«Почему дети убивают. Что происходит в голове у школьного стрелка». Отрывок из книги
Джонатан меня беспокоил. У него были планы; большие планы. Но не те, что греют сердце родителей — или кого угодно. Это был миловидный, умный, воспитанный 17-летний юноша из полной семьи среднего класса, проживавшей в богатом пригороде в Коннектикуте. У него были покладистые родители, которые ему доверяли и давали полную свободу. Казалось, ему особо не на что жаловаться в жизни. Однако жалобы у Джонатана были. И планы. Если конкретно, то семь. Семь вариаций на одну и ту же тему: массовое убийство людей в школе.
Планы Джонатана варьировались от поджога школы и убийства конкретных учеников до расстрела случайных жертв и взрыва школы. В некоторых планах сочетались разные элементы. Например, по одному он бы расставил бомбы в стратегических точках, чтобы обрушить здание, а потом расстреливал бы тех, кто выбегает из школы.
Последний план напомнил мне о том, что собирался сделать в «Колумбайне» Эрик Харрис. Вообще-то об Эрике Харрисе напомнили сразу несколько черт Джонатана. Однако не так-то просто убедить родителей, что их ребенок — потенциальный массовый убийца. В случае Джонатана родители уже жалели о своем решении отправить сына в больницу, хоть и знали о его суицидальных и преступных наклонностях. Они не сомневались, что перегнули палку. Несмотря на фиксацию Джонатана на бойне, они настаивали, что он добрый мальчик и никогда не делал ничего плохого. Они просто не верили, что он когда-нибудь воплотит мысли в жизнь. На их взгляд, кровожадные планы — всего лишь способ выпустить свой гнев.
Они могли быть и правы. Гораздо больше людей воображают акты насилия, чем совершают. Может, он никогда бы не осуществил свои планы. Да и как родитель может поверить, что его любимый сын — потенциальный массовый убийца? Однако я отвечал за оценку риска, и в моем представлении то, что Джонатан не делал ничего плохого, не имело значения. Стандартное правило для предсказания поведения — о будущем поведении лучше всего говорит предыдущее. Однако со школьными стрелками это правило не работает. У некоторых стрелков не было никакой истории насилия, а потом они взрывались. Мог бы Джонатан последовать по их стопам? Это казалось вполне вероятным.
Я сказал, что Джонатан напоминал Эрика Харриса, но это правда только отчасти. Еще он напоминал Дилана Клиболда. Эрик и Дилан так отличались — как же один человек может напоминать сразу обоих? Более того, что можно почерпнуть у человека, который никого не убивал, а только посвящал значительное время размышлениям об убийстве? К счастью, Джонатан отличался не только интеллигентной речью, но и необычной открытостью о своих мыслях, чувствах и переживаниях.
В семье не было ни насилия, ни жестокого обращения. Оба родителя работали и жили в доме в хорошем районе. Район находился в «бедной» части городка, на самом деле совсем не бедной — просто не такой поразительно богатой, как весь остальной городок. Джонатан был скромным и послушным ребенком. В начальной школе значительных проблем с поведением не наблюдалось. Однако потом Джонатан стал одержим девочками. Когда его отвергли богатые девочки, Джонатан стал мечтать об их убийстве. Он заявлял: «Я знаю, без них мир станет лучше». Свою ненависть он оправдывал тем, что этих девочек заботят только деньги.
Что насчет положения Джонатана в обществе? Его задирали или маргинализировали? Родители говорили, что Джонатан всегда нравился сверстникам. Джонатан мне сообщил, что он даже популярен. Впрочем, добавил, что у него «серьезные проблемы с самооценкой» и что он считал себя неудачником. Рассказывал о комплексах и одержимости своей внешностью, о том, как пользовался «огромным количеством продуктов для кожи». Таким образом, неуверенность и низкая самооценка Джонатана — результат не издевательств в школе, а его собственного проблемного самовосприятия.
Неуверенность в себе выливалась в частые перемены его образа и групп общения. Мать говорила, что Джонатан «становится тем, с кем дружит». Отчаянная неуверенность в себе и готовность стать кем-то другим напоминает о неуверенности Дилана, который преобразил себя в Эрика.
Так каков уровень риска у Джонатана? Он демонстрировал множество черт, которые можно видеть у школьных стрелков. Например, интересовался огнестрельным оружием и оружием массового уничтожения. Родители сообщали, что он ходит на оружейные сайты в Интернете. На вопрос об этом он ответил, что его интересуют «оружие и творческое разрушение — разные способы убивать». Родители Джонатана сообщали, что он пользовался оружием в гостях у кузена. Он умел стрелять, и метко. Мне он сказал, что, если бы захотел, смог бы собрать бомбу. Джонатан говорил, что, хотя он сомневается, сможет ли убить человека, приставив ствол к голове, он точно может убить на расстоянии — из снайперской винтовки или с помощью бомб.
Как и другие школьные стрелки, Джонатан расчеловечивал намеченных жертв. Говорил, что у них нет «сердца и души» и что «без них мир станет лучше». В отношении убийства он говорил: «С этим у меня нет моральных сложностей». У него явно отсутствовала эмпатия — не только к намеченным жертвам, но и к невинным людям, которые погибнут при нападении. Хоть он критиковал бойню в «Колумбайне» как раз из-за гибели невинных, в его собственных планах они тоже погибали. В ответ на эту претензию он просто отмахнулся и сказал, что это неизбежно. Больше того, он мне говорил, что его первоначальный интерес к убийствам принял форму планирования «убийств случайных людей». А также, как и у многих школьных стрелков, у Джонатана случались «утечки» — он делился планами со сверстниками. Как минимум с одним другом рисовал схемы нападения на школу.
Джонатан очень чувствительно относился к отвержению и вопросам статуса. Как отмечалось выше, школьные стрелки экстремально реагируют на все, что может угрожать их личности или принизить их. Острее всего чувствительность Джонатана проявлялась с девочками. То, что он называл себя неудачником, указывало на проблемы самовосприятия и статуса. Фиксацию на статусе показывала и его сосредоточенность на богатых девочках. Неприязнь Джонатана к богатым ребятам напоминала тирады Эрика Харриса о богачах. Как и у Джонатана, у Эрика семья была не бедной — средний класс. И все-таки Эрик зафиксировался на тех, кто выше его по экономической лестнице.
Джонатан демонстрировал этнические предубеждения. Увлекался неонацистскими группировками. Еще на него сильно повлиял «Колумбайн»: он мне говорил, что называет себя членом Мафии в тренчкотах — компании учеников, куда, как считалось (ошибочно), входили Эрик Харрис и Дилан Клиболд, — и говорил, что отождествляется со стрелками. О «Колумбайне» он сказал: «Всячески поддерживаю».
Вдобавок у Джонатана имелись сложности с управлением гневом: «Определенно — я могу взорваться». Он рассказывал о случаях, когда «бьет все, что попадается на глаза». У Эрика Харриса тоже были сложности с управлением гневом и взрывные приступы ярости, когда он пробивал стены.
Джонатан — как, возможно, и все школьные стрелки, — любил жестокие игры и жестокие фильмы. Насилие вообще являлось для него важным источником развлечения. Он увлекался кровавыми образами и любил «придумывать самые извращенные способы изуродовать человеческое тело». Эта тяга к пыткам напоминала о текстах Эрика Харриса.
В общем, Джонатан был как Эрик из-за отсутствия эмпатии, фиксации на оружии и насилии, увлечения нацистами, чувствительности к статусу, расчеловечивания окружающих и садистского удовольствия от фантазий о способах увечить человеческие тела. Он был как Дилан из-за депрессии и глубоких комплексов, податливости характера, постоянного суицидального мышления, сокрушений из-за отказов девочек и восприятия себя неудачником. Он сочетал ярость и садизм Эрика с терзаниями и депрессией Дилана.
Но являлся ли Джонатан настоящей угрозой? Я думаю, что да. Положительный момент — по его собственному признанию, он не стал бы осуществлять свои смертоносные планы по двум причинам. Во-первых, он не хотел расстраивать родителей. Впрочем, он добавил: «но заберите родителей — и тогда запросто» он сможет убивать. Это не обнадеживало. А что, если Джонатан, как Кип Кинкл, убьет своих родителей? Тогда барьера не останется. А если родители и будут живы, возможно, его подтолкнет за грань новый отказ девочки. Вторая причина не убивать — он сомневался, что готов расстаться со своей жизнью, чтобы «сделать мир лучше». Он не хотел провести оставшиеся годы в тюрьме. Но что, если бы у него усилились суицидальные наклонности? Если он больше не захочет жить, но все еще будет переполнен гневом, тогда что помешает ему воплотить свои планы?
Поэтому его уверения, будто он не осуществит свои планы, для меня не имели веса, особенно в свете других его комментариев. Однажды он сказал: он не попытается воплотить планы, но если кто-нибудь даст ему оружие, то он им воспользуется. Он уже знал как минимум одного ребенка, дома у которого хранилось оружие. Наконец, он заявил, что за время госпитализации его не покинули мысли об убийствах: «Когда я отсюда выйду, будут думать о том же самом». Это не утешало.
Только укрепляя мою озабоченность, родители Джонатана недооценивали масштаб его поведения. Несмотря на то что они знали о его суицидальных и убийственных мыслях, они заявляли: «Мы не уверены, что его так обязательно класть в больницу». Хотя он много лет склонялся к самоубийству, они сказали: «Мы не думаем, что он правда это сделает». К тому же, даже зная о его планах убийств, заявляли: «Он очень рассудительный, любящий, умный ребенок, который никогда на это не пойдет». Говорили, что не хотят быть алармистами. И все же важно отметить, что бывают случаи, когда поднять тревогу — еще не значит быть алармистом.
Как Джонатан встраивается в типологию, представленную в шестой главе? Без истории жестокого обращения и психотических симптомов он не подпадал ни под категорию травмированных, ни под категорию психотиков. Но был ли он психопатом? Да. Он демонстрировал отсутствие эмпатии, равнодушие к невинным людям, которых планировал убить. Он сказал, что не испытывает нравственных колебаний из-за намерения избавить мир от людей, казавшихся ему нежелательными, и ему нравилось выдумывать способы увечить человеческое тело. Еще у Джонатана были взрывной характер, увлечение оружием, нетерпимость, притягивающая его к движению нео— нацистов. В этом смысле он напоминал Эрика Харриса. Также казалось, что он мастер самопрезентации. Родители не сомневались, что он ласковый и добрый мальчик. А Джонатан тем временем рисовал схемы школы и думал, где расставить бомбы и устроить снайперскую позицию. Хоть родители и знали о его тяге к убийствам, с моей стороны потребовалось немало усилий, чтобы убедить их продолжить лечение.
Конечно, Джонатан — уникальная личность и во многом отличался от Эрика Харриса. Он мог выдержать больше стресса. У Джонатана не было крайнего нарциссизма Эрика, хоть он и считал себя лучше намеченных жертв. Еще у него не было хулиганского поведения Эрика. Случай Джонатана расширяет спектр стрелков-психопатов, но все же он подходит под эту категорию.