», с бледно-зеленым орнаментом на черном фоне (он позволял себе такой китч в нерабочее время, на работу приходилось ходить в строгих дорогих костюмах), хмуро поглядывал в окно. Из окна виднелись высокая водонапорная башня, построенная в начале прошлого века, и кусок соседнего двора возле длинного одноэтажного бывшего барака, теперь превращенного в многоквартирный дом, со своим двориком у каждого подъезда, обставленным глиняными гномиками, лягушками, аистами и зайчиками. Карл-Хайнц, выросший в таком же крохотном городке, пусть и в западной Германии, но с теми же гномиками, впадал в тоску, когда снова оказывался в провинциальном немецком городе. Голос Денни дошел до него как сквозь мешки с песком. Он оторвал взгляд от окна и посмотрел на девочку на руках у Денни. Она самозабвенно сосала из бутылочки, которую держал Денни, то открывая, то закрывая глаза. Фрау Филькешерер, в отличие от Карл-Хайнца, это зрелище очень умиляло.
— Как вы умело обращаетесь с ребенком! — воскликнула она. — Наверное, у вас было много младших братьев и сестер?
— Нет, но я работаю с маленькими детьми, а раньше работал в той же службе, что и вы. К нам в Берлине привозили детей, которых отбирали у родителей или от которых родители отказывались. Я работал в отделении, где были дети до пяти лет. Всякого там насмотрелся. Не мог дальше вынести и перешел работать в детский сад. Но именно там я решил, что усыновлю ребенка. Мы с Карл-Хайнцем решили! — одернул он себя и бросил тревожный взгляд в сторону все еще продолжающего быть недовольным партнера.
Так дальше нельзя, подумал про себя Денни. Почему он заставляет чувствовать себя все время виноватым? А что будет, когда девочку заберут домой? И для Денни это время нервное. Поиски квартиры в Берлине в такое время — уже значительный стресс. И переговоры на работе о предоставлении отпуска по уходу за ребенком. Не говоря уже о массе бумаг, которые приходится заполнять. Нет чтобы дома получать поддержку и утешение в это трудное время. Надо на обратном пути серьезно поговорить об этом с Карл-Хайнцем, решил Денни.
— Значит, мы коллеги, — заметила фрау Филькешерер. — Это прекрасно, я спокойна теперь за девочку. Вы уже решили, когда будете забирать Кристин?
— Нет! — поспешил ответить Карл-Хайнц прежде, чем Денни смог отреагировать. — У нас все еще непонятно с квартирой и некоторыми другими организационными вопросами.
— Надеюсь, вы решите все в ближайшее время, по закону время уже поджимает. Но вы и сами знаете. Я вижу, вы очень привязались к девочке. Не бойтесь, все будет хорошо! Всех поначалу мучают страхи и сомнения, это нормально!
На обратном пути Карл-Хайнц и Денни какое-то время молчали. Молчание это было неприятным, оба понимали, что обсуждение наболевшего нельзя больше откладывать, хотя и время в дороге не очень подходящее.
— Я хочу поговорить с тобой, — вдруг сказали оба в унисон и оба натянуто улыбнулись.
— Давай я первым выскажусь, — предложил Карл-Хайнц. — Полагаю, после этого то, что ты хотел сказать, станет неактуальным.
— Сомневаюсь, но говори, — согласился Денни.
На некоторое время снова повисло тягостное молчание. Карл-Хайнц твердо держал руль и смотрел перед собой на дорогу. Наконец он откашлялся и сказал несколько дрожащим голосом, но твердо:
— Даниэль, я пришел к убеждению, что нам надо расстаться.
Денни не поверил своим ушам и изумленно взглянул на спутника. Тот продолжал смотреть прямо перед собой, на дорогу.
— Ты это так шутишь? — с надеждой спросил Денни.
— Даниэль, пожалуйста, не делай все еще сложнее, чем оно есть. Мне очень трудно все это говорить. Я собирался сказать уже дома, но понял, что нужно уже сейчас, пока ты сам не начал упрекать. Ты ведь знаешь, что ради тебя я очень изменил свою жизнь.
Я женился, будучи осознанным холостяком и полигамистом. Я согласился на ребенка, всё из любви к тебе. Но теперь я понял, какая это была ошибка. Не только ребенок, но и все перемены. мне себя не переделать. Я тебе изменял в командировках, если хочешь знать. И больше не могу в этой лжи жить, не хочу притворяться.
— Это из-за того, что Кристин с особенностями, да? Но ведь я тебя спрашивал, ты говорил, что тебя это не напрягает.
— Нет, Денни, дело не в ее особенностях, я понял, что не хочу ребенка, никакого. И брака тоже не хочу. Я хочу начать новую жизнь без тебя. Ты или ребенок тут ни при чем. Это давно зрело. Просто я не хочу обманывать сам себя.
— Но как ты можешь говорить это именно сейчас? Я уже договорился снять новую квартиру, она тебя устроила, я договорился на работе об отпуске по уходу за ребенком. Да я вообще боюсь, что сейчас мне не дадут Кристин из-за резкого изменения семейных условий. Точно не дадут! Ты мог бы хотя бы подписать бумаги на опеку, а потом уйти?
— Даниэль, не хочу портить тебе жизнь, но я не могу брать на себя обязательств по отношению к девочке, которые не собираюсь выполнять. Прости. В новую арендованную квартиру я сам перееду, так что не будет бюрократических неприятностей, а с ребенком разбирайся без меня. Я довезу тебя сейчас до дома и начну собирать свои вещи сразу же. Надеюсь, мы не станем тратить время на бесполезные препирательства и упреки.
Купить книгу можно на сайте издательства «Новое литературное обозрение»
Вам может быть интересно:
- Стрелять или кормить? Может ли Европа справиться с миграционным шантажом президента Эрдогана
- «Я не хочу у других людей жизнь забирать». Шесть россиян о том, почему они сбежали в Германию
- Приемное родительство: как я себе его представляла и как все оказалось на самом деле. Часть 2. Выбор ребенка
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь